Некоторые из них изуродованы были куда страшней, чем машина Аброра.
Вали, голый до пояса, мылся у водопроводной колонки. Аброр подошел к нему.
— Чего так поздно приехал? —спросил Вали.
— Ты работу кончил? — вопросом на вопрос ответил Аброр.— Тогда давай откупорим... вот это,— приоткрыв портфель, показал Вали содержимое.
— О, вот спасибо! — Вали ловко вытащил" из портфельного зева две бутылки «ташкентской», ловко снял пробку с одной бутылки железной пробкой второй.— Ну и жара была сегодня! Сорок три в тени! — И одним глотком, не отрывая горлышка ото рта, опустошил бутылку. Посмотрел на коньячные звездочки.— Хорошо. Но на работе нельзя... Найдем место потом... Где машина-то?.. Ударил? Сам или тебя?.. Идем, показывай.
Вали вместе с Аброром вышел из ворот мастерской, осмотрел вишневые «Жигули».
— Крыло сам найдешь? За десять дней сделаю. Если согласен, заводи во двор.
— Вали, неужто на это уйдет десять дней?
— Милый человек, я что, без дела сидел, ждал, когда пожалуешь ко мне? У меня заказов навалом. Один вот срочный, сам начальник мастерской передал. Пока я ту колымагу не закончу, за твою не возьмусь. Ну, так как, найдешь крыло?
Они зашли в контору, оформили нужные документы, получили разрешение поставить машину Аброра во дворе.
Старик сторож открыл ворота. Вали выбрал хорошее место, чтоб сторожу легче было последить за машиной. Потом Вали взял из рук Аброра портфель, позвал какого-то своего товарища и вручил портфель ему: иди, мы за тобой.
Из мастерской они пошли к высоким кленам, что росли вдоль арыка. Выбрали тенистое место. Товарищ Вали сходил к ближнему киоску, где торговали газировкой, принес два граненых стакана. «Третьего не дала!» — мрачно сказал товарищ. Разлили коньяк. Товарищ ничего не ел, только пил и вместо закуски курил сигарету за сигаретой. Вали помалу наслаждался коньяком, вдумчиво жевал сыр, потягивал из бутылки минеральную воду, будто рот полоскал, а потом снова делал глоток коньяку. Градус наслаждения поднимался постепенно. Наконец Вали потрепал Аброра по плечу, похвалил:
— Ты замечательный человек! Щедрый, с открытой пятерней. Не думай ты о своей машине! Не переживай. Будет как новенькая.
— Трудно крыло найти,— мрачно сказал Аброр.
— Тебе трудно — я тебе помогу. Договорились? Не переживай! Давай-ка бери!
Аброр тоже выпил коньяку. Почти целый стакан. Потом и ему показалось, что градус наслаждения можно поднять еще выше, и он выкурил сигарету, попросив ее у товарища Вали.
А потом, сосредоточенный, он шел к трамвайной остановке и думал, что без машины непривычно, что в ближайшую десятидневку суеты прибавится, что вот до сих пор машина служила ему, а теперь он должен послужить машине.
По пути купил пачку сигарет. Закурил. Табачный дым помог расслабиться. Самому себе Аброр казался слабовольным и был противен. Но все время держать себя в узде, пытаться быть хорошим, добрым, ровным, рассуждал он, и тяжело, и тоже противно... Нестерпимо противно...
Вазира ничего не могла с собой поделать: ей, уравновешенной, сдержанной в выражении чувств горожанке, казалось, что она осталась без машины именно из-за переезда родителей мужа. Сразу возродились в душе былые упреки к мужу, и Вазира стала почти неосознанно дуться на Аброра. А он свою досаду гасил в табачном дыму: только начинал раздражаться, сразу же доставал из кармана сигареты, спички и дымил. Вазира не переносила табачного дыма, а если Аброр курил дома, злилась в открытую:
У нас уже занавески пропахли табаком! Человек никогда не берет в рот то, что выплюнул! Вы же бросили курить. Обещали, что навсегда. И закурили... Есть у вас воля?
Аброр понимал правоту жены, а потому раздражался еще сильное:
Не учите меня! Когда мне надо — я курю, когда не надо будет — брошу.
Чтобы Агзам-ата перебранку не слышал, Вазира уходила на кухню. Если еще Ханифа-хола услышит, как она, Вазира, упрекает мужа, тогда... только держись: мало того, что Аброра защищать будет, но и упреки ему примет на свой счет. «Невестка и меня вместе с моим сыном хочет в глазах людей выставить плохой»,— будет говорить обиженно... Подобные размолвки изрядно надоели Вазире еще там, в старом доме. Поэтому здесь, в своей собственной квартире, она ходила чуть ли не на цыпочках, чтобы избежать стычек со свекровью.
Аброр и Вазира, боясь опоздать на работу, выходили эти дни из дому на час или минут на сорок раньше, чем обычно. Самые жаркие недели лета, зной уже с утра начинает мучить; солнце, поднимаясь до зенита, доводит температуру воздуха до сорока пяти в тени. Оказывается, в автомобиле и жара, и воздух с парами бензина переносятся легче, чем когда идешь пешком или толкаешься в трамвае.
В жару, когда свыше сорока градусов, нелегко, конечно, вычерчивать проекты, сгибаясь над столом. Но сейчас Аброру работа казалась спасением от бесконечно надоевших мелочей быта. Проект центральной площади, которая становилась поистине исторической для нового Ташкента, собирал его разбросанные душевные силы вокруг одной — большой и прекрасной! — цели, вносил смысл в существование.
Огромный проект Аброр по частям распределил между сотрудниками, но приучал их, да и самого себя, не упускать из виду целого...
Бегать при такой-то работе в мастерскую, где ремонтировались вишневые «Жигули», да еще в ГАИ на уроки автомобилевождения, казалось, и бессмысленно и тошно. К тому же приходилось отпрашиваться каждый раз у Рахманова или его заместителя Яминова... Однажды Аброр взял такси и поехал в ГАИ в свой обеденный перерыв.
Шоферов, у которых отобрали права, толпилось множество, сидели, бедняги, у разных дверей, сумрачно ожидая своей очереди вызова на «проработку».
Капитан в летней белой форме принял Аброра последним. Который уж раз видел Аброр приснопамятный протокол и свое письменное объяснение аварии.
— Вы уважаемый человек, архитектор... Сами должны понимать, не молодой лихач какой-нибудь. Так почему же шли на обгон в узком месте трассы? Верно, там не было знака, запрещающего обгон. Но сами подумайте, зачем так рисковать? Вы ведь могли погубить и себя, и родителей...
Несколько недель назад, подумалось Аброру почему-то совсем о другом, некий майор в военкомате вот так воспитывал Алибека, и Аброр тогда торжествовал, а сейчас он сам примерно в таком же положении: стой перед милицейским капитаном и слушай, не перечь, будь благодарен за поучения.
— Товарищ капитан, я здорово тогда наказал себя и сейчас сделал все нужные выводы. Уж поверьте.
— Вы известный человек,— продолжал нудить капитан.— Поэтому на первый раз мы вас накажем не так строго, как нужно было бы. Придете в субботу на комиссию и заплатите штраф. Потом я вам верну права.
С облегчением вздохнув, Аброр вышел на улицу. Время приближалось к четырем часам. Он нашел такси и, приехав в институт, торопливо поднялся к себе. Тут же его вызвали к Яминову.
Заместитель директора сидел в глубине обширного своего кабинета за столом, чуть нагнувшись, подставляя лицо под ветерок вентилятора.
— Товарищ Агзамов, где это вы пропадаете в рабочее время? — спросил он, не изменив позы.
— Я об этом говорил Сайфулле Рахмановичу.
— А вы не помните, что говорил Сайфулла Рахманович о государственной дисциплине. По какому делу и в какое государственное учреждение вы ходили, представьте об этом дирекции письменное объяснение... Мне кажется, что у наших сотрудников — у некоторых, разумеется,— в рабочее время появляется неотложная нужда заняться личными делами. Вы заведующий отделом, вы должны показывать другим сотрудникам пример. Положительный пример!
Аброр догадывался, что небезызвестный Эрудит доводит до институтского начальства сведения об его отлучках.
— А что, Гайрат Яминович, если время, которое мне придется потратить на письменное объяснение, я посвящу основной работе? — явно иронически спросил Аброр.— А вам я объясню устно: меня вызывали в ГАИ.
— Ваша машина попала в аварию, институту это известно, однако в этом вины института нет, не правда ли? Письменное объяснение соблаговолите принести сегодня же. Мы обсудим этот вопрос в дирекции и доведем свои выводы до сведения партбюро. Вы коммунист, пусть знают о вашей недисциплинированности и в партбюро!
— Зачем из мухи делать слона? Почему бы вам не сказать членам партбюро о том, что институтские задания я, бывает, делаю дома по ночам!
— Я этого не знаю! Объяснительную записку прошу...
— Вы мстите мне за критику? Я сам сейчас пойду в партбюро и расскажу обо всем!
Секретарь партбюро Сергей Адамян работал на четвертом этаже. Адамян был один, когда Аброр зашел к нему. Сидел в задумчивости, читал какую-то рукопись, держа карандаш в руке.
— А-а, Аброр, ты как раз мне и нужен!
Адамяну еще не было и тридцати, но из-за бороды и усов он ныыядел гораздо старше. Короткая черная борода красиво охваты-илла полукружием нижнюю часть полноватого лица; черные усы чуть (писали по краям рта.
Сергей, ты сперва можешь выслушать меня?
Лдамян знал про семейные заботы Аброра.
— Что-нибудь дома?
— Да нет, теперь здесь.
И он пересказал разговор, происшедший между ним и Ями-новым.
— Ты ведь знаешь, проект готовлю по графику, утвержденному дирекцией. До сих пор еще ни разу с графика не сбился. Ну что он ко мне пристает?
— Дисциплина важна во всем, Аброр. Как стало жарко, так появилось у нас немало любителей мест попрохладней да потенистей, под разными предлогами исчезают в рабочее время.
— Ты хочешь сказать, что я из таких?
— Нет, не хочу. Я-то знаю, как ты отца перевозил, как боролся за семью брата Вазиры-хон. Я даже не назвал бы это лишь личными делами. И об этом скажу в дирекции. Рахманов не такой мелочный, как Яминов. Но ты не задирайся. Лучше объяснить попробуй.
— Значит, писать объяснительную записку?
— Я же тебе говорю: не задирайся. А что касается объяснений... Дай-ка ты мне объяснение по другому поводу... Ты интересовался ташкентскими каналами и арыками, правда?
— И сейчас интересуюсь.
— Ну так смотри...— Адамян начал перелистывать рукопись.— Представляешь, площадь нашего города разрослась настолько, что длина его арычной сети превышает сейчас тысячу километров.
— Сколько, сколько? — не поверил Аброр.
— Больше тысячи! Вот здесь все подсчитано. Перестроить арычную сеть такой длины — задача огромная, правда? Не под силу одному тресту. Поэтому недавно создано городское управление водного хозяйства. Министерство водного хозяйства республики выделило в его распоряжение большие материальные ресурсы, технику, рабочую силу.
— Тогда дела пойдут быстрей,— заметил Аброр.
— Темпы-то ускорятся, но каково будет качество работы? В спешке как бы не наломали мы дров, дорогой, и с этой точки зрения вполне правомерно, что Союз архитекторов хочет тоже изучить и обсудить разного рода проекты, в том числе и этот.— Адамян потряс рукописью.— И ты, о ландшафтный наш архитектор единственный, тоже должен принять участие в предстоящем обсуждении. Возьми и хорошенько изучи.
Работы у Аброра было по горло и своей собственной. Но он взял из рук Адамяна большую картонную папку, раскрыл обложку, пробежал глазами по фамилиям авторов, по цветным надписям, выведенным чертежным четким почерком.
Ну, ясно: среди них — фамилия «Ш. Бахрамов». Узнал Аброр и подпись Шерзода, которая стояла рядом со словом «Утверждаю». Значит, он один из руководителей проекта.
— Сергей, ты сам-то познакомился?
— Может быть, мне пока не надо говорить, чтобы не повлиять на твое мнение, авторитетное и независимое?
— Перестань шутки шутить. Ты же знаешь о моем отношении к водным артериям Ташкента!
— Тут все наоборот по сравнению с твоими идеями... Предлагают Карасу, Койковус и подобные большие арыки одеть в бетон. На их берегах живут сотни семей. Авторы предлагают всех их переселить, по берегам проложить так называемую «инспекторскую дорогу». Представляешь, лучшие, пожалуй, места отдыха покроются асфальтом и бетоном, то есть летом превратятся в печку, которой нам, ташкентцам, очевидно, не хватает.
— Зато, как известно, Бахрамов любит передовые индустриальные методы, быстрые темпы, еще больше любит докладывать о досрочном выполнении... А как мне было больно, Сергей, покидать родной дом на берегу Бозсу! Теперь на этом месге, на месте виноградников, вырастут бетонные берега и асфальтированная «инспекторская дорога»?
— Вот чтобы этого не допустить, мы и привлекаем тебя, Аброр, к обсуждению проекта бахрамовых. В Союзе архитекторов, видно, тоже не одни его сторонники будут. Только проанализировать надо аргументированно, спокойно... Не задираться!
Вес портфеля значительно увеличился, когда Аброр засунул в него большую картонную папку. Но на душе у Аброр а все-таки полегчало.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Ханифа-хола не привыкла жить в квартире как в клетке. Ей нужно свободное пространство двора, ей нужно видеть людей, с соседями поговорить... Топоча комнатными тапочками — кавушами — по ступенькам лестницы, она по нескольку раз в день спускается с третьего этажа, выходит из подъезда, смотрит по сторонам...
По тротуару мимо нее идут люди. Окна домов, выходящие во двор, все открыты, то в одном, то в другом из них тоже показываются люди. Стоять на дорожке без дела да глазеть вокруг — неудобно. Ханифа-хола медленно шагает вперед, куда асфальт приведет... Вот на улице магазин «Универсам».
Не собиралась чего-нибудь покупать, но обошла все его отделы. Вернулась во двор своего дома.
Подъезды, лестницы, квартиры везде тут как две капли воды похожи друг на друга. Бывает, Ханифа-хола иногда ошибется и заскочит не в свой подъезд. Пока не доберется до третьего этажа, не заметит, что ошиблась. Подойдет к двери, ну уж тогда... Дверь та же, как у Аброра и Вазиры, но что-то не то: или обита другого цвета дерматином, или у порога другой коврик, чтоб ноги вытирать, или, наконец, номер квартиры не разберет.
Вай, ну что я за разиня! — восклицает Ханифа и снова сходит вниз.
Надо всегда смотреть на деревья, посаженные вдоль тротуара.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39