И мама звала тебя. Пойдем.
— Я не хочу ссориться с мамой. Вы ее должны убедить. До каких пор их устои будут нами управлять? Вы — член партии, интеллигент, а отыскиваете современный смысл в обычаях старины, а может, и в предрассудках.
Аброр зло чиркнул спичкой о бок коробка, закурил сигарету.
— Вы что, разве на собрании, ханум?.. Отмечать день рождения младенца — это предрассудок?.. Если пожилые люди, меня родившие, воспитавшие, просят у меня помощи, то я — коммунист, интеллигент — могу отойти в сторонку, и лишь потому, что теперь иначе отмечают день рождения?
— А если они нас замучают своими просьбами? Лето уже на исходе, а у нас еще не было ни одного свободного дня, чтобы выехать за город и подышать по-человечески на природе! И дети в Чимгане нас ждут!
Аброр рассчитывал, закончив ремонт машины, в ближайшую субботу поехать с Вазирой в Чимган — проведать детей в лагере, искупаться в Куксу. Суббота, воскресенье — целых два дня покоя и беззаботности. А раз начинаются хлопоты с бешик-тоем, значит, за выходные дни они устанут больше, чем на работе.
Было, право, отчего расстроиться, но Аброр уже не находил другого выхода, кроме как... уступить родителям.
— Ладно, Вазира, и это как-нибудь переживем. В августе поедем с детьми в Хумсан... Праздник по случаю рождения ребенка есть у всех народов. В той или иной форме. У нас по-своему... А может, после Снчпик-тоя и вам захочется еще одного ребенка? У меня ведь какая принципиальная позиция? В нормальной семье советских интеллигентом должно быть не менее трех детей. А, ханум? — Аброр пробовал и шуткой, и лаской смягчить Вазиру, привлек ее к себе.— Ну, пойдем к парикам!
Я не пойду! — Вазира высвободилась из его объятий.— Так будет лучше.
Аброр бросил острый взгляд на ее лицо. Не идет, чтоб не поссориться со свекровью. И вправду так будет лучше, и не стал больше.
— Ладно. Только прошу вас — наберитесь терпения. Два, ну три месяца они будут жить у нас. Давайте сделаем все, чтобы у нас был мир и лад.
— Скажите это и своей матери. Пускай не выискивает нам забот. Мы не бездельники. И кроме всяких обычаев нам есть о чем подумать и чем заняться. Если они меня не жалуют, пусть хоть пожалеют сына!
Аброр срывал свою досаду тем, что яростно затягивался сигаретой.
— Я оказываюсь между двух огней, Вазира.— Аброр снова затянулся.— Вы должны меня понимать лучше, чем мама. Не может она посмотреть на себя со стороны. А мы должны быть хотя бы немного педагогами. Поэтому я еще раз прошу вас: будьте пошире душой, и нечего раздражаться по мелочам. Пройдут эти напряженные дни...
И, втянув голову в плечи, Аброр пошел к родителям.
Похоже на то, что он сейчас и у матери будет просить «широты души», сдержанности и прочего... Зеленый еще из него педагог. Женских ссор больше всего на свете боится. И отец такой же: чтобы избежать скандалов, всю жизнь уступал жене.
Аброр вдруг обнаружил, что матери боится больше, чем отца. С давних пор так было, и вот пожалуйста — сорокалетний мужчина такую привычку сохранил. Конечно, со стороны — посмотреть глазами Вазиры, например,— это странно. Ей могло казаться, что Аброр попросту неискренен: лавирует или приспосабливается то к ней, то к матери...
Прошло довольно много времени, прежде чем Аброр со своим блокнотом вернулся наконец к Вазире. В весьма подавленном настроении. Судя по выражению лица, мать и отец нагрузили его всякими бешик-тойными заботами сверх головы... Вазира приготовилась к трудному разговору, но Аброр молчал.
Весь остаток дня молчал. А ночью вдруг сказал:
— Если завтра получу машину, то к вечеру съездим проведать Зумрад Садыковну. Хорошо?
Неожиданная «смена курса» удивила Вазиру:
— Да где же взять время для моей матери?
— Для вас и вашей матери я всегда время найду! — миролюбиво ответил Аброр. И завернулся с головой в одеяло.
...А на следующий день Аброр вывел машину из авторемонтной мастерской, и первый маршрут был в больницу.
Полосатый больничный халат был Зумрад Садыковне немного великоват, на плечах висел мешком. К тому же за последний месяц, пока находилась в клинике, она еще больше похудела и словно вытянулась. Уже первый этап операции оказался для нее тяжелым. Вазира три часа просидела во дворе в ожидании. Хирург вышел усталый, едва переступая. Зумрад Садыковна, признался он, во время операции от боли сознание потеряла, но ее быстро привели в чувство уколами.
С тех пор прошло десять дней. Аброр видел, что отек с лица тещи еще не сошел, больной глаз слезился по-прежнему. И Аброр был вынужден обратиться к лечащему врачу.
— Пусть исчезнет отек. Через недельку выпишем, и вы увезете ее домой,— сказал хирург.
— А что будет с бельмом?
— Выдержать две операции кряду она не в состоянии. Человек уже старый. Организм ослабевший, пускай дома сил наберется... Помните, профессор-консультант тоже говорил об этом... А осенью привезете ее сюда снова.
Зумрад Садыковне и самой порядком надоела больница, она хотела поскорее вернуться домой, к невестке. И конечно же беспокоилась за Алибека, который недавно написал, что живет где-то в тайге, служит сапером и борется главным образом с гнусом и мошкарой.
— Алик у нас слабый. Как бы не заболел там!
— Слабый?! — Вазира улыбнулась.— Что вы, мама? Вы больше думайте о себе. Вам надо набраться сил для новой операции. Ешьте побольше фруктов... Вот, возьмите, Аброр для вас купил.
В конце встречи виноград, персики, горячие лепешки с кунжутом она отнесла матери в палату. Пообещав через три-четыре дня снова ее проведать, Аброр и Вазира попрощались с Зумрад Садыковной.
Настроение у Вазиры заметно улучшилось, и Аброр по дороге предложил ей заехать в универмаг, купить некоторые подарки к бешик-тою.
— Ваши родственники должны собраться у нас на совет в воскресенье?
— Да, да.
Вазира подумала о том, как ей предстоит принимать родственников, угощать или занимать беседой. Но возражать, опять и опять идти в наступление — ни сил, ни желания на это у нее не было.
В универмаге было полно народу. Аброр и Вазира ходили с этажа на этаж, из отдела в отдел — искали модные полуботинки для отца и велюр для матери новорожденного. Ни того, ни другого не нашли.
На следующий день после работы Аброр побывал на ярмарке и в Чиланзарском торговом центре, еще в пяти-шести других магазинах. Наконец подходящие ботинки нашлись в магазине для молодоженов на улице Шота Руставели. Вот так ползадачи было решено.
А вот велюра на платье не было нигде. Вазира с горечью и обидой наблюдала, как безрезультатно носится Аброр по городу в поисках этой «роскоши».
— Не ищите, свадеб сейчас много, и всем нужен велюр.
— Что же делать? Не у спекулянтов же покупать.
Вазира открыла дверцу комода, достала оттуда велюровый отрез нежного бледно-розового тона и положила на стол.
— Для себя покупала в Москве. Аброр благодарно поцеловал жену.
Я потом от себя куплю вам еще лучше. В субботу утром Аброр отвез отца на старый базар. Агзам-ата выбрал бешик крепенький и пестренький. Колыбелька-колыхалка радовала глаз переливами всех семи цветов радуги. А сын закупил все необходимое, чтобы достойным угощением встретить родственников.
Вазире ничего не оставалось, как заниматься уборкой в доме.
Ханифа-хола поручила Шакиру оповестить всех родственников, кого бы они хотели видеть у себя. И все почти пришли. И среди двадцати человек были такие, о которых Аброр никогда не слыхал.
Гости в одной комнате не помещались, и потому женщины расположились в комнате у стариков на курпачах, угощаясь фруктами и орешками. А мужчины сидели в гостиной за столом. Словом, разговоров было допоздна.
Вдобавок к жаре целый день горел на кухне газ. Вазира раскраснелась, голова у нее кругом шла. Из кухни к гостям то и дело надо было подносить чайники с настоянным чаем, маставу, фрукты, сладости. Иные родственницы порывались помочь Вазире, но Ханифа-хола, важно восседавшая в центре, не разрешала:
— Сиди, да буду я твоей жертвой, отдыхай, ты наша гостья, милая.
Ханифа-хола, которая любила укреплять родственные чувства, была очень рада, что сегодня у них собралось столько родни и что такой почет оказан ей самой, старейшей. Все видели, каким уважением пользуется она в доме старшего сына, как достойно ведет она себя в доме.
Плов был съеден, потом арбузы и медовые дыни. Снова пили кок-чай. Наконец стали обсуждать тонкости, связанные с бешик-тоем. По договоренности один из родственников в следующее воскресенье должен был пригнать к их дому грузовую машину с открывающимся бортом. Другой купит маленькую кроватку, третий — педальный велосипед «Ракета» (это ничего, что ребенок сможет на нем ездить через три-четыре года,— забота важна, дорог подарок); еще кто-то взялся обеспечить младенца большой деревянной лошадкой. Все это вместе с нарядной, радужной колыбелькой и коляской будет погружено в машину. У одного из дядюшек был «Москвич». «Жигули» Аброра и этот «Москвич» должны были доставить к месту праздника женщин поважнее и посолиднее, девушки и молодухи поедут на украшенном грузовике, постелив кошмы на пол в кузове, а на задний борт — ковер.
Да, укреплять родственные отношения — задача важная и непростая, убеждалась Вазира. Много ведь значит, когда люди собираются вот так вместе и одной семьей берутся за проведение большого дела. Как было бы трудно молодым собрать столько необходимых вещей! А теперь и хлопоты распределены между родственниками, а сообща хлопотать — легче и веселей.
Ханифа-хола выбрала трех пожилых родственников, чтобы Аброр отвез их после застолья по домам.
Устал Аброр за эту неделю, измотался, да, конечно, и выпил немного со всеми. Но тем не менее домой развез всех.
Его долго не было дома, даже Вазира беспокоилась:
— Мама, напрасно вы послали сына. Совсем недавно авария была, и он только-только отремонтировал машину.
— Ничего, ничего. В глаз, слишком береженный, скорей соринка попадет. Ничего с ним не случится по воле аллаха.
II
«Неужто мать может быть такой безжалостной? —думала Вазира.— Ничуть не волнуется. Почему? Оттого что сидит дома и не представляет, как сложна и трудна работа Аброра? Хвастается, что ее сын «ари-хи-тек-тор», а превращает его в шофера».
Сколько же недовольства накопила у себя на душе Вазира, как трудно сдержаться и не высказать... Слава богу, Аброр явился невредимый.
— Зачем же вы сели за руль после выпивки?..— стала Вазира упрекать мужа.— Дать бы им по три рубля и отправить на такси.
Разве так нельзя было сделать? Или опять не по обычаю?
— Я и сам сидел за баранкой как на иголках... Но отказать не мог. Гости же, да еще так редко у нас бывают.
Аброр молча закурил сигарету и вышел на балкон.
Когда перевалило за двенадцать, он направился в спальню. Но заснуть не мог почти до трех часов ночи: не спадала напряженность, чувство тревоги, воспоминание о том, как неуверенно вел он машину. Несколько раз Аброр выходил на балкон, курил, пил воду, зашел даже в ванную и принял душ.
А под утро, когда охватил его крепкий сон, Ханифа-хола, стуча своими кавушами, невольно разбудила.
Вазира купила свекрови тапочки с мягкой подошвой, однако Ханифа-хола не пожелала расстаться со своими кожаными грохота-лами. Сама-то она днем, когда дома никого нет, сладко выспится, а потом чуть свет просыпается и с шумом и звоном свершает предмолит-венное омовение, ходит по комнате и на кухню, стуча кавушами и хлопая дверьми. Все это раздражало Вазиру, не говоря уж о том, что не давало ей выспаться.
— Эй, Аброр, вставай, до ухода на работу съезди-ка на базар, сынок. Лучшее казы продают по прохладе, утречком. Для бешик-тоя сделаем нарын1.
Значит, не невольно разбудила сына. Опять заботу на него перекладывает.
Агзам-ата тихим голосом ворчит на жену:
— Э, чтоб тот нарын остался на твои поминки! Тише ты, пусть парень отдохнет немного! Вчера заставила его ишачить в три смены... Совесть у тебя есть? Всю ночь человек не спал. А ему еще на работу надо. Он же не домохозяйка!
Обычно тихий Агзам-ата, если рассердится... ох, не приведи аллах, Ханифе ли об этом не знать.
— Не ворчите, ладно, пускай спит, не стану будить! — сказала Ханифа-хола и ушла в свою комнату.
Однако Аброр уже проснулся. Встал с головной болью, пересохшим ртом. Обычно до завтрака он не курил, но сейчас, вспомнив про этот треклятый бешик-той, вышел на балкон, задымил натощак.
Надо было купить на базаре все необходимое для плова на пятьдесят — шестьдесят человек, а также самых разнообразных лепешек (патыр, ширмой2); съездить за город, там должны зарезать
Нарын — еда из теста с вареной говядиной и кониной.
2 Патыр, ширмой — предпраздничные лепешки, барана.
Взять мясную тушу, доставить сюда, а часть вместе с рисом и морковью отправить в дом Рисолат, равно как и несколько тазов, наполненных самсой, нарыном, баурсаком1...
Аброр каждый вечер по нескольку раз ездил на базар, в магазины, туда-сюда... Дни стоят знойные. Аброр заходит домой словно обожженный изнутри, достает из холодильника что-нибудь похолоднее, пьет воду со льдом. Горло охрипло, закоптилось табачным дымом; Аброр кашляет и жалуется:
— В горле першит, будто бритвой скоблят.
И ложится без сил, выпив перед сном теплого молока.
Назавтра снова беготня, снова потный, снова пьет холодные напитки и беспрестанно курит.
Вазира до глубокой ночи печет слоеные лепешки, баурсаки; Ханифа-хола, конечно, помогает. Раскатывает тесто. А потом уходит в свою комнату и занимается украшением колыбельки.
Она сшила треугольный матерчатый талисман, положила внутрь душистый имбирь, снаружи прикрепила две бусинки и повесила на бешик, к той стороне, где будет лежать головка младенца. Летнее покрывало Ханифа-хола сделала из легкого атласа, а зимнее — из красного бархата, на подкладку пошел красный ситец.
Ах, как она любит бешик! Нынешние молодые мамы не знают, как им пользоваться... А вот тут горшочек есть и деревянное приспособление к нему. И не надо тебе без конца стирать и сушить бесчисленные мокрые пеленки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39