Там, где до землетрясения простирались колхозные угодья, появились теперь по-городскому тесно друг к другу прижатые дома. Жители кварталов Кашгарка и Шейхантаур, оказавшихся в эпицентре, все переехали сюда: возвели новые дома, вырастили новые деревья; некоторые по привычке окружили себя высокими глиняными заборами — дувалами. Много оставалось здесь и участков земли, не занятых или не вполне занятых под строительство. Улицы не благоустроены, а то и вообще их не было здесь, улиц. Грузный человек, который сел в машину в квартале Шофайзи, сделал Аброру знак:
— Езжайте по этой улице вон туда... Там живет аксакал, заберем и его.
Аксакал — тоже грузный, внушительного вида и веса старец — устроился на заднем сиденье. Бедный «жигуленок» так и присел.
Вдоль так называемой улицы шел ров, выкопанный для прокладки газовых труб. Проехать тут было нельзя, и Аброр начал вынужденный разворот. Вдруг послышался скрежет. Аброр вылез из кабины посмотреть, что случилось. Оказалось, выхлопная труба автомобиля, задев какой-то крупный булыжник, покорежилась. Аброр едва слышно выругался и снова сел за руль. Машина с почти касающимся земли днищем еле-еле стронулась с места.
— Будь осторожней, сынок, не спеши,— сказал Агзам-ата.
Как ни старался Аброр ехать осторожнее, ничего из этого не получилось: перегруз велик, да и дорога незнакомая. Дважды «Жигули» садились днищем на исковерканную, всю в ухабах дорогу. Аброр при ударах о землю страдал так, будто не машину бьют, а его собственное тело. Но ничего не говорил, терпел, чтоб не думали люди, что слишком уж он болеет за свою железяку.
Так они миновали несколько совсем разбитых транспортом улиц, полупустырей, наконец добрались до нужного места — одной из начатых и брошенных строек.
На этом участке заложен был основательный фундамент, и даже стенка поднялась на несколько кирпичей в высоту. Выяснилось, что хозяин участка внезапно умер, а вдова не в состоянии продолжать строительство. Вот потому и продает.
Агзам-ата заинтересовался участком, обошел его весь.
— Неправильно арыки проложены,— сказал он.— Откуда поступает вода? Далеко ли до канала?
— Нет, недалеко.
— Газа нету,— с нарочитой грустью заметил Шакир.
— Водопровод же есть,— вмешался аксакал.— Электричество тоже есть.
— А канализация? — спросил Шакир.
— Это что такое?
Шакир объяснил. Аксакал рассмеялся.
— Вай, сами яму выкопаете. Это вам не центр.
Аброр стоял в тени, под ширококронной урючиной. Не вмешивался в разговор, отдыхал. Ему нравился здешний воздух. Будто в поле. И тишина.
-- Очень далеко от автобуса,— сказал, продолжая гнуть свое, Шакир.— Отец, если есть другие участки, давайте посмотрим.
— Есть более благоустроенные места? — спросил Агзам-ата у провожатых.
Найдутся... Поехали, посмотрим.
Снова двинулись по ухабам и рытвинам, снова машина билась днищем о землю.
Аброр терпеть не мог эту торговлю участками, но желание отца — икон для сына. Не пошлешь ведь старика маяться, пешком ходить по третий участок не пришлись по душе. Грузные провожатые утешали: есть еще незастроенные места и вдоль речки Кпраеу, и в той стороне, что за концом улицы Луначарского.
Отец, меня ждет Вазира,— сказал Аброр.— Она у своей больной.
А, так оставим наши дела на завтра. Воскресенье завтра, и ты, наверное, свободен. Семь раз отмерь, а один раз отрежь. Верно, сынок?
— Верно. Завтра продолжим.
Аброр подвез отца домой, когда уже смеркалось.
— Брат, подождите минутку, поедем вместе, ладно? — Шакир пошел домой, быстро возвратился в праздничной рубашке, новых туфлях. Аброр подвез его к театру Навои в центре города.
Брат все приглаживал свои непокорные волосы. На лице Аброра заиграла улыбка — он все понял.
— На свидание?
— Да...— сконфуженно ответил брат.
— Просто так встречаешься или всерьез?
— Да, нет... вроде у нее всерьез.
— У тебя?
— Тоже.
— Давно знакомы?
— Уже три года.
Аброр все-таки выведал у ставшего немногословным Шакира: девушка работает техником-агрономом в управлении городского благоустройства, даже знает его.
— Погоди, погоди... Отец ее переводчик, да? За границей работал? У них еще «Волга» своя, верно? Как зовут девушку?
— Нигора.
— Э, да я ее видел!.. Симпатичная...
— Вазиру-апа она тоже знает. Вы все, оказывается, учились вместе — вместе с дядей Нигоры.
— А кто этот дядя?
— Он тоже архитектор. Сейчас крупный пост занимает. Фамилия его Бахрамов.
— Шерзод Бахрамов?!
— Да, кажется, Шерзод.
Шакир ждал, что брат порадуется, узнав в дяде своего однокашника. Но Аброр, как ни старался, скрыть огорчения не мог.
— Вот ведь незадача... Слышал, что Бахрамов хотел пристроить в кооперативном доме около нас своего родственника. Видно, для сестры и зятя лез из кожи... И мы можем породниться с этой семьей? Вот это да!
— А что, они плохие люди? — встревожился Шакир.
Аброр коротко рассказал брату о некоторых стычках, происшедших между ним и Шерзодом, этим самым омрачив Шакира.
— Я этого не знал!
— Вот ведь как в жизни бывает... Ты от него подальше, а он тут как тут. А девушка, Нигора твоя, хвалит дядю или как? Не говорила с тобой о Шерзоде?
— Говорила... Так, между прочим, конечно. С гордостью, мол, большой человек, лауреат и все такое...
— Ты будь откровенен с ней. Родственники, знаешь, это и опора для человека, а порой и груз тяжелый. А бывает, и преграда для начала самостоятельной жизни. Если вы и в самом деле любите друг друга, то вместе сумеете преодолеть всякие преграды. Я тебя не пугаю, но считаю, что лучше тебе все это прояснить заранее.
— Хорошо, что я все это узнал. Пока не поздно...
— Не будь мнительным, Шакир, не ищи недостатков дяди в племяннице. Они могут быть людьми совсем разными.
— Конечно, конечно... Ну все, я пошел.
Аброр за целый день так намаялся, что едва не задохнулся, поднимаясь по крутой лестнице на четвертый этаж, где его ждала Вазира с матерью. Такого раньше с ним не бывало. Сердце глухо и часто стучало. Не хватало воздуха.
Ну вот наконец нужная дверь и звонок без кнопки.
Аброру открыла стройная молодая женщина; в глаза бросились короткая стрижка под мальчика и ярко-красные босоножки. Это была жена Алибека — Насиба. Аброр вежливо поздоровался с ней, обрадованный, что Вазира все-таки привела беглянку домой.
В комнате было шумно: Зафар с упоением занимался машинами, подаренными бабушкой. Вазира с Насибой успели приготовить манты1 и теперь накрывали на стол в комнате, которую облюбовал для себя Алибек и которую у него хотела отвоевать Вазира. Большое расписное фарфоровое блюдо — ляган — исходило в центре стола ароматным паром: манты лежали грудой, и над ними стояло аппетитное облако, особенно ясно видимое глазу голодного человека.
Аброр и был таким сверхзорким человеком.
Что до хозяина квартиры, то сам Алибек лежал во внутренней комнате на кровати в верхней одежде и жевал чуингвам (так говорил он), или попросту резиновую жвачку (так называли ее все ташкентские ребятишки). Алибек увидел Аброра еще из спальни в полуоткрытую дверь и не спеша поднялся. Вышел к родственникам с обычным своим независимым видом, держа руки в карманах джинсовых брюк.
— Привет, почча! — и протянул руку. Аброр нахмурился. Вазира возмутилась:
— Выплюнь эту заразу, когда с людьми-то разговариваешь!
— Много ты понимаешь! — невозмутимо сказал Алибек.— Выкинули бы лучше из своих голов пережитки. Чуингвам укрепляет зубы. Вон и институте один наш преподаватель даже в президиуме сидит, потому что ему так доктор посоветовал.
Ишь ты, предписания врачей зауважал. Так брось курить и прекрати к портвейну прикладываться. Алибек посмотрел на Аброра:
Видишь, почча, каждый день вот так, и по многу раз! Я же не ребенок, чтобы меня постоянно учили!
Замолчи! — прикрикнула Вазира. Потом повернулась к двери, распахнутой в коридорчик: — Насиба-хон, мама, к столу, к столу! Зафар, пойди поешь на кухне...
1 Манты национальное кушанье, нечто вроде крупных пельменей.
Насиба присела за дальний от Алибека угол стола; муж и жена старались не глядеть друг на друга. Значит, решил Аброр, они до сих пор в ссоре, и Насиба пришла сюда, очевидно, услышав о болезни свекрови. По доброте своей душевной... А Вазира, конечно, нарочно положила ужин в один ляган — все-таки надеялась помирить брата с Насибой.
Догадка оказалась правильной. Об этом просила дочку и Зумрад Садыковна. И Вазира уже успела поговорить с Насибой. Та не хотела развода, она все еще любила мужа. Но жить по-прежнему не могла, ибо не знала, как отвадить Алибека от дружков-собутыльников.
— Апа-джан, я хочу быть матерью,— шептала Насиба Вазире, когда они готовили манты на кухне, и слезы наворачивались на глаза молодой женщины.— Волнуюсь сейчас, но брату вашему ничего об этом не говорю. Если узнает, то снова. . вынудит аборт сделать... поэтому я и ушла к матери... Соседи удивляются, всякие небылицы про меня распускают. Будто мне не суждено матерью стать. Будто я неполноценная, как они говорят...
Вазира тем более осознала сегодня, что первый шаг к примирению должен сделать ее брат.
Вот сегодня Алибек, кажется, настроен благодушно, и она решилась действовать.
— Ну как манты? — спросила она.
Братец с завидной быстротой поглощал горячие манты. Обернулся к сестре, ответил, подмигнув:
— О'кей, будь здоров!..
Когда манты были съедены, Вазира снова потянула нить своего! разговора:
— Если манты — о'кей, то скажи спасибо своей Насибе. Руки у твоей жены золотые...
Алибек улыбнулся, взглянул на жену:
— Ладно... Мерси-мерси тем, кто готовил манты.
— Ну, мулла Алибек, перейдем теперь к серьезному разговору,— неожиданно для всех начал Аброр.— Вы и в самом деле уже давно не ребенок. Настала пора по-настоящему встать во главе этой семьи
Алибек снова улыбнулся, процедил в ответ:
— Я не люблю быть начальником, главой, ответственным. Вчера я об этом уже говорил сестре.
— Каждая семья,— Аброр решил не обращать внимания на подобные реплики,— это, как говорится, лодка, плывущая по морю жизни. С плохим рулевым и ей плохо. Морские течения могут вынести ее на камни или посадить на мель. Штормовые волны могут ее перевернуть. Неуправляемой лодке не добраться ни до какой цели. Она неминуемо потонет... Это истина.
Алибек невозмутимо почесывал бороду длинным-предлинным ногтем мизинца. Он его вырастил специально — особо его холил.
— А вы хотите этого... крушения? — спросил Аброр. Алибек посмотрел на свой ноготь, подул на него.
— Почча! Сегодня вы здорово помогли моей матери. Спасибо, сенкью... А в мои личные дела вам нет смысла вмешиваться. Управлять своей лодкой — семейной, я имею в виду,— предоставьте уж мне самому.
— Ваша лодка сидит на мели. Если ее экипаж не спасти, он погибнет. Мать, жена... все трое вы разойдетесь в разные стороны. Я еще раз спрашиваю: неужто вы этого хотите?
Алибек бросил быстрый взгляд на мать:
— Мама от меня никуда не уйдет.
— Почему? Ей надо лечь в больницу: так нам сказали сегодня на консультации. Сначала на исследование, а потом на операцию... А после операции надо окрепнуть. На все это потребуется самое малое месяца три...
Зумрад Садыковна прервала Аброра:
— Ты подумай, Алик! Если будешь продолжать жить все так же, мне этого не пережить, ты можешь остаться один...
Аброр положил ладонь на ее локоть:
— Не горячитесь, мама. Давайте побеседуем спокойно. По душам всегда беседуют спокойно, только спокойно... Ну, Алибек, на минуту представь себя в моей шкуре.— Аброр говорил намеренно медленно.— Сложная у меня сейчас полоса в жизни. И на работе. И дома: то вот с Зафаром... то у Малики непорядки. Сегодня вон с утра мы уже в школе побывали. А потом, сам знаешь, по всему городу мотались — дважды в поликлинике, в глазной больнице, потом я к своему отцу поехал, у него тоже хлопот полон рот... Когда посмотрел на спидометр, то, поверишь, за день набралось около двухсот километров!.. Как, по-твоему, Алибек, ради чего все это я делаю?
— Ну ясно же,— съехидничал, хотя и осторожно, Алибек.— Чтоб добрые люди о почче хорошо говорили и чтоб мы благодарны ему были...
Аброр ответил ему в тон:
— Конечно, ты бы, Алибек, не снизошел до этой сентиментальности. По-твоему, это несовременно. Но это ведь ты — человек без предрассудков и без пережитков. А я простой смертный. Я многое делаю инстинктивно, по привычке. Если б я сегодня не сделал того, что сделал, точил бы себя, не был бы, уж извини за хорошие, но старомодные слова, порядочным человеком... Впрочем, я верю, что в каждом из нас — в каждом! — есть тяга к высокому. Только кто-то карабкается туда сознательно, кого-то совесть толкает, даже если он сопротивляется ей...— Аброр незаметно для себя увлекся и вышел за пределы своих педагогических намерений.— Хочется чувствовать себя честным, порядочным специалистом на работе, достойным отцом и мужем, добрым сыном для родителей. И еще хочется чувствовать себя,— Аброр усмехнулся,— твоим старшим братом. Ты пойми меня правильно...
Я стараюсь. Продолжайте.
Ташкент наш в сейсмически опасной зоне. Поэтому в домах предусмотрены соответствующие антисейсмические пояса: это такие гибкие стальные полосы, ленты, помогающие несущим конструкциям выстоять. Их не видно, они остаются под облицовкой. Но во время землетрясения, когда у многих домов штукатурка осыпалась и эти пояса обнажились, видно стало, как крепко они держали стены даже в старых домах. И хорошие семьи держатся, по-моему, чем-то таким, что напоминает эти защитные пояса. В нравственном, конечно, смысле. Прости, может, скажу выспренно, но... я вот убежден: все чистое, доброе, прекрасное, что мы перенимаем у родителей, наследуем у народа, все наши лучшие традиции, благородные инстинкты и привычки как раз и входят в состав этого — я назову его так — алмазного пояса.
Алибек нарочито беззаботно спросил:
— Дорогой почча, вы хотите сказать, что у нас в семье тоже должен быть такой... алмазный пояс?
— В идеале — да! Именно это я хочу сказать.
— Но алмазы... они такие дорогие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39