След потерялся в песках между Байрам-Али и Чарджоу. Вполне возможно, что они воспользовались попутными машинами. Это для них безопасней всего. Поэтому мы и опрашиваем всех, кто переправлялся в ту ночь на пароме через Амударью. Человека, который голосует в холод, подберет любой водитель... не из-за денег, а из жалости...
— Нет, никого я не сажал. По-моему, вы восточные люди, и вам должно быть ясно: если жена рядом, то я ни за что не возьму посторонних.
— В тех местах на шоссе никого не видели, кто просил бы подвезти?
— Нет. Не помню, чтобы кто-нибудь голосовал. Человеку за рулем, можно сказать, нет времени смотреть по сторонам. Сами знаете, какое это дело. Может, другая машина подобрала?.. На пароме был какой-то водитель... забыл его имя. Мы с ним еще в Ашхабаде встретились у бензоколонки. С ним были пассажиры, он сказал: из Ленинграда едут. «Жигули-06» у них. Может, они...
— Сколько человек было в той машине?
— Хозяина машины запомнил, а тех нет. Кто-то был, но сколько — не помню.
Извинившись за причиненное беспокойство и поблагодарив за все сведения, Хаиткулы и майор Мелляев поехали по следующему адресу, на окраину города, в микрорайон Вуз-городок.
В нужном им доме на вопрос Хаиткулы: «Дома ли товарищ Баракаев?» — был дан ответ: «Ищите его на базаре Бешагач, там, где бьются петухи!»
Базар был недалеко, и они поехали туда. Хаиткулы не стал скрывать от майора, что не надеется и от Баракаева узнать что-нибудь существенное.
— Вах-хей, он тоже, конечно, со своим человеком ездил! Так далеко за машиной один никто не ездит. Мирсаид-ага сказал же, что «кто-то» был. Кто-то и должен быть... Короче, товарищ майор, давайте побеседуем с Баракаевым, а потом вы подбросите меня в аэропорт!
На базаре Бешагач им не пришлось долго разыскивать того, кто был нужен. В одном из углов базарной площади под большим тутовником толпился народ. С незапамятных времен здесь устраивались петушиные бои. Майор Мелляев не забыл, как мальчишкой он пропадал здесь целыми днями. Повзрослев, перестал здесь бывать, но других завсегдатаев базара от любимого зрелища не могло оторвать ничто — ни телевизор, ни кино. Даже седобородые аксакалы, не говоря о тех, кто помоложе, приезжали сюда из далеких кишлаков с петухами под мышкой, чтобы показать силу и бесстрашие своих питомцев.
Берекет Баракаев был здесь со своим петухом. Конечно, они могли бы сразу остановить готовый начаться бой и допросить Берекета. Мелляев намеревался так и сделать, но, увидев, что Хаиткулы смешался с толпой болельщиков, решил повременить и сам стал наблюдать за приготовлениями к схватке.
Одна часть зрителей сидела на помосте с пиалами в руках, другая сидела, поджав ноги, на земле, подложив под себя что попало. Рядом повар готовил плов и распоряжался чайниками. Мелляев тоже заказал чайник, взял две пиалы, пригласил Хаиткулы:
— Садитесь, капитан! Будете пить чай и смотреть.
— Нет, спасибо, хочу подойти поближе.
— Ага, вы, оказывается, никогда не видели петушиного боя. Думаю, схватка будет напряженной и безжалостной. Сейчас начнут. Ну, а что Берекет? Как его находите?
— Азартный боец, хотя не он будет драться, а его петух... Азартный, алчный и везучий, судя по его уверенному виду. Играет только на выигрыш...
Майор тоже стал приглядываться к Берекету. Его выразительная внешность бросалась в глаза: резкие черты лица, приплюснутый нос, левая бровь только наполовину сохранила форму, другая половина, ближе к виску, представляла сплошной багровый рубец. Про себя майор согласился с выводами Хаиткулы: «Прав он, но как узнал, что Берекет играет только на выигрыш? По петуху определил? Но что он в них понимает? Или по тому, как держит себя Берекет?» Через некоторое время, внимательно всмотревшись во все действия Берекета, майор подумал: «Наш гость молодец! Не зря свой хлеб ест...» Он мог бы сказать это вслух, но решил, что преждевременно. К тому же раздался властный, хорошо поставленный голос Берекета, оповещавший всех, что бой начинается.
— Дядя, ты уверен в своем петухе? — обратился он к сопернику.
— Если бы не был уверен, какого черта я ехал бы сюда из Янгиюла,— ответил тот сердито. Это был сильно загоревший человек с лицом в оспинах, в тюбетейке и в полосатом халате. Он подкармливал кусочками сырого мяса своего петуха: бросит, а тот хватает на лету и жадно глотает.— Скажи свои условия,—так же сердито бросил рябой.
— Сначала, дядя, возьми палку,—хвастливо отвечал Берекет,— и прочерти круг, где им биться. Мой Басар убьет твоего тэбэцэ1, а его труп вынесет за круг! Назначь сам ставку, да не скупись.
Уроженец Янгиюла хотя и не понял незнакомого ему слова «тэбэцэ», но все же сообразил, что в нем нет ничего хвалебного для его питомца.
— Я знаю, что ты всем известный Берекет,— он покраснел от злости,— но прошу: не оскорбляй моего петуха. Говорю: из такой дали я приехал для того, чтобы мой орел побил твоего цыпленка. Гахрыман — знаменитый петух, в Янгиюле никто не мог его одолеть. Если ты хочешь, Берекет, чтобы ставка была выше, чем обычно, назначь ее сам. Я готов драться за любой приз. Если Гахрыман уступит твоему петуху, я сам ему перережу глотку, чтобы не позорил хозяина. Он это хорошо знает и будет биться до победы. Вот увидишь!
— Ставка — один баран! — Берекет смотрел на рябого и в то же время гладил своего давно потерявшего в боях гребешок Басара, который так и рвался из его рук.— Баран и сверх того ящик пива, если мой петух вынесет твоего из круга! Не согласен — отойди в сторону!
Болельщикам был хорошо знаком этот словесный ритуал, предшествовавший бою. Он развлекал их не меньше, чем сам поединок. Симпатии всегда были на стороне того, кто не обижался на соперника и умел отвечать острым словцом. Проигрыш в словесной схватке был плохим признаком, предзнаменованием поражения петуха. Вот и сейчас рябой то краснел, то бледнел, чувствуя, что в перебранке он проигрывает Берекету. Но вот и он вскипел:
— Что это твой куцый слюни пускает? Жалеешь ему мяса? Может, кинуть ему кусочек... так, задаром?!
Раздался одобрительный смех, но Берекет сразу нашелся:
— Мой Басар ищет себе пищу на поле брани. Но вот в чем дело: мяса он не ест, кушает только мозг. Пробьет башку твоему тэбэцэ и полакомится его мозгами. Пускай все полюбуются таким зрелищем!
Он горделиво посмотрел на толпу болельщиков, одобрительно кивавших ему, а рябой решил сворачивать перепалку, явно не приносившую ему выгоды.
— Давай так: если твой петух не вынесем моего из круга, будем считать, что он проиграл... Так или нет? Ты сам сказал, что он вынесет моего. Я этого не предлагал. Мой Гахрыман привык оставлять труп врага собакам и кошкам. Он — солдат, а не собиратель дохлятины!
Берекет не согласился с этим условием, но и на своем не стал настаивать, потребовал лишь, чтобы сверх барана проигравший выставил ящик пива. Стороны пришли к соглашению, что бой будет идти до полной победы одного из петухов, которую определят судьи, выбранные из болельщиков.
Петухов выставили в середине круга. Разговоры разом смолкли, пиалы опустились на топчаны.
А петухи, распахнув крылья и растопырив когти, стали обмениваться ударами клювов. Они то сшибались, то разбегались в стороны, делая ложные круги, давая себе отдых. Гахрыман («герой»), которого привезли из Янгиюла, оказался активней.. Вот он, расправив свои крылья как летучая мышь, оторвал ноги от земли и неожиданно вспрыгнул куцему на спину. Его выгнутый клюв долбил Басару голову, а когти, как крюки, вонзились ему в бока. Куцый оторопел и на несколько секунд замер под обрушившимися на него ударами... Не один новый седой волос, наверное, пробился в эту минуту в шевелюре Берекета. Басар, как бы почувствовав страдания хозяина, отпрянул в его сторону и, присев, с силой сбросил со спины Гахрымана. Не теряя времени, кинулся на него. Они сшиблись грудь грудью. Басар начал отчаянно лупить клювом по голове Гахрымана.
Это уже было похоже на успех, и Берекет от радости вскочил на ноги, стал прохаживаться по площадке. «Молодец, Басар!» — подбадривал он петуха и похлопывал в ладоши...
Но Гахрыман решил отомстить за временный позор. Он отбежал .в сторону, напыжился и стал подкрадываться к явно уставшему Басару, шел сначала тихо, потом все быстрей и быстрей, а добежав до него, повторил свой ловкий маневр — высоко подпрыгнул и опять оказался верхом на противнике. Перья летели из Басара, голову ему пришлось зарыть глубоко под крыло, иначе клюв Гахрымана быстро добрался бы до его мозга.
Рябой вскочил, раскричался:
— Люди, смотрите, как ощипывают куцего цыпленка! Гахрыман всегда так делает — сначала разденет врага, потом убьет его.— Он повернулся к сопернику: — Берекетджан, пока базар не разошелся, подумай о баране, как бы потом поздно не было!
Очередной удар кривого клюва Гахрымана пришелся не только по голове Басара, но угодил в самое сердце его хозяина. У Берекета помутилось в голове... Броситься бы самому на этого Гахрымана, прижать его к земле, открутить его шайтанову башку!...
А янгиюльский петух знай делал свое дело — долбил Басару шею с таким остервенением, как будто нашел наконец своего старого должника. Головы Басара не было видно совсем, так он весь поник и съежился.
— Нажми, Басар! — закричал Берекет и тут же примолк, уверенный, что шейный позвонок его петуха перебит мощным клювом, как часто бывает в таких схватках.
— Кончай бой! — Рябой встал, отряхивая халат и завязывая покрепче кушак.
Но произошло то, чего никто не ждал. Басар, надежно защитивший голову — самое уязвимое у петухов место, отдохнув, собрался с силами, приподнялся и сбросил с себя уже изрядно выдохшегося и тоже еле-еле передвигавшегося Гахрымана. Вид у него был жалкий, но, наверно, в таких боях не надо жалеть ни перьев, ни боков. Басар посмотрел на Берекета так, как будто хотел сказать: «Если тебе нужна победа, хозяин, ты получишь ее»,— взмахнув крыльями, он грудью бросился на Гахрымана и принялся клевать его со всех сторон.
Давно остыл чай у тех, кто его пил, остыл и плов у других зрителей. Болельщики разделились поровну: на болевших за Гахрымана и на сочувствующих Басару. Держали ставки на того и на другого, поэтому в критические моменты не могли сдержать себя, криками подбадривая фаворита. Майор Мелляев следил не столько за боем, сколько за зрителями, находя здесь много забавного. Он с удивлением смотрел, как льется остывший чай из пиалы его соседа на голову сидящему ниже, который и ухом не ведет, так захватило его зрелище.
Хаиткулы же наблюдал только за боем да за хозяином Басара. Он, кажется, понял специфику петушиного боя: петухи прежде всего очень чувствительны к вниманию своих хозяев. Кроме того, приемы борьбы, которыми пользовались петухи, конечно, были восприняты ими от хозяев-учителей и даже как в зеркале отражали их характеры. Настойчивость, мужество Гахрымана соответствовали прямоте характера его владельца, а хитрость, гибкая тактика Басара, безусловно, отражали некоторые черты натуры Берекета.
Напористые атаки противника обессилили Гахрымана, он перешел к обороне. Но и для этого нужны силы. Конечно, вокруг открытое пространство — можно и отступить, но самому переступить за границу круга — позор. Гахрыман знал это хорошо и готов был драться до последнего дыхания. В девяти серьезных сражениях он добывал рябому победу. Порой они были легкими, чаще трудными, но ни разу он не осрамил хозяина. Не должен осрамить и сегодня.
Между тем Басар, навалившись на него, долбил ему клювом голову. Глаза Гахрымана закрылись, он весь съежился,но Басар не мог уже сдержать захлестнувшей его злобы... Только тогда, когда лочувствовал, что противник его совсем присмирел, он взял его клювом за шею и вытащил из круга. Прихрамывая, пошел к хозяину, стараясь высоко держать голову. Казалось, он спрашивал у зрителей: «Ну, как я его?!»
Хаиткулы было жаль Гахрымана. Ему понравилась его напористость. .Для такого бойца и поражение — не позор. Это все же вызывает больше симпатий, чем победа, которой добиваются хитростью, ,от которой только шаг до плутовства...
Рябой с почерневшим от отчаяния лицом бросился навзничь, хватая пальцами сухую землю. Горе его было так велико, что он забыл о ноже, спрятанном в голенище сапога, который он прихватил с собой на тот случай, чтобы прирезать петуха, если тот проиграет.
Берекет собрался было подойти к своему герою, но увидел незнакомого человека, приглашающего подойти к нему. Ему стало не по себе...
Берекет Баракаев ли от чего не отпирался. Хаиткулы отменил свой вылет в Бухару. В Ташкенте ему предстояло задержаться не на день и не на два.
ЧАРДЖОУ
Мартироса Газгетдиновича Тамакаева, опытнейшего прокурора-криминалиста, больше всего беспокоило то, что личность убитого до сих пор не была установлена. Хотя этим сейчас занимались и уголовный розыск, й прокуратура, непрерывный обмен мнениями по этому поводу, разного рода предположения, возникавшие в кабинетах прокуратуры, а потом проверявшиеся в милиции или наоборот, результатов не давали.
Он только что вернулся после обеденного перерыва, чувствуя тяжесть во всем теле, и не успел еще нацепить на крючок свою широкополую шляпу, как требовательно зазвонил телефон. Он медлил снимать трубку, но звонок не прекращался, и он поднял, ее.
— Что такое, кого вам? — Тамакаев был не в духе. Узнав по голосу звонившего, заговорил еще резче: — Не даете раздеться! Какое у вас ко мне дело, скажите откровенно? Лучше бы установили, кто убит, тогда бы и звонили... Когда это произойдет?
Звонивший, по-видимому, сообщил Тамакаеву нечто заслуживающее внимания, потому что прокурор-криминалист сбавил тон:
— Хорошо... Приходите сейчас же.
Звонил ему Талхат Хасянов, а поскольку милиция и прокуратура находились на одной улице, напротив друг друга, то прошло совсем немного времени, как в коридоре послышались его. быстрые шаги.
Он вошел в своей новой куртке, шелестевшей при каждом его движении, и с торжествующим видом положил перед Тамакаевым листок бумаги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34