.. Передайте бабушке привет.
Вдвоем спустились во двор. Свет, падавший из окон, изжелтил деревянный забор. Снова вспомнился Шерзод Бахрамов.
Аброр поспешил побыстрей пересечь развороченный двор. Постарался выбросить Шерзода из головы: и без Шерзода хватает забот и волнений.
...Вот когда городские улицы становятся посвободней: между предвечерними часами возвращения людей с работы домой и вечером поздним, послетеатральным.
Аброр включил подфарники, настроил радиоприемник на нужную волну — приятной вечерней музыки — и спокойно поехал по яркой магистрали. Промелькнули улица Усмана Юсупова, Рабочий городок, потом осталась позади последняя асфальтированная улица. Машина задрожала, затрепыхалась на ухабах и выбоинах. И ночь стала вроде темнее. Старые улочки, будто нарочно, прятали свои колдобины, и Аброр никак не успевал вовремя разглядеть их: то одно, то другое колесо машины проваливалось невесть куда, весь корпус «Жигулей» немилосердно раскачивало и трясло.
Одноэтажные, крытые шифером домишки, глинобитные заборы, могучие старые тополя, чго спустились чуть ли не к самой воде арыков,— все здесь напоминало кишлак. Впрочем, нет, в кишлаке просторней, а тут дворы лепятся друг к другу, тут теснота, говорящая, что въехали вы в один из кварталов Старого города.
Вскоре он остановил машину у знакомого ряда пирамидальных тополей, перед выкрашенными в голубой цвет двустворчатыми воротами. Они с Зафаром вышли из машины, открыли калитку, ступили во двор, и тут же на дорожке у дома показалась Ханифа-хола1, высокая, в белом кисейном платке и черной бархатной безрукавке поверх простенького ситцевого платья.
— Вай, это ты, Аброр? Что ж стариков навестить времени не выберешь? Пока отец к тебе сам не заявится, ты и ухом не ведешь...
Зафар вежливо поздоровался с бабушкой, протянул ей бумажный пакет:
— Это вам!
— Ах ты, радость моя, радость бабушкина! — растрогалась Ханифа-хола, прижала Зафара к себе, поцеловала в лоб.
Агзам-ата в задумчивости сидел на чорпое, положив на хантахту сомкнутые в замок руки. Увидев сына и внука, старик выпрямился, привстал на курпаче. Аброр поспешил к отцу, за руку поздоровался с ним, придержал, показывая, что не надо сходить с помоста. Пусть отдыхает Агзам-ата, за семьдесят ему.
Двор у родителей просторный. По двум его сторонам тянутся крытые навесы, а в глубине дом с верандой и пристройками. С веранды в сад льется свет, зажигая на яблонях и урючинах желтые плоды среди темной листвы. Сплошным ковром до самой крыши устилают дом виноградные лозы. Красиво, уютно. И от жизни тут не отстают. Кон под карнизом протянулась газовая коммуникация — труба для плиты. А во дворе—водопроводная колонка.
Аброр взобрался на помост, сел на расстеленные курпачи; ветер донес до него приятный запах — так пахнет добрый табак, но это не ыбак, это знакомый с детства запах поздней весны, когда цветет виноград. В темноте виноград ниспадал с крыши дома темно-зеленым водопадом, но Аброр знал, что все лозы сейчас в цвету.
1 X о л а буквально: тетя (со стороны матери), тетушка. Так часто зовут и вообще пожилых уважаемых женщин.
С противоположной от ворот стороны не было забора, лишь проволочная сетка, за которой протекала река. Дом стоял на самом берегу Бозсу, но шума воды во дворе не слышно. В широком русле вода бежала быстро, но бесшумно, только тихо плескалась у берега; и веяло от воды влагой, освежающей прохладой.
И когда Аброр вдохнул этого воздуха, этого ветра, настоянного на свежей, чистой воде и цветущей лозе, бодрость и вместе с ней умиротворенность овладели душой, волнами разлились по телу.
После обычных расспросов о житье-бытье, о здоровье Агзам-ата глянул на жену и сказал негромко:
— Позови Шакйра.
Ханифа-хола пошла за младшим братом Аброра — Шакиром, который сидел в комнате у телевизора. Агзам-ата примолк, видно обдумывая что-то, пощипывая кончик короткой седой бородки.
Каждый раз, когда они приезжали сюда, Зафар играл то с кошкой, то с курами, то с овцами: мальчик очень любил животных. Бросился он и сейчас искать кошку, но ее нигде не было. А куры давно уже спали в сарайчике на насесте.
— Бабушка, а где кошка? — остановил он Ханифу-хола.
Та не ответила, наверное не расслышав вопроса. Зафар пересек двор, заглянул под навес. Два барашка повернули к нему головы, тряхнув веревками, которыми их привязали. Оказывается, корм кончился, и Зафар пошел к кучке сена, собранного в глубине загона, и принес две охапки. «Хрупайте, барашки, хрупайте, вы такие хорошие».
Зафар гладил то одного, то другого. Барашки были недавно острижены, вон еще следы ножниц видны.
Шакир вышел, поздоровался с братом и подсел на край помоста, вытянув и скрестив ноги. Длинные черные волосы закрывали парню шею. «Словно у девицы какой-нибудь»,— подумал Аброр. А вот усики явно шли брату. Плечи у Шакйра широкие, в поясе он тонок и гибок. И рубаха по моде приталена. Подумать только, Шакиру уже двадцать пять, осенью Агзам-ата собирался женить своего младшего. Барашки, с которыми забавлялся под навесом Зафар, к свадьбе, видно, и предназначались, заранее откармливались. Аброр уже давно ждал, когда отец пригласит его на семейный совет по поводу предстоящей женитьбы брата.
— Ох, мулла Аброр, мулла Аброр,— глухо заговорил наконец отец, чуть в насмешку величая сына почтительным «мулла», как обычно обращаются к высокообразованному человеку.— Нет, не суждено нам дожить свои дни в этом дворе.
Аброр давно уже сказал родителям, что частные домики, расположенные на берегу Бозсу, будут сноситься.
— Не зря, оказывается, ты говорил, сынок, не зря... Приходили сегодня, постановление исполкома нам читали.
Сегодняшний разговор в кабинете Сайфуллы Рахмановича и вот тут разговор — предмет-то один, да две точки зрения.
— Но здесь-то, кажется, еще не будет строительства? — спросил Аброр у Шакйра, который работал на стройке.
— Вроде бы мост собираются неподалеку возводить,— ответил брат, отводя глаза.— Разве Вазира-апа ничего не говорила.
Агзам-ата слушал сыновей, потом с новой надеждой спросил у Аброра:
— Может, сынок, ошибка какая вышла? Ты уж постарайся нам помочь. Зачем зря дворы сносить?
— Этим дворам все равно здесь не быть,— сказал Шакир.
— Но коль мост здесь строить не будут, какая нужда нас сносить? — не сдавался Агзам-ата.
— Да здесь не об одном только мосте речь — строительство целое,— пояснил Шакир.
— А приостановить строительство нельзя? Шакир уже не смог сдержать раздражения:
— Что значит приостановить, отец? Ведь и Аброр сколько уже раз выступал с призывами: «Превратим берега Бозсу в благоустроенную юну отдыха для населения!» Проекты разрабатывают. А чтобы взяться за их осуществление, надо расчистить ее берега...
— Это и впрямь так? —Агзам-ата пристально посмотрел на старшего сына.
Хоть и скрытый, но укор: «Значит, из-за твоей работы разрушат этот двор, снесут этот дом, где ты сам родился и вырос?!» Аброр хотел было объяснить отцу, что проект, о котором говорит Шакир, разработали специалисты из другого института. Проектных организаций в республике много, и они не докладывают друг другу о том, что собираются делать. Аброр сам впервые от младшего брата услыхал про мост через Бозсу. Но утверди соответствующие инстанции не этот проект, а его собственный, старые строения на берегу Бозсу подлежали бы сносу тоже.
Аброр тяжело вздохнул:
— Выхода и впрямь нет, отец, так или иначе, но берега будут перестроены.
Подошла к мужчинам Ханифа, принесла и поставила на хантахту чайник со свежезаваренным чаем. Никто на него внимания не обратил.
— Такой большой пост занимаешь! — с укоризной бросила Ханифа старшему сыну.— Неужели ничего не можешь для родителей сделать?
— Раз принято постановление... Шакир, ты читал его? Когда там предусматривается переселение?
— В трехмесячный срок. Выплачивают денежную компенсацию, а пожелает, предоставляют равноценные квартиры.
Значит, успеем до переезда сыграть свадьбу? — спросил Аброр.
Как ты можешь думать о свадьбе! — с болью воскликнул Агзам-ата Мы без крова остаемся, без родного дома!
- Поймите, отец, мне этот дом тоже очень дорог. Как подумаю, его снесу г, сердце болью заходится. Но разве нас одних постановление касаемся? Сколько старых улиц исчезло после землетрясения, сколько людей в новые дома переселили!
- Что ж теперь, из-за этого землетрясения весь город вверх дном надо поставить? — совсем уже разгневалась мать; упершись руками в край помоста, сверлит Аброра взглядом.— Конец света наступает, что ли? Семь лет прошло, а оно, проклятое, все еще людям покоя не дает!
— Старые дома, старые улицы и без землетрясения снесли бы, мама,— сказал Аброр как можно спокойней.— Еще за десять лет до него по генеральному плану застройки Ташкента берега Бозсу предназначались для зоны отдыха.
Агзам-ата понимал правоту сына. Общую правоту. Но горько было сознавать старику, что его Аброр и его Вазира сами как раз из тех людей, чья работа, оказывается, делает неизбежным разрушение их милого дома, в котором прошла долгая, но ведь не кончающаяся сегодня-завтра жизнь. И потом, не вся правда за Аброром, не вся!
— Благоустраивать район — да, предусмотрено!.. А зачем арыки губить, нашими руками выкопанные? Я тридцать лет поливал и растил в Ташкенте деревья, а такие, как ты, умники взяли да и вырубили их одним махом... Столько арыков уничтожили! А что дали вместо них? Асфальт и бетон? Где ваши новые сады, где обещанные райские кущи?
Аброр понимал, мало того — разделял душевную боль, которая терзала старика. До землетрясения Агзам-ата был известным в Ташкенте мирабом1. Под его началом работали больше двадцати человек. Они следили за своевременным орошением деревьев и цветников. Агзам-ата умудрялся проводить воду и туда, где ее отродясь не бывало: глядишь, на голом, прожаренном знойным солнцем пустыре деревца начинали шуметь—робко, но внятно. Люди говорили: «Агзам-ата заговор знает... Агзам-ата может заставить воду и в гору течь». Мираб-ское мастерство отца не раз восхищало и Аброра. «Вот и нынешнее русло Бозсу проложили некогда такие же искусные мастера,— думал он.— Прирожденные мирабы».
Мираб Агзам некогда любил ходить пешком по ташкентским улицам. Особенно летом. Шел бы и шел по тротуарам — в густой тени высоких деревьев, что выстроились в бесконечные ряды, под веселое журчание воды в арыках. За определенными улицами закрепляли определенного рабочего, обязанного следить, чтоб на его участке всегда было достаточно воды. Идет, бывало, Агзам-ата по пешеходной тропе, слушает говор воды... чуть где он смолк — мираб направляется туда. Обнаружит, что пересох арык или русло илом занесло, что деревья без воды начинают вянуть,— немедленно за поливальщиком, гневный, решительный. А если помощь окажется нужной, сам первый и поможет. Глядишь, и ожил снова арык, весело зажурчал, зазвенел тугой поток.
— Видно, прошли времена мирабов! Были поливальщики, теперь силесари!..— Агзам-ата невольно, а скорей даже намеренно исковеркал слово «слесарь».— Нам до силесарей далеко, тянуться да тянуться. Хотя... возьми этот двор... В зелени вроде весь, ухожен неплохо, а?.. Дай его вам, силесарям, в два счета превратите в пустыню! Железобетона здесь понатыкаете!.. У меня сердце кровью обливается, сынок.
Аброр нервно проглотил слюну: непросто опровергнуть сейчас отца, очень непросто.
1 Мираб — лицо, ведающее распределением воды в оросительной системе
— Отец, вы меня не валите в одну кучу с теми, торопыгами, кого я и сам терпеть не могу. Я хочу, чтобы берега эти были в десять раз зеленее и краше, чем нынче. Кстати, сегодня я опять столкнулся из-за этого с нашим директором.
— Что толку от твоих споров и схваток! — буркнул Шакир, глядя в землю.— Переселяться надо... не тянуть с этим делом.
— А где вы квартиру получаете, известно?
— В Юнусабаде выделяют, в новом жилмассиве.
Ханифа почувствовала, что наступает самый ответственный миг на семейном совете, и тоже взобрался на чорпою.
— В новых домах все готовое,— сказал Аброр, посмотрев на мать.— Ни о дровах, ни об угле на зиму думать не надо. Холодная и горячая вода, газ...
— А летом? — перебила Ханифа-хола.— А карабкаться на чет-вертый-пятый этаж да спускаться оттуда?
— Дадут и на нижнем, если попросишь,— Шакир гнул свое: скорей бы, скорей получать новую квартиру, не тянуть с переездом.
Агзам-ата молчал, сидел, склонив голову да привычно пощипывая бородку.
— Это что же выходит,— продолжала упорствовать Ханифа-хола,— бросай такой ухоженный прохладный двор и давай-ка жарься в вашем доме — душном и раскаленном?.. А тут свадьба на носу. На троих-то нам всего две комнаты дадут. Сколько туда гостей поместится? И двора нет, где бы можно курпачи да паласы расстелить!
— Зато балкон будет! — сказал, усмехнувшись, Аброр.
— Молчи уж про эти свои балконы! Отдохнешь там, как же, подышишь свежим воздухом!.. Пыли наглотаешься, оглохнешь от уличного шума — вот и все удовольствие... А попробуй ночью засни на цементе. Да и духотища.
— Ну, я не знаю... Коль не в новый дом, так куда вы собираетесь переселяться, отец?
Агзам-ата поднял голову:
— Сынок, богу одному известно, сколько нам со старухой жить осталось. Была у меня мечта в этом дворе свой век дожить, а там уж переселили бы меня прямо на кладбище Минор, тоже на берегу Бозсу, рядом... Да, видать, не суждено мечте исполниться... Мы с матерью вашей все равно что деревья, они ведь только на земле растут. Оторви нас от земли — недолго протянем, завянем... Знаю, трудно получить сейчас новый участок, еще сложней будет стройку на нем затевать... Но деревья лишь в землю корни пускают. В землю...
Вот и сходите куда надо, пусть участок земли поближе к нам дадут. Отец сорок лет труда отдал Ташкенту. Еще живы те, кто видал, как сам Ахунбабаев1 орден ему на грудь приколол... Подтвердят, если потребуется! - подхватила Ханифа-хола.
1 К а л л а ш Ахунбабаев — видный государственный деятель Советского Узбекистана, с 1925 года до конца жизни (1943) был председателем ЦИК и Президиума Верховного Совета Узбекской ССР.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39