.. Такой рисунок богаче, интересней, чем прямая линия.
— А сколько лишней площади съедят у нас эти петли? В центре города каждый квадратный метр на особом учете.
— По-вашему, русло надо спрямить?
— Ну, не мне такие вопросы решать, есть более компетентные люди.
— Но мы ведь с вами творческие люди, наше мнение — мнение специалистов, с нас и спрос особый.
— Не знаю, не знаю... Общую идею этого вашего плана, Аброр Агзамович, не улавливаю.
— Общая идея? Бозсу — это памятник древней культуры, искусства, если хотите. Он создан умом и руками народа, и его нужно беречь, как берегут памятники архитектуры в Самарканде и Бухаре. Когда в Ташкент приезжают туристы и просят показать его исторические места, их везут в старый город, показывают древние усыпальницы, медресе Кукельдаш. Кто спорит, все это — произведения, достойные памяти потомков. Но почему не вспомнить, что есть еще один, тысячелетний памятник — канал Бозсу? Может, потому и не вспоминаем, что Бозсу до сих пор живет и работает? Но вдвойне славно создание народное, раз оно живет тысячу лет и все еще трудится в полную силу... Верно, берега канала во многих местах надо ремонтировать. И русло кое-где подновить, укрепить. Но не спрямлять! Не вольничать по-своему!
Карим Махкамов иронически засмеялся:
— А вы знаете, я где-то читал, что в прошлом веке Бозсу обрамляли такие густые заросли, такое дикое буйство царило здесь, что тигры прижились. Да, да, тигры в Ташкенте, ну, около Ташкента. Об этом писали очевидцы. Вы как, Аброр-ака, не хотели бы восстановить те непроходимые заросли вместе с тиграми?
— Было бы неплохо, Карим-ака! Вы никогда не читали о том, что тигры — гордость леса — благодаря заботе человека вновь стали обживать уссурийскую тайгу? Неподалеку от больших городов, представьте себе!.. Жаль, что в прошлом веке Ташкентцы не завели Красную книгу.
Коллеги посмеялись. Правда, Карим Махкамов тут же и нахмурился, отошел к чертежному «комбайну», развернутому вдоль одной из стен мастерской.
Скептицизм Эрудита настораживал Аброра. Чувствовалось, что какая-то невидимая, но крепкая нить связывала лысеющего толстяка с Шерзодом Бахрамовым. Да и почему невидимая? Аброр знал, что Махкамовы и Бахрамовы дружат семьями. Карим Махкамов женат на старшей сестре директора института Сайфуллы Рахманова и, таким образом, превратился в связующее звено между Рахмановым и Бахрамовым. Когда Шерзод добивался выдвижения своей кандидатуры на премию, Карим, разумеется, способствовал этому. И все они торжествовали, когда добились успеха.
Изо дня в день работать в одной комнате с человеком, который каждое твое слово мог преподнести директору в превратном свете и каждый творческий замысел, тот, что пока еще держится тобой в секрете, выдать сопернику, Бахрамову,— это ли не наказанье аллаха? Вот и сейчас Махкамов недовольным своим видом показывал, что Аброр проводит время за пустыми разговорчиками, а между тем дирекция нас всех обязала... дала срочное задание...
И впрямь в ближайшее время мастерская должна была представить рабочие чертежи нового скверика в центре города.
Осторожно свернув план-проект Бозсу, Аброр подал всем знак — разговор, мол, закончен...
Так... Вот они, чертежи скверика... Просто, ясно. И скучно. Что бы тут придумать все-таки?
Аброр взял лист белой бумаги, обозначил легкими параллельными штрихами шумную городскую магистраль — она шла вдоль предполагаемого сквера. «Ну хорошо, расположим по периметру скверика дубы, чинары, клены...» Символические знаки Аброр набрасывал быстрыми, четкими, натренированными движениями, будто обычные буквы при письме. Причем в контурах каждого знака сразу угадывалось, чинара это, или плакучая ива, или клен. Пусть будет больше деревьев, пусть они скроют серую скуку асфальта! Но сопоставим высоту чинар и ширину площади в центре сквера... Аброр рассмеялся: м-да, увлекся любитель живой природы, при этаком замысле площадь могла оказаться со временем полностью затененной пышными кронами.
Аброр решительно перечеркнул набросок, взял еще один чистый лист. Но на столе зазвенел-загремел телефон. Внутренний, с трехзначным помором. Аброр снял трубку, готовый сердито выговорить тому, кто мешал ему сосредоточиться.
— Алло!.. Аброр Агзамович! — раздался в трубке знакомый басовитый голос.
Говорил директор института. Аброр непроизвольно прижал трубку плотней к уху.
— Я слушаю вас, Сайфулла Рахманович.
— Не могли бы вы на минутку зайти ко мне?— Сейчас?
— Да... Если вы не очень заняты. Обычно, когда дело не было очень важным и потому срочным, директор вызывал нужного сотрудника через своего секретаря, из приемной.
Сам звонил редко.
— Я и сам думал зайти к вам, Сайфулла Рахманович. Иду. Сотрудники услышали имя-отчество директора, произнесенное Аброром. Каждый подумал о проекте реставрации Бозсу, тем более что Аброр взял с собой именно этот свернутый в трубку план. У Лены все милые веснушки вспыхнули, когда она вдогонку Аброру пожелала совсем по-студенчески:
— Ни пуха ни пера, Аброр Агзамович!..
Кабинет директора находился на пятом этаже. Аброр неторопливо поднимался вверх по мраморной лестнице со своего третьего. В приемной дожидались очереди четверо.
— Проходите! Вас ждут,— Тамара, девушка-секретарь, кивнула Аброру на дверь.
Сайфулла Рахманович легким наклоном головы ответил Аброру на приветствие, жестом указал ему на свободное кресло. В другом уже сидела миловидная женщина средних лет — заведующая одним из
институтских отделов.
— Продолжайте, продолжайте, товарищ Ильхамова...
— Я с нетерпением ждала вашего возвращения из командировки, Сайфулла Рахманович. Путевка в Кисловодск... Я уже и билеты купила. И вот пришла к вам с просьбой об отпуске... Графика он не нарушает, всего на три дня раньше. Заявление я принесла.
— Оставьте. Подумаем.
Ильхамова явно стеснялась в присутствии Аброра говорить о личном деле, но все-таки решилась:
— Сайфулла Рахманович, времени-то у меня в обрез осталось... Через три дня улетать нужно... Пожалуйста... Если вы сейчас подпишете...
— Зайдите потом,— сдержанно, не повысив голоса, прервал ее директор.
— Завтра?
— После выходного. Женщина покраснела от волнения.
— В понедельник?.. Но мне в воскресенье уже улетать надо, Сайфулла Рахманович! У меня билеты на руках...
Но чем больше беспокойства проявляла Ильхамова, тем сдержанней, невозмутимей становился Сайфулла Рахманович.
— Билеты сдадите. Мы с вами прежде всего обязаны государственное задание выполнить,— проговорил он глухо.— Зайдите в понедельник...
Видно, Сайфулла Рахманович для того и пригласил к себе в кабинет Аброра, чтобы поскорей закончить неприятный разговор с Ильхамовой, которая, поняв, что дальнейшее препирательство бесполезно, упавшим голосом попрощалась с директором и вышла из кабинета.
После ее ухода Сайфулла Рахманович какое-то время молчал. Наклонил голову, будто рассматривая что-то перед собой на столе. Копна его волос густо выбелена сединой, хотя директору нет еще и сорока пяти. Из-под упавшей на лоб седой пряди особенно заметно выделялась чернота бровей. Карие глаза чуть притухшие, лицо гладкое, но сероватое. Какое-то нездоровое. «Наверное, болеет, но скрывает»,— подумал Аброр.
— Как с проектом сквера? — спросил вдруг директор.
— Дня через три-четыре сдадим.
— И то ладно... Развелось, знаете ли, слишком много работничков, которые все больше о себе думают, о том, как бы отдохнуть получше,— неожиданно директор дал вырваться своему раздражению.— У вас в мастерской не так, слава аллаху.
Покосился на свернутый в трубку лист ватмана, который Аброр держал обеими руками, будто новорожденного.
— Что-нибудь новое?
Аброр заколебался—показывать или нет? Вон ведь как жестко обошелся директор с Ильхамовой. Коли он не в духе, то...
Увидев опасливую нерешительность Аброра, директор улыбнулся:
— Ну, не томите. Говорите да показывайте.
И без того узкие глаза Сайфуллы Рахмановича превращались в едва различимые щелочки, когда он улыбался. Будто человек зажмурился от удовольствия, и лицо его становилось воплощением умиротворенности и благодушия.
Но Аброр только успел развернуть план-проект обновления Бозсу и начал было рассказывать о своей идее, а лицо директора снова приобрело прежнее жесткое выражение.
— Можете не продолжать,— перебил он Аброра.— Я вас понял... Местность вокруг Бозсу — действительно для архитекторов ташкентских главный магнит. Недаром и самое важное учреждение здесь находится — ЦК партии. Со временем Союз писателей к берегам Анхора переедет, и парадный фасад его будет смотреть на канал. А на левом берегу мы воздвигнем здание драматического театра имени Горького... Вот поднимутся эти здания, тогда, соответственно, и будем благоустраивать, как вы предлагаете...
Сайфулла Рахманович, вы сами часто выступаете против архитектурного разнобоя. В самом деле, отдельные здания, площади, улицы получаются у нас сравнительно хорошо. Но что касается целых ансамблей, то порой они складываются стихийно.
А мы с вами зачем здесь сидим? Мы что, потеряли способность координировать, да, да, координировать?
Я так понимаю свою задачу, Сайфулла Рахманович: чем многократно переделывать проекты с учетом объективных требований ландшафта, лучше один раз, но комплексно и самостоятельно разработать план благоустройства этой прекрасной местности. Кстати, лучше зоны отдыха в Ташкенте, чем берега Бозсу, нет,— почему-то именно этим закончил свою мысль Аброр.
— Кто этого не знает?.. Я тоже люблю Анхор. Такого канала нет ни в Самарканде, ни в Бухаре. Бозсу питают горные воды, а с ними и горный воздух, и прохлада в Ташкент текут. Повторяю: я люблю и ценю этот дар природы... Да и сейчас по мере возможности мы благоустраиваем берега Бозсу, создаем там места для отдыха. Вот — парк Гагарина. Не хуже и парк Победы. Но — по мере возможности. Мы не легкокрылые птицы, а строители-реалисты и вон сколько выстроили уже прекрасных зданий и тенистых, прохладных парков.
Аброру будто уже заранее послышалось продолжение: «Так что для вашего беспокойства поводов нет. Надо подождать, и все».
— Сколько можно ждать? И до каких пор мы будем мыслить — и хвастаться! — отдельными достижениями? — Аброр уже не старался смягчить свою речь.— Парк Гагарина хорош. Но берега канала от ВДНХ до Урды запущены, захламлены. И от Укчи до Бурджарадел невпроворот. Одно из красивейших мест канала оккупировал почему-то пивзавод...
— Это все уйдет оттуда. Подождите!
— Само не уйдет, Сайфулла Рахманович! Мы обязаны мыслить комплексно... Я много лет изучал ландшафтную архитектуру... И прошу выслушать меня.
Придав своему лицу выражение внимательной благожелательности, директор сказал:
— Хорошо, давайте просвещайте... по возможности сжато.
— Речь идет,— с жаром заговорил Аброр,— о народных традициях во взаимоотношении человека и природы... Система орошения на Востоке издавна учила, наставляла человека — сотрудничай с природой, особенно с водой, не насильничай над ними, не упрямствуй! Жаркий климат и скученная жизнь вынуждала древних горожан Ташкента, Самарканда, Бухары ценить, если можно так выразиться, естественную логику воды. Все знаменитые садово-парковые ансамбли во времена Улугбека, Навои, Бабура, все эти Боги Балинд, Боги Шимол, Боги Дилкушо1 создавались комплексно, это была та самая ландшафтная архитектура, основа которой — не отдельная грядка или клумба, а река, сеть каналов и арыков. В последующие столетия архитектура во многом утеряла эти традиции. Но в народе всегда жили изначальные элементы садового зодчества. Даже в небольшом дворике — городском, заметьте, пожалуйста,— деревья и цветы располагались в определенном порядке, организуемом течением воды. Арык всюду служил естественной осью планировки. «Слушай, зодчий, что говорит, что подсказывает тебе свободно текущая вода!» — вот, я думаю, какой традицией мы, ташкенгцы, должны особенно дорожить. Посмотрите, вот Ганчтепе — естественная возвышенность. Прекрасная по своим формам! — Аброр воодушевленно нарисовал в воздухе плавную, закругленную линию холма.— Здесь Бозсу петляет как настоящая
1 Боги Балинд — высокий сад; Боги Шимол — сад ветров; Боги Дилкушо — сад увеселений.
река. Для городской ландшафтной архитектуры это редчайшая находка... Посмотрите — вот тут можно перекинуть широкий мост, над всей петлей, прямо на возвышенность. Ганчтепе сейчас пыльный пустырь. Там нет воды. Но что нам стоит установить насос, оросить, озеленить окаймленный водой холм, посадить шаровидные карагачи, сосны, плакучие ивы, чинары, разбить клумбы цветов. А на вершине холма можно построить красивое здание с мозаикой, с изразцами — в стиле самаркандской классики.
— А что будет в том здании?
— Например, музей истории Ташкента. С древнейших времен до наших дней. Вполне уместно, ведь вся история Ташкента связана с орошением.
— Насчет этой петли Бозсу существуют и другие предложения.
— Одно из них я знаю, Сайфулла Рахманович. Предлагают разрубить эту петлю и проложить прямое бетонное русло.
Сайфулла Рахманович нахмурился еще сильнее — уже не сосредоточенно, а мрачновато.
— Нетерпимы вы, однако... Неужели все должны думать по-вашему?
Аброр вспомнил Карима Махкамова, родственника директора.
— Я имею в виду предложение Бахрамова. Этот товарищ носится с идеей сплошной бетонизации всех арыков и каналов Ташкента. И во имя торжества бетонной красоты хочет выпрямить Бозсу.
— Оставим Бахрамова в покое... вы с ним привыкли вести рыцарские турниры.— Сайфулла Рахманович обладал редкой способностью мгновенно становиться суровым и тут же смягчаться;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39