Без Алибека она бы дня прожить не смогла. Любила, привыкла, не могла помыслить себя вдали от сына. После окончания института Алибека вместе со сверстниками должны были на год призвать в армию. Так Зумрад Садыковна все пороги в военкомате обила, несколько письменных заявлений подала. Больна, дескагь, одинока, некому больше присмотреть за ней,— и ее ходатайство-просьбу, некогда активной общественницы, «женотделки», человека с заслугами, гуманные люди уважили: сына от призыва освободили. Эгоистичный и хитрый Алибек давно прибрал к рукам старушку мать, давно научился извлекать выгоду из ее материнской любви, привык делать все, что пожелает.
Вот и сейчас Зумрад Садыковна вдруг поспешила отступить перед нахалом:
— Зачем ты так говоришь, Алибек-джан? Я тебя разве из дому гоню? Я хочу тебя увидеть настоящим человеком, тебе добра желаю. Тебе уже двадцать пять, сынок. Твои ровесники председателями колхозов работают, начальниками цехов!
— Сколько раз вам говорить, мама, что должности и посты, оклады и прочее меня не интересует! Я сам себе председатель!
Вазира задыхалась в душной комнате. Усилием воли заставила себя говорить хладнокровно:
— Хорошо, брат, что же тебя интересует? Что тебе нравится?
— Мне нравится свобода!
— И не стыдно «свободному человеку» пить портвейн, купленный на пенсию престарелой матери?
— Этот портвейн я на собственные деньги купил!
— А вчерашний! А позавчерашний! — Вазира все-таки не совладала с собой.— А все эти тряпки, что красуются на тебе, они на чьи деньги куплены? До каких пор ты в семье баловнем будешь, чужаком каким-то? Пора бы наконец самому отцом стать. А ты вон с женой скандалишь, лишь бы только детей не иметь!
— Вы почему вмешиваетесь в мою личную жизнь, Вазира-апа?
— Мы столько труда и средств вложили, чтоб свадьбу тебе пышную справить! Тогда ты почему-то не возражал против моего вмешательства.
— Женитьба была ошибкой. Моей ошибкой,— надменно сказал Алибек.— В наше время не стоит жениться. Самые современные, высокоразвитые люди нашего атомного века справедливо считают семью и брак явлениями пережиточными.
— Высокоразвитые? Эгоисты безграничные — это да! Как бы ты сам появился, такой «свободный человек», если бы твои родители были «высокоразвитыми»?
— Времена изменились... Плодить детей? А думаешь ли ты о том, что земной шар стоит перед угрозой перенаселения? К двухтысячному году людей в мире будет не меньше семи миллиардов! Целые континенты уже сейчас не могут прокормить себя, а людей пока на Земле только четыре миллиарда... А про угрозу атомной войны ты подумала? Растить детей для нее — это гуманно?
— Значит, ты потому детей не хочешь, что о благе человечества печешься?
— Не только, сказать тебе откровенно. Я и себя мучить не хочу!
— Вот в том-то все и дело! Ты лишь о себе думаешь. «Человечество», «перенаселение», «атомная угроза» — болтовня, словесная ширма от эгоизма! Оставим в покое человечество и твоих будущих детей. Но о матери, что рядом с тобой живет, ты ведь ни капельки не заботишься. Не стыдно тебе ради собственных удовольствий мучить маму?
— А чем это я ее мучаю?
Вазира вскочила со стула. Распахнула дверь на балкон. Комната сразу наполнилась шумом улицы. Пришлось повысить голос.
— Ты способен понять, что все, все это для нее мучительно? И что ты жену прогнал, и что эдаких дружков сюда приводишь, и что работу меняешь! Да и собака тебе ни к чему. Все ее терзает!.. Сам обитаешь в тихих комнатах с окнами во двор... Это по совести, по-человечески, гуманно, что больная женщина вынуждена жить в несмолкаемом шуме и духоте?
Алибек тоже вскочил.
— Сестра, ты свои прочувствованные речи при себе оставь. Если для этого меня позвала, то хватит, я пошел!..
Вазира поняла, что брат сейчас действительно уйдет. Она же обещала себе быть сдержаннее.
— Садись-садись! Выслушай меня. Я еще главного не сказала. От волнения и жары у нее в горле стало першить. Облизнув
пересохшие губы, спросила у матери:
— Мама, чайник там у нас не вскипел?
— Вай, склероз, и что же это я так... Забыла! Зумрад Садыковна осторожно направилась на кухню.
Вазира только сейчас заметила, что пуговицы на материнском халате застегнуты неправильно, одна пола оказалась выше другой, воротник перекосился. Боже мой, боже! Когда-то их мать была красивой, гордой, всегда изящно одетой! Самостоятельным человеком! И вот как сдала — сгорбилась, обмякла вся. Дело не только в старости. Всем своим существом почувствовала Вазира духовный упадок матери, и такая жалость появилась к ней, что пришлось все силы напрячь, чтобы преодолеть спазм, перекрывший дыхание, чтобы не разрыдаться беспомощно и безудержно...
Алик нехотя присел на диван, процедил чуть ли не сквозь зубы:
— Ну, давай говори... меня гости ждут.
— Ты ничего не замечаешь, Алик? У мамы ведь... Она же слепнуть начинает!
В глазах Вазиры блестели слезы.
Говорил я ей! — Кажется, и Алибек почувствовал, в каком сестра.— Сходи, говорю, к окулисту. Так она слушать сама на каждом шагу спотыкается. Все у нее если видел, почему сразу же к доктору ее не повел? - Да что я ее, как маленькую, за руку поведу?
— Что с тобой вообще происходит, брат? — Вазира наклонилась к нему и едва слышно заговорила: — Представь-ка себе, она совсем ослепнет, что ты тогда делать станешь? Мать на улицу не выбросишь, никто тебе этого не позволит, даже если ты захочешь ее в богадельню отдать. Заставят содержать, ухаживать. Вот тогда ты узнаешь, что значит за руку водить!
— А почему только я должен водить? Ты, между прочим, тоже дочь ей!
-И такие слова после всего, что она постаралась объяснить брату?! На секунду Вазира будто дара речи лишилась. Значит, Алибек стал таким наглым, бесстыжим? Вместо кожи на нем, значит, броня непробиваемая, и все слова — и острые, и душевные, и разумно-логичные — рассыпаются в прах?..
Но и на сей раз она подавила в себе гнев.
— Я старшая у матери и побольше твоего о ее судьбе думаю. Поэтому и пришла сюда. Хочу вместе с тобой, лоботрясом, беду предотвратить!
— Поскорей к доктору ее, и все дела!
— Этим я сама займусь. Завтра же. Но ты-то хоть сколько-нибудь будешь заботиться о матери или нет? Ответь прямо.
— А что я могу?..— пожал плечами Алибек.
Вазира поняла — проку от такого разговора не будет, если она в требованиях своих к брату не проявит настойчивость и твердость.
— Маме сейчас нужен покой. Когда ты уходишь на работу, собака действует маме на нервы, выводит ее из себя. Кстати, где ты ее взял?
— Товарищ дал.
— Какой товарищ? Он сейчас здесь?
— Да, тот, с гитарой.
— Так вот что, братец Алик, пойди сейчас к своим приятелям и объясни им, что мама заболела. Проводи всех по-хорошему. И собаку хозяину верни... '
Алибек поморщился. Но тут из кухни с чайником в руках появилась Зумрад Садыковна. Он увидел, как неуверенно, будто на ощупь ступает мать по полу.
— Хорошо! Сделаю. Но больше ничего от меня не требуй. Все! — Алибек встал с дивана.
— Об остальном поговорим потом. Встала и Вазира.
— Мама, в кухне, кажется, прохладней, чем здесь Пойдемте туда чай пить.
Алибек какое-то время еще посидел у себя с приятелями, потом вышел из дому проводить их. Увел на поводке и собаку.
— Мама, комната ваша никуда не годится,- решительно заявила Вазира.— Сегодня же мы переселим вас в другую, ту, что окнами во двор. Там будет поспокойней.
— Вай! — испугалась Зумрад Садыковна.— Гляди, с братом потом греха не оберешься. Нельзя его вещи трогать. Скандалить начнет!
— Не бойтесь,— успокоила Вазира старушку и направилась в комнату, где недавно сидел с товарищами Алибек.
Чтобы отсюда выветрился дым, мало было настежь раскрыть окна и двери внутри квартиры; дверь на лестничную площадку Вазира распахнула тоже. Собрала окурки, пустые бутылки, обрывки бумаги и выбросила в мусорное ведро весь этот хлам.
Алибек занимал, собственно, целую квартиру в квартире: из одной его комнаты шел ход в другую, смежную, где стояли кровати. Покойный отец любил, чтобы все комнаты были раздельные, оттого и в этой спальне еще одна дверь вела в небольшой коридор-прихожую. После того как Алибек с женой заняли обе комнаты, дверь из спальни в прихожую наглухо заколотили, а изнутри заставили платяным шкафом. А уже потом Алибек прорубил из спальни ход в ту самую комнату, где пировал с приятелями и приятельницами и где гремела сегодня музыка. Вазира решила, что стоящий здесь диван больше подойдет маме, чем тот, который стоит сейчас у нее: тот — узкий, с жесткой спинкой, а этот — раскладной, пошире и поудобней.
Вазира вымыла комнату и почти всю пыль в ней вытерла к тому времени, когда вернулся Алибек. Втроем они сели за круглый стол в чистой и прибранной комнате.
— Мама, а вы заметили, что Алибек вернул собаку хозяину?
— Ой, спасибо тебе, сынок! — воскликнула искренне обрадованная Зумрад Садыковна.— Проснулась в тебе совесть, а, Алибек-джан?
Алибек исподлобья глядел на женщин, но молчал. Похвалила, называется! Да и вообще не нужны ему похвалы, он в них не нуждается.
— Ваше здоровье, мама, нам всем нужно,— продолжала между тем Вазира.— Завтра суббота. С утра мы сходим с вами к глазнику.
— Далеко тебе, хлопотно будет...— пробурчал Алибек.— Машина-то у Аброра работает?.. А чего он сегодня с тобой не приехал?
Вазире припомнились все те язвительные слова, которых она много наговорила сегодня утром Аброру. Да, ведь она ехала к матери за помощью: отец Аброра обычно считался со сватьей!.. А оказалось, мать сама нуждается в дочерней помощи, причем неотложной. Нужно будет здесь участие и Аброра. Утренняя ссора с мужем показалась никчемной. Стараясь не выдать перед матерью своего состояния — раскаяния перед Аброром за резкость, надежды на поддержку мужа и в го же время не прошедшей до конца обиды на него, все вместе,— Вашра сказала:
Занят был сегодня Аброр, завтра приедет. А до того мы с Аликом должны еще одно дело сделать для вас, мама.
Какое? — насторожился Алибек.
Комната, где мама сейчас живет, очень шумная. Мы с тобой говорили: мучается она там, заснуть не может. А пока лето еще минет, она сюда переберется.
Алибек только и нашел что сказать:
Но ведь эту комнату мама мне сама уступила!
Гы будешь в спальне жить. Раскроем там дверь, что в прихожую веде! А эту дверь можешь совсем заколотить. Как было раньше.
Но здесь магнитофон с колонками, другие мои вещи!
Пели они в спальне не поместятся, вынеси в ту, где мама сейчас.
— А товарищи мои придут, я их что, в ту шумную комнату поведу?
— Да у тебя как было, так и останется две комнаты. Дружки посидят в комнате с балконом. Соревнование устроите, кто кого перекричит — вы улицу или она вас! — Заметив, что Алибек опять раскаляется, Вазира снова, очнувшись, перешла на тон увещевания: — Вы молодые, ничего вам от шума не сделается плохого. А старому, больному человеку он очень вреден.
— Выходит, все лучшее —- старикам, а что похуже — молодежи? Вот это и есть один из противных восточных пережитков! Молодежь только и обязана, что почтительно кланяться старикам, ступать за ними след в след, не обгоняя, доедать за ними объедки. Да еще толковать о священных традициях, опыте отцов и дедов и прочее.
— Опять «современная теория»! — снова Вазира повысила голос.— Ты один, современный молодой мужчина, будешь занимать две удобные тихие комнаты, а больная мать пусть мучается в этой раскаленной духовке... Вот уж пережиток так пережиток!
— А не желаете, чтоб она мучилась, заберите ее к себе домой,— с хладнокровием, которое могло довести до бешенства, предложил Алибек.— У тебя тоже очень спокойная, тихая квартира — четыре комнаты!.. Она и тебе мать!
— Ну и негодяй!.. Пойдемте, мама, я вас заберу с собой. Пусть живет один как прокаженный! Дайте ему годик хотя бы пожить одному. Пусть поймет... И надо же до такого бесстыдства дойти — старостью человека попрекать! Ну и негодяй!.. Вставайте, мама, поедем к нам!
Зумрад Садыковна медленно поднялась.
— Куда же я на ночь глядя подамся? — нерешительно запротестовала она.— Ведь вас, Вазира, четверо... И привыкла я здесь, в своей квартире, столько лет...— И она заплакала.
— Тогда я переведу вас сейчас же в эту комнату!
— Не спешила бы ты так, доченька. Как-нибудь мы и сами порешим с Алибеком. Вот он пса уже увел, для меня большое облегчение.
Зумрад Садыковна привыкла не только к квартире, но и к грубостям своего сына. «Без меня с ним беда какая-нибудь приключится обязательно, обязательно...— шептала она себе.— Как это вдруг уйти, бросить сына одного?»
Вазира была в отчаянье.
— Сын ваш так жестоко поступает потому, что вы ему во всем без конца потакаете. Будьте построже с ним, подумайте о себе, все мы один только раз на свете живем!
И теперь уже сама Вазира расплакалась.
Добираясь через ночной город домой, она никак не могла выбросить из головы образ своей вспыльчивой и сварливой свекрови. «Нет, и впрямь, видно, лучше быть как Ханифахола, чем такой уступчивой и безвольной, как мама».
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Аброр уже несколько раз отрывался от экрана телевизора, оборачивался и поглядывал на настенные часы. Скоро десять, а о Малике ни слуху ни духу. Да и Вазира уехала к матери — как в воду канула. Вернулся Аброр с работы, а Зафар дома сидит один. Малика, спросив разрешение у матери вернуться позже, ушла к подружке на день рождения. И что только можно делать столько времени? А вдруг там и те ребята, что с утра вызванивали дочери по телефону?
На душе у него стало тревожно, и он встал. Только вышел в прихожую, послышалось, будто кто-то снаружи вставляет ключ и открывает дверь. И тут вошла Вазира. Вид у нее совсем не тот, что утром,— уставшая, расстроенная, подавленная. Она молча сняла туфли, надела домашние тапочки.
Аброр первым нарушил молчание:
— Ну как там? Ничего?
— Да-а...— Вазира неопределенно махнула рукой.— А Малика вернулась?
— Нет. Уже десять. Напрасно вы ей разрешили вернуться позже обычного.
Вот еще одна забота. Этого только не хватало!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39