Сегодня его мысли бродили сами по себе, они никая не хотели подчиняться контролю сознания. Какая толы ко чушь не лезла ему в голову! Именно чушь — обрывок отсюда, другой оттуда. Чаще всего констатация каких-то фактов и какие-то отрывочные воспоминания, возникавшие без всякой связи и тут же исчезавшие. Калейдоскопическая мешанина. Появилось ощущение, что он находится невесть где, только не в хорошо освещенном зале заседания — так далеко увели его от действительности мысли, вышедшие из-под контроля. В зал его вернули аплодисменты. Он тоже захлопал. Он уважал порядок и обычаи.
Объявили перерыв.
Георг Ваарик не спешил встать и покинуть зал. Ему не нравилось пробираться в толпе и толкаться в дверях, а тем более — мчаться сломя голову в буфет, он считал, что люди должны вести себя достойнее. Сегодня он прямо-таки боялся прикосновения чужих тел, будто его кожа и в самом деле превратилась в оболочку мыльного пузыря или воздушного шара. Он подождал, пока толпа в проходе не поредела, и только тогда поднялся.
Лестница и просторный вестибюль кишели людьми.
Георг Ваарик здоровался со многими, его тоже приветствовали. Все было как обычно. Перекинулся с двумя-тремя знакомыми дежурными фразами, но глазами искал кого-нибудь из организаторов совещания, чтобы узнать имена выступающих. Заметив в руках незнакомой женщины необыкновенно длинную металлическую спицу, Ваарик оцепенел. Но постарался взять себя в руки и направился в буфет. «Боже милостивый,— подумал он испуганно,— со мной действительно что-то происходит». Потом про себя принялся ругать незнакомую женщину. Прийти на совещание с вязальной спицей! Домашняя хозяйка — вот она кто, а не передовик производства, и тем более не руководитель.
Вдоль прилавка буфета извивалась очередь, очередей Ваарик не выносил еще больше, чем сутолоку. Хотя для продажи бутербродов, булочек, кофе и прохладительных напитков были установлены дополнительные столы, люди толпились и вокруг них. Ваарик в очередь не встал, он решил вернуться в буфет после перерыва, чтобы спокойно выпить чашку кофе и съесть бутерброд с семгой, семгу он любил. Как и севрюгу и осетрину, а также местного лосося. Лосося особенно. Семга выглядела свежей и аппетитной, жаль, что в буфете не продают водку, семга вкуснее всего именно к водке.
В буфете действительно было чешское пиво. Ваарик удовлетворенно отметил, что за стойкой хлопотала Лийза, она всегда шла ему навстречу.
За одним столиком сидели Сергеев и Сангсепп, они пили кофе и оживленно беседовали. То, что Петр Петрович знал Сингсеппа, неприятно задело Ваарика. Показалось даже зловещим предзнаменованием. Теперь Ваарик еще яснее осознал, что присутствие Сангсеппа на совещании далеко не случайно, и конечно же Сангсепп выступит. Видимо, он что-то замышляет. Не перебрался ли он в Таллин? Ваарик еще раз выругал себя за то, что выпустил Сангсеппа из поля зрения.
Почему все-таки ему, Георгу Ваарику, как-никак, директору института, сообщили, что выступать ему не нужно?
Ваарик пристально оглядел сидящих за столами и стоящих в очереди, но не заметил никого, кто мог бы подробнее знать о закулисных делах сегодняшнего собрания. Ваарик вернулся в вестибюль. Не параноик же он в самом деле, чтобы бояться вязальной спицы!
На этот раз ему повезло, навстречу шел сам Арвед Мёльдер. Вдвойне повезло — Мёльдер уже издали протягивал ему руку.
— Почему такой озабоченный?
— А куда денешься от обязанностей? — ответил Ваарик, крепко пожимая протянутую руку. Его рукопожатие было очень мужественным.
— Ну, так что же так тревожит?
— Нерешенные проблемы, как всегда, нерешенные проблемы,— продолжал Георг Ваарик нарочито легким и веселым тоном.— Слушал доклад и понял, что мы не делаем и половины того, чего от нас требует народное хозяйство. Я имею в виду науку вообще, а в особенности наш институт.
— По моим сведениям, вы пока вполне справляетесь с вашими плановыми работами.
Мёльдер словно бы успокаивал его. Неужели у него такой озабоченный и несчастный вид, что Мёльдер считает нужным его утешать?
— Так-то оно так,— согласился Ваарик,— что касается плановых работ, то наши дела не так уж плохи, тут мы не отстаем от, академических институтов. Но нам следовало бы заниматься более значительными проблемами, чем те, которыми занимаемся сейчас.
Он сделал паузу и спросил как бы мимоходом;
— Успеем сегодня закончить?
— Успеем, успеем,— ответил Мёльдер.— Как вам онравился доклад?
— Содержательный. Были бы выступления такими ie дельными.
— Если судить по людям, желающим выступить, то ереливания из пустого в порожнее опасаться не при-одится.
Слова Мёльдера больно задели Ваарика. Значит, го причислили к пустозвонам. Иначе почему ему сообщили, что на его выступление не рассчитывают?
— Это было бы прекрасно,— Ваарик ничем не вы-ал своих чувств.— Давно пора принять какие-то меры, собрания и совещания стали более насыщенными.
— Вы учились в университете вместе с Сангсеппом? Такого вопроса Георг Ваарик не ожидал. Опять, будто никого больше на совещании и нет. Значит, Мёльдера интересует не он, а Сангсепп, из-за Мёльдер, по-видимому, с ним и заговорил, его заботы Мёльдеру начхать.
— К сожалению, нет, — ответил Ваарик как можно равнодушно,— я был уже в аспирантуре, когда поступил в университет. Так хорошо, как своих однокурсников, я его не знаю.
— Правда, правда, вы ведь старше. Почему-то мне казали, что вы должны хорошо знать Сангсеппа.
Георг Ваарик постеснялся спросить, кто это сказал, столько близок он с Мёльдером не был. Он добился эго, что с Арведом Мёльдером у него сложились хорошие отношения,— казалось, в некоторых вопросах мельцер даже считается с его точкой зрения, но дружкой это не назовешь. В более узкой компании Ваарик ногда давал понять, что они с Мёльдером приятели, этих случаях он явно хватал через край. Но иногда выгоднее переборщить, чем излишне скромничать.
— В университете мы были в одно время: он студентом, я аспирантом и преподавателем — еще до кандидатской диссертации мне предложили семинары по советской экономике. Тогда у меня задалось впечатление, что Сангсепп — молодой апостол г науки, предпочитающий думать своей головой и не никаких авторитетов. На семинарах он азартно спорил. Но я даже не знаю, почему он защитился, к тому времени меня уже перевели Таллин,
— Как, как? Я вас что-то не понял.
— В свое время у Сангсеппа были затруднения а кандидатской диссертацией, в чем они заключались, этого я точно не знаю.
— С кандидатской? Так ведь Сангсепп кандидат философских наук. И у него написана доктор* екая.
Звонок известил об окончании перерыва. Арвед Мёльдер извинился: он должен спешить — и быстро исчез в толпе. Георг Ваарик чувствовал себя глупо, очень глупо. Зачем ему нужно было говорить о кандидатской диссертации Сангсеппа, зачем... Вполне хватило бы и того, что он намекнул на необузданный, анаркический склад ума Сангсеппа. Что Мёльдер теперь о нем подумает?! А кроме того, не скрывался ли за словами Мёльдера о докторской диссертации Сангсеппа упрек в его адрес? Всего два-три месяца назад с глазу на глаз Мёльдер деликатно намекнул, что затяжка с диссертацией чревата неприятностями.
Возвращаясь в зал, Ваарик уже был убежден, что присутствие Сангсеппа на совещании далеко не случайно. Он не сомневался в том, что Сангсепп и в списке выступающих. Ваарику казалось: происходит что-то, что и его. И сон означал не что иное, как то, что вокруг него плетется сеть. Подсознание предостерегало его... «Боже мой,— в который уже раз за сегодняшний день подумал Ваарик,— мои нервы совсем сдали, если я, как старая баба, начинаю верить в сны».
Минут десять, на протяжении всего выступления первого оратора, Георг Ваарик занимался самовнушением: он убеждал себя, что для смятения нет ни малейшего основания. Случайно или нет оказался Сангсепп на собрании, его это не касается. Лет двадцать назад — вот тогда ему следовало начеку в отношении Сангсеппа, сегодня ему ни жарко ни холодно. И нет никаких причин далеко идущие выводы из того, что сегодня его включили в число ораторов, разве не выступал он десятки раз, будет выступать и в дальнейшем! И тем С елее из слов Мёльдера, что докторская диссертация Сангсеппа уже напитана. Ну и хорошо, наконец-то бедняге повезло. Но тут Ваарик сказал себе, что он, что ему совсем не безразлично, как идут дела у Сангсеппа,
Что это там Сангсепп пишет? Неужели все еще оттачивает текст своего выступления?
Сангсепп тоже сел на свое место и положил блок-ют на колени.
«Фломастер»,— заключил Георг Ваарик, когда Сангсепп вынул из внутреннего кармана пиджака средней величины ручку. «Фломастер». Ваарик с пугающей понял, что сегодня он не хозяин своих мыслей. :Придется принимать транквилизаторы»,— подумал он сдавленно. И все же сделал новую попытку взять себя руки, сосредоточив внимание на выступающем.
К несчастью, слово предоставили Яльмару, оратору на всех собраниях и заседаниях, от которого никто никогда не слышал ничего нового и интересного. Метод Яльмара Ваарик уяснил себе давно: отталкиваясь от основных положений доклада, он подкреплял их конкретными фактами из своего района и одной собственной мысли. Иногда, правда, уколет кого-нибудь, и тогда можно быть уверенным, что пеленка того спета. Не из-за критики Яльмара, конечно, потому что судьба его уже решена. Яльмар никогда е нападал на тех, кто твердо сидел в своем кресле время выступления Яльмара в голове Ваарика круглись обрывки каких-то несусветных мыслей, они усилили тревогу. Затем на трибуну поднялся, которого Ваарик всегда слушал с интересом —обычно умел по-новому взглянуть на вещи. Но теперь Ваарик не мог сосредоточиться. Его рассеянный взгляд перебегал с одного лица на другое.
Сейчас Сергеев читал «Фольксштимме».
Феликс Кдйстна полез в карман за зеркалом.
Вельтман сел рядом с одним из самых влиятельных садемиков, до чего же целенаправленно действует почву! Рюнк и Альвинг шептались. права, на несколько рядов впереди, дремал какой-то знакомый Ваарику старик. По виду — рабочий Так, передовик производства. Вдруг его взгляд поймал длинную спицу, блеснувшую в свете с потолка света. Он испугался, но тут же стал успокаивать, что сидит он в последнем ряду и по крайней мере семь-восемь метров. Нашли сто для вязания! Женщин со фрицами и крючками следовало бы вообще пускать в зал заседания! Возбуждение Георга Ваарика росло.
Он заставил себя послушать еще двух выступающих и затем вышел из зала. Точнее, Георг Ваарик сидел в зале во время еще двух выступлений, но он не мог бы сказать, о чем шел разговор, слова не доходили до его сознания. Он думал о своем, мысли его кружились только вокруг Майта Сангсеппа. Чем же он занят? Дополняет и уточняет текст своего выступления? В университетские годы Майт никогда не пользовался не только текстом, но даже конспектом. Й все же его выступления не расплывались, ход мысли Сангсеппа был всегда исключительно логичным. Логика вообще была одной из самых сильных его сторон. И фразу он строил с завидной точностью. Сангсепп никогда не бросал фразу на половине, не перескакивал к новой, чтобы не закончить и ее. Свою речь он не затягивал, ему никогда не приходилось просить дополнительного времени. В выступлениях Сангсеппа было всегда рациональное зерно, к проблемам он подходил со своей, особой точки зрения.
Да, да, Георг Ваарик завидовал выступлениям Сангсеппа. И боялся их. Он и сам был неплохим оратором, речь его текла складно, и люди, редко слышавшие его, в свою очередь завидовали ему. Приезжие всегда с похвалой отзывались о его выступлениях, своих же его речи не увлекали. Георг Ваарик это знал, он не обольщался на свой счет. Понимал и то, почему интерес слушателей к нему после трех-четырех выступлений ослабевал: он повторялся, Еще когда погорела его первая диссертация, он с горечью осознал, что не принадлежит к числу глашатаев новых идей. Иногда, в самые тоскливые минуты, он начинал сомневаться в своих способностях, обзывая себя бездарью, безликой посредственностью. Но каждый раз утешался тем, что умеет систематизировать факты, что у него хватает терпения и упорства собирать материал, который он всегда знает прекрасно. У него хорошая память, ее многие боятся, при защите диссертаций он обязательно найдет какой-нибудь факт, который диссертант проглядел. О нем говорят как об эрудированном в своей области специалисте. А какой из него ученый! Так думал, а точнее, чувствовал Георг Ваарик во время выступления четвертого оратора. - В лучшем случае он относится к тому типу людей, которых Маркс охарактеризовав словом «катедер»: катедер-философ, катедер-ученый. Он вполне годится на то, чтобы популяризировать,
объяснять, реферировать существующие воззрения, фактами действительности, исходя из )бщепринятых взглядов на них, но не больше. Майт Зангсепп был прав, факты для него — всего лишь иллюстративный материал, а не фундамент, на котором утроятся обобщения и выводы.
Во время четвертого выступления мысли Георга Варика зашли в такой тупик, что ему пришлось встать выйти из зала. «Сангсеппа выпустят на трибуну,— он, негодуя и жалея себя,— а мне, честному пропагандисту основополагающих истин, затыкают рот».
В коридорах было тихо, и в буфете сидело человека четыре, не больше.
Первым делом Георг Ваарик выпил кофе и съел бутерброда. Рыба была свежая и нежная, и настроение у него немного поднялось. Будь залы совещайся хоть битком набиты Сангсеппами, от этого ничего изменится. И все же кое-что может и измениться, ели их разведется слишком много. Пока Георг Ваарик бутерброд, ему пришла в голову довольно мысль: «А почему из меня не получился?»
Тут Ваарик решительно сказал себе, что Сангсепы — неудачники и он должен благодарить бога, что из его не вышел еще один. Кем бы он был сейчас, если ы после фиаско с первой докторской диссертацией за-росил науку и стал бы в кулуарах и в кафе разыгрывать из себя мученика?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40