Как всякий нынешний ташкентец, он знал мраморную дорожку, проложенную мостиком через бассейн, в который падают с восьмиметровой высоты каскады воды.
И Вазира и Шерзод невольно поежились, будто сейчас их лиц коснулась прохладная водяная пыль фонтана с искринками всех цветов радуги.
— Вы проходили по этой дорожке, Шерзод, и не заметили тени? Не поверю. Припомните-ка: люди с наслаждением идут в ласковых водяных брызгах, стараются не наступить ногой на трепещущие тени струй. Веселые брызги так ластятся к тебе, что не хочешь, а засмеешься. Даже усталый, хмурый человек невольно улыбнется на этой тенистой дорожке у фонтана. Во это и есть живая природа в центре большого города.
Даже в манере Вазиры говорить Шерзоду почудился Аброр.
— Ну, ханум совсем подпала под влияние своего отставшего от жизни мужа. Я удивлен, Вазира, куда девалась ваша недавняя независимость?
— А если муж прав? Вы-то наверняка знаете историю этого фонтана...
Шерзод поморщился — ему было неприятно вспоминать, как тогда, семь лет назад, азартно возражал он против идеи воздвигнуть в центре города фонтан-водопад. То было в год землетрясения. Неотложные дела обступали со всех сторон. Но люди хотели видеть центр своего города величественным и красочным.
Шерзод ломал голову над тем, как разместить под площадью Ленина мощные кондиционеры, которые были бы способны поддерживать в пределах нормы температуру и влажность в двух громадных административных зданиях. Эти здания и должны были, по мысли проектировщиков, задать будущей площади величественную масштабность.
Кондиционеры нуждались в большом количестве воды; ее сперва думали гнать по трубопроводу из канала Бозсу, но потом прозрачно-голубую воду обнаружили тут же, неподалеку, на глубине, и решили использовать подземный поток.
А другую задачу — придать площади красочность, колоритность — надеялись решить соответствующей увязкой бассейна, в который будет поступать вода, и сети кондиционеров с рельефом местности. Шерзод предложил легкое и, как он подчеркивал, экономичное решение: укрепить откос дерном, засадить елями, установить красивые современные плафонные осветители. В первые проекты реконструкции площади этот вариант и заложили.
Однако идея эта не удовлетворила других архитекторов. Особенно Аброра. Неужели нельзя, спрашивал он, использовать воду и перепад уровней более оригинально и более эффектно, чем построение простой зеленой горки? Аброру первому и пришла в голову мысль заставить поднятую из-под земли воду ниспадать в соответствии с уступами рельефа.
Однажды поутру, после очередной бессонной ночи Аброра за чертежным столом, Вазира увидела на ватмане черновые эскизы будущего фонтана-водопада. Он еще не виделся Аброру столь внушительным и красочным, как вышло на деле,— фантазии недоставало размаха и дерзости. Казалось, вполне можно довольствоваться ниспадающей по центральной части откоса лентой воды в пятнадцать — двадцать метров шириной. Но идею смело развили коллеги...
Шерзод подыскивал наиболее удобное для себя продолжение диспута с Вазирой (опасный, обоюдоострый он получался, вообще-то говоря, и совсем не наивной оппоненткой оказывалась привлекательная Вазира. .).
— Ваш муж оказался тогда правым потому, что природу не противопоставил технике, а, наоборот, нашел путь к разумному единству.
Вазира облегченно вздохнула: если ей не под силу примирить Шер-зода с Аброром, то положить конец ненужному, по ее мнению, ожесточению в их борьбе она, может быть, и сумеет.
Самолет вздрогнул. Солнце скрылось куда-то, за окном бело-серыми горизонталями проносились разрезаемые крылом облака. Снова тряхнуло. Из сетки над головой показался край готового вот-вот свалиться черного футляра. Шерзод приподнялся, понадежнеи уложил футляр на полке, сел поудобней в кресло.
— Если не секрет... что это за проект в футляре?
— От вас секретов нет. Только сначала хотелось бы услышать ответ на мой вопрос, хорошо?
— Пожалуйста'
— От кого вы узнали, что я лечу этим рейсом?
— Вчера я по делам заходил в ваше управление... Кстати, вас там не нашел
— Я уже ушла домой собираться в дорогу.
— Мне это и сказали. Так я узнал ваш рейс.
— А вам не сказали, по какому именно делу я лечу в Москву?
— Нет. Управление хранит «военную тайну». Но я сам догадываюсь: интерьеры метро?
— Вы и вправду догадливы... Метро для нас дело новое. Опыта нет. Вот и приходится частенько ездить в Москву за советами и консультациями.
— Я думаю, придется метростроевцам и с нами дела иметь.
— Что вы имеете в виду?
— А разве не предстоит проводить метротоннель под каналом Бозсу?
— Да, это очень сложная проблема.
— В Москве у меня есть знакомый, он тоже проектировал метро. Павел Даниилович Катинов, знаете, наверное?
— Слышала про одного Катинова, который прокладывал тоннель под Москвой-рекой.
— Он и есть... Павел Даниилович о проблемах тоннелестроения и рассказывал. Мы с ним вместе в Японию ездили. В одном номере там жили и подружились. Он и телефон свой домашний дал. Если вам нужны советы такого специалиста — я к вашим услугам.
— Спасибо... возможно, я ими воспользуюсь... А в Японии вы давно были: — оживилась Вазира.
— В семидесятом.
— В Осаке? На Всемирной выставке был показан макет нашего нового Ташкента.
— Ну как же! В Осаке под макет Ташкента целый зал отвели.
— Неплохо выглядел? Мне тогда самой в Осаку поехать не удалось. Но материалы макета я собирала. А изготовили макет ленинградцы. Из полистирола. Очень красивый... В тот год я не раз в Ленинград в командировки легала. Как сейчас в Москву.
— Не зря летали. Макет Ташкента в советском павильоне пользовался большим, очень большим успехом, весь день посетителей полон зал. Гостиница «Ташкент», театр Навои, площадь Ленина, двадцатиэтажные здания — все как на ладони. И все это на фоне оригинальной подсветки снаружи и внутри. И конечно, в зале звучала наша певучая восточная мелодия. Когда вдали от Родины видишь и слышишь подобное, охватывает такое чувство гордости, что... словами трудно выразить. Верите мне, Вазира?
— Да, я верю. Шутка ли сказать — макет нашей столицы на Всемирной выставке. На Всемирной...
— Уж кто-кто, а японцы знают, что такое землетрясение. Учитывая это, примерно и делали макет. Минуту-другую посетители осматривают нынешний центр Ташкента. Потом вдруг макет переворачивается, и перед глазами то же место города, но до землетрясения. Помните? Неказистые, приземистые домишки на берегу Анхора. Старая улица Лахути и так называемая Кашгарка. Сырцовый кирпич кругом. Тесные улочки. А вот и разрушенные землетрясением старые дома. И стены в трещинах... Так минуту-другую держат панораму прежнего Ташкента, а потом макет снова медленно переворачивается — опять предстает обновленный город. Вообще говоря, Ташкент давно нуждался в перестройке — землетрясение ее ускорило.
Вазира усмехнулась:
— Поняла. Ответ полный и правильный.
Шерзод сам ощутил излишне поучительный тон своего рассказа. Усмехнувшись, спросил:
— Может быть, будет еще и дополнительный вопрос, учительница-ханум?
— Значит, твердую пятерку захотелось? Ну что ж, тогда вот... Говорят, женщины в Японии очень красивые. Кто там побывал, любовались. Ваша точка зрения?
— Японки, вообще говоря, очень красивые, это верно, и слава о них, примерно, не зря идет. Но на мой вкус... ташкентки красивее!
Вазира невольно зарделась. Подосадовала на себя, но ответила по-былому, по-студенчески, задорно и шаловливо: Садись, Ахметка,— пять отметка!
Оба засмеялись.
И время полетело легко и незаметно, в шутливой непринужденности, в спокойствии аэрофлотовского уюта, а для Шерзода еще и в ожидании чего-то приятного впереди, в Москве.
Поднимая все выше правое крыло, самолет стал делать левый разворот. Солнечный луч скользнул по груди Вазиры, задержался на лице.
— О, да здесь, смотрите-ка, Шерзод, совсем ясное небо! —воскликнула женщина, радуясь тому спокойному и доброму, чем была полна ее душа.
— Да, а вон и леса чернеют'
Над дверью в салон вспыхнула надпись по-русски и по-английски: «Не курить! Пристегнуть ремни!» Шерзод взглянул на часы:
— А быстро мы долетели!
«Все-таки очаровательная женщина эта Вазира. И была, и осталась о-ча-ро-ва-тель-ной!» — произнес он про себя, медленно, раздельно, по слогам, словно продлевая удовольствие, получаемое от такой оценки.
Концы серых брезентовых ремней свешивались по обе стороны кресел. Нагнувшись вправо, чтобы достать свой ремень, Вазира непроизвольно оперлась на руку Шерзода, согнутую в локте.
— Я вам помогу...
— Спасибо, я сама.
Уши у Вазиры заложило, в глазах чуть потемнело. Она плохо переносила посадку. Поудобнее устроилась в кресле, запрокинула голову, закрыла глаза. Постаралась сидеть не шевелясь.
Шерзод, чуть наклонившись над соседним креслом, любовался красивой шеей Вазиры, ее высокой грудью. Через иллюминатор было видно Подмосковье.
— Здесь все еще весна. И зелень такая свежая... Все-таки хорошо жить в прохладном климате... Вазира, вы в какой гостинице собираетесь остановиться?
— В «России». Шерзод обрадовался:
— И нам в «России» места заказаны! По телефону сказали. Значит, втроем в одном такси поедем.
Вазира открыла глаза, увидела близко от себя улыбающегося Шерзода, постаралась выпрямиться... Откинулась смущенно.
— Приземлимся сначала.
И смущение ее показалось Шерзоду очаровательным. Москва, гостиница «Россия», предстоящие «командировочные» дни — все обещало быть мажорно приподнятым и увлекательно приятным.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Бозсу — недаром так назвали эту речку. Она издавна орошала целинные земли, потому и назвали «целинная вода». А еще слово «боз» означает — белая чистая ткань. Вода в речке и впрямь такая. Только когда весной дожди зарядят, мутнеет ее вода, а в иные месяцы чистая, прозрачная течет речка, словно гладкое белесое полотно стелется.
Аброр вырос на берегу Бозсу, сызмальства плескался в ее легких нестрашных волнах; на его памяти у речки появилось другое имя — Анхор, канал Анхор. Во многих документах и по сёй день река Бозсу, протекающая через центр Ташкента, именуется Анхором. Однако это все та же речка!..
Стол окружен сотрудниками архитектурной мастерской, которой руководит Аброр. На чертежном столе Аброра лежит план, выполненный в цвете.
Бозсу голубой ленточкой змеится, петляет, огибает ташкентские холмы свободно и красиво.
Аброр неотрывно смотрит на план, над которым просиживал дни и ночи, и с тревогой думает: поймут ли его коллеги?
— Аброр Агзамович, Бозсу считается старинным каналом. А у вас тут настоящая своенравная река.
Первая реплика обнадеживает. Аброр отвечает:
— Так строили в старину, тысячу лет назад. У ташкентцев не было тогда техники вроде современной, они слушали подсказки ландшафта.
— Неужели у Бозсу тысячелетний возраст? — Недоверчивая Лена пожимает плечами, лицо, в милых веснушках, недоумевает.
— Если не больше, Леночка. Ташкенту две тысячи лет. А ведь никакое поселение в наших природных условиях не может существовать без орошения, стало быть, без арыков, без каналов.
Другой сотрудник, Карим Махкамов, лысеющий полный человек лет сорока (в мастерской его звали в глаза и за глаза Эрудитом), добавил:
— Я где-то читал, что самыми древними каналами Ташкента были Салар и Джун. Не Бозсу.
Аброр поддержал Эрудита. Да, древний Ташкент, знаменитый Шаш, зародился на берегу канала Джун. Сейчас это место находится в южной части города, неподалеку от аэропорта, называется Шаш, а в народе говорят Таштепе1. Когда Шаш разрушили кочевники, город передвинулся на пять-шесть километров от старого места к северо-востоку, на берег канала Салар. И стал называться Мингурюк, то есть «тысяча урючин». Сейчас это место — вблизи Музея искусств Ташкента, где швейная фабрика «Заря Востока». Однако этому Мингурюку не суждена была долгая жизнь— в седьмом веке он оказал отчаянное сопротивление арабам, но военачальник халифата Ку-тайба все-таки сжег его дотла, после чего центр древнего Ташкента ушел еще на несколько километров к северу и возродился под названием Бинакет,— это там, где ныне находятся медресе Кукельдаш, цирк и театр «Еш гвардия»2.
Рассказывая, Аброр вел незачиненным карандашом по голубой ленте реки на плане. Приглашал сотрудников обратить особое внимание на умело проложенное русло Бозсу древними мастерами. О да, они знали особенности своей земли, знали свои холмы и взгорья, они как бы и не препятствовали естественному, природному течению реки, лишь
1 Таш камень, тепе — возвышенность.
2 «Молодая гвардия».
поправляли его, совершенствуя нерукотворное рукотворным — чуть расширив, или чуть углубив, или несколько спрямив речное русло. С ювелирной точностью учитывали они и угол наклона, и скорость течения, и характер дна под водным потоком, находя соответствие меж подводными пластами земли, каменистыми, твердыми, и неровностями рельефа, создавая умеренное течение, которое сохранялось веками. Если бы канал был прорыт с большим, чем надо, наклоном, течение за сотни лет превратило бы русло в глубокий овраг, в каньон. Бозсу берег начало от порывистых горных речек Угам и Коксув, а по центру Ташкента и поныне течет так выверенно спокойно, что можно с берега зачерпнуть воду в пригоршню. Чудесна эта близость Бозсу к человеку, древний канал-река — будто прирученный олень.
— Но за парком Победы или пониже, в Бурджаре, оврагов хватает,— вновь возразил Аброру Карим Махкамов. Он не только эрудит, но к тому же и дальний родственник директора проектного института, в подчинении которого находилась их мастерская.
— Карим-ака,— мягко заметил Аброр,— мы сейчас говорим о той части Бозсу, которая протекает по центру города. Красиво, не так ли?
— Тут в двух местах Анхор слишком уж петляет, не так ли?
— Но в этом естественном изгибе и есть своя красота. Это как раз и делает канал рекой... Мы же ландшафтной архитектурой с вами занимаемся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39