https://wodolei.ru/brands/Roca/dama-senso/
В тот день он заходил к этой женщине, просил пятерку. Она отказала, и люди слышали, как он пригрозил: «Я тебе покажу за это!»
Бедняга, он не ночевал в ту ночь дома. Отпирался, говорил, что не его каблук, что не помнит, где был ночью... Вмешался Ашхабад, и дело вернули из суда.
— Пьяница сумел оправдаться?
— Мы его оправдали. Каблук он оторвал, зацепившись за порог дома. Разозлился, поднял его и швырнул... Тот и улетел к ее дверям.. С трудом все это удалось подтвердить, он же никогда трезвым не бывал, ничего не помнил — где бродит, где ночует. Ту ночь провел в овраге за железной дорогой... Если я тебе надоел этой историей, извини. Этот случай тебе уже не пригодится. Теперь у меня к тебе несколько вопросов...
...Домой Хаиткулы вернулся поздно. Он нисколько не жалел, что ветеран отнял у него свободный вечер. Он был убежден, что не скоро забудет сегодняшнюю встречу... может быть, никогда. Перед ним предстал человек несгибаемой воли, не опускающий рук ни при каких обстоятельствах. Человек, берущий на себя всю полноту ответственности и не сваливающий на других свои неудачи.
Он понимал, почему полковник сказал: «Этот случай тебе уже не пригодится». Профессионально он прав — когда голова занята одним вопросом, не стоит загружать ее другими... И все же то давнее преступление не выходило у него из головы. «Порыться в том деле стоит»,— думал Хаиткулы.
На следующее утро он попросил Джуманазарова отпустить его в Ашхабад для проверки старых картотек. Подполковник охотно подписал командировку, и Хаиткулы позвонил Аннамамеду: встречай!
АШХАБАД
Поезд Чарджоу — Ашхабад опоздал на полчаса. Рассвело, но туман окутал город. Фонари тускло светили в молочном воздухе, домов и железнодорожных построек почти не было видно... Хаиткулы приехал в костюме — было уже тепло,— голова, как всегда, непокрыта. «Не меняет привычек»,— с удовлетворением подумал Аннамамед. Друзья обнялись. Хаиткулы, оторвав друга от груди, легко хлопнул его по плечу:
— Мне кажется, не успел я уехать, как ты вычеркнул меня из списка своих знакомых!
Аннамамед хотя и располнел еще больше, но чувства юмора не потерял.
— Своих друзей я записываю навсегда вот в этой книге.— Он показал на сердце.. Как старший, первым стал расспрашивать Хаиткулы о здоровье семьи...— Объявляю выговор за то, что приехал без Марал.
Они взяли такси и поехали к Аннамамеду. Туман еще не поднялся, и желтые пятна включенных фар плыли им навстречу из белой пелены. Машины то и дело сигналили, какофония стояла над городом. Туман изменил перспективу: улицы, казалось, раздвинули свои берега, дома еще с трудом были различимы. И все же Хаиткулы увидел из окна машины то, что хотел увидеть,— корпуса Красного Креста, которые он некогда исходил в поисках Марал.
Дом и двор Аннамамеда не изменились — все тот же виноградник, тот же заборчик, который сейчас показался Хаиткулы ниже, чем год назад.
Хаиткулы остановился на дорожке, которая тянулась от калитки к веранде.
— Аннамамед, для чего ты кончал университет? Неужели ты не в состоянии даже застеклить веранду?
Дети и жена Аннамамеда встречали гостя на пороге дома. Услышав, что критикуют ее мужа, жена, поздоровавшись, сразу же пожаловалась:
— Если не будете почаще приезжать и напоминать ему, боюсь, веранда рухнет на нас. Диплом защитил и совсем опустил руки.
Хаиткулы недолго гостил в этом почти родном ему доме. По долгу службы, ему надо было встретиться с Ходжой Назаровичем, как-никак он подчинялся и ему, начальнику отдела по особо важным делам министерства.
...Ходжа Назарович осмотрел его с ног до головы:
— Сумел сохранить тот же вид. Много таких, что, не успеешь оглянуться, отращивают себе живот, двойной подбородок. В тридцать я был щуплым. Такой черноглазенький с вьющимися волосами милиционерик. Нас, ветеранов, испортило то, что не было машин. Целый день на лошади или на ишаке... Сразу осанку теряешь. Работали без отдыха, того, что называем сейчас «рабочий день», не знали. Когда начало? Когда конец? А! Всегда — вот когда!
Он заложил руки за спину, прошелся по кабинету. Потом, вспомнив, что утро наступило, раздвинул шторы на окнах, погасил настольную лампу.
Хаиткулы нехотя сказал:
— Милиция и сейчас не особенно избалована... Ходжа Назарович кивнул, соглашаясь с уточнением начальника Чарджоуского уголовного розыска, и сразу же не ревел разговор в другое русло:
— Знаю, не погостив у меня, не уедешь. За пиалами поговорим о жизни. Сейчас рассказывай о работе, товарищ майор. Предложили тебе помощь — отказался. Признаюсь, то, что розыск затягивается, меня беспокоит. Как бы не оскандалиться... Отчеты читаю, но по бумагам вопросы задавать нельзя. Рассказывай сам. — Полковник усадил Хаиткулы в кресло.
Ходжа Назарович обновил кабинетную мебель. Прежние старомодные кресла и диваны, истрепавшиеся и повидавшие на своем веку многих начальников, пришлось выбросить. По тому, как неловко сидел сейчас полковник, было видно, что к новой мебели он не привык, словно сидел не на своем месте. Хаиткулы помнил, как любил сидеть Ходжа Назарович раньше: не меняя позы, всей тяжестью навалясь на спинку кресла старинной работы. Сидел так прочно, будто это место записано за ним на веки вечные.
Хаиткулы свой устный отчет о розыске преступников довел до сегодняшнего дня. Ходжа Назарович убрал руки с подлокотников, снял полотенце с красного чайника, налил чай в знакомые майору красные пиалы.
— Незачем тебя ни ругать, ни хвалить, Хаиткулы. От этого дело не продвинется. Меня интересуют улики. Ну, скажем, задержите этих двоих, а дальше? Какие вы завтра предъявите им обвинения? Что они припугнули Берекета и заставили везти их в Ташкент? На шоссе и около сгоревшей машины они не оставили следов...
— Мы нашли номер от той машины, которым они соскабливали следы, на нем есть отпечатки пальцев. Этого, я считаю, достаточно, чтобы предъявить обвинение.
— Возможно, возможно... Но на убийство подпаска это еще не проливает свет. Эта сторона поиска вообще мало отработана. Что, думаешь, могло произойти на самом деле? Как он попал в город?..
Советы Ходжи Назаровича, как и ожидал Хаиткулы, оказались дельными. Кое-что он записал в своем блокноте.
Выйдя из кабинета, Хаиткулы медленно побрел по знакомому длинному коридору. Пройдя половину его, остановился возле двери, которая и сейчас показалась ему такой же родной, как и три года назад, когда он захлопнул ее в последний раз. Он старательно протер носовым платком номер, не оставив на нем ни пылинки, только после этого осторожно толкнул ее.
В кабинете не было никого, и он обрадовался этому... Вот за этим столом слева от двери всего-навсего три года назад сидел старший лейтенант Мовлямбердыев. На стене над его столом отрывной календарь. Не веря своим глазам, Хаиткулы всмотрелся в листок. День, месяц, год те самые, когда он был здесь последний раз. Та же самая картонка у календаря с выведенными на ней буквами «X. М.». Тот самый календарь, который он собственноручно прибивал к стене! «Это твоя работа, Аннамамед, спасибо»,— растроганно подумал Хаиткулы, садясь в свое сохранившееся кресло за такой знакомый ему стол.
Окинул взглядом кабинет — почти ничего в нем не изменилось. Потом заметил на своем столе записку. Почерк Аннамамеда: «Мегрэ, папка на твоем столе — это интересующее тебя дело. Сиди и читай, я скоро позвоню или вернусь».
Он раскрыл толстую, как подушка, папку с номером дела на ней и датой его начала. Сверху лежал пакет со снимками, сделанными на месте преступления. Ол тщательно рассмотрел их, пытаясь хоть как-то представить себе тех, кто совершил это злодеяние. Вот снимок общего плана. На матрасе, расстеленном прямо на полу, лежит окровавленная женщина. Глаза открыты. Черные волнистые волосы упали на грудь, несколько прядей лежит на подушке. Значит, перед сном она мыла голову — женщины только тогда распускают свои косы. Одежда аккуратно повешена на спинку стула. Платок, видимо, свалился с головы от резкого движения, но снимки, сделанные крупным планом, говорят о том, что она не оказывала сопротивления. Рядом металлическая кровать, на которой лежит ее дочь. Такие же распущенные волосы, подвязанные платком,— вместе мыли перед сном голову. Глаза закрыты,— значит, смерть наступила во сне. Никаких следов насилия или беспорядка вокруг постели. Убита ударом ножа в сердце. Убийца осторожно подкрался и нанес точно рассчитанный удар. Хаиткулы не сомневался, что в этом случае действовал убийца — мастер своего дела.
Хаиткулы попытался представить, как все произошло... В полночь один из них осторожно постучал в дверь. Полусонная женщина поднимается с постели и, вспомнив, что гости предупредили — вернутся заночевать, если не достанут билетов на поезд, открывает. Видно, очень прочными нитями связана эта женщина с ночными гостями, если безропотно подчиняется им. То, что они приехали издалека,
очевидно еще и потому, что они не нашли се.бе другого места для ночлега. Мешки или рюкзаки в первую очередь выдали, что оба приехали не из ближних мест... Будь у них хоть какое-нибудь пристанище, мать, имея дочь, ни за что бы не пустила в дом двух мужчин. И они не смогли бы ее ничем убедить, что им нужно переночевать. Сказала бы: «Неудобно, не положено, не вам об этом напоминать». Открыла дверь и... впустила их.
Дочь крепко спит, мать некоторое время ворочается, но потом тоже засыпает. Дверь в их комнату без скрипа открывается, и те бесшумно входят. Девушку хорошо видно, лунный свет через окно падает на ее. постель. Один из них наносит ей удар ножом, второй в это время следит за матерью. От непонятных ей звуков та просыпается, окликает дочь. Ей приставляют нож к горлу и требуют выполнить что-то, причем немедленно... Что? Загадка! Она подчиняется, ей можно было не угрожать, она не видит мертвую дочь и поэтому на все согласна... Тот же самый, а может быть, другой расправляется потом с матерью.
Хаиткулы не нашел в следственных материалах ничего о мотивах убийства. Требование, приказ нападавших этой женщине — всего лишь его домысел. На одном из снимков виден край матраца, изодранный в клочья. Никаких сведений об этом следствие не дает. Непохоже, чтобы у этих женщин могли быть ценности, обстановка убога, одежда без претензий... Хаиткулы убедился в правоте полковника в отставке, когда-то руководившего управлением внутренних дел большой области: следствие велось в ложном направлении, приняв версию о возможном виновнике — владельце оторванного каблука. Он „сделал несколько выписок. В первую очередь — из тех свидетельских показаний, в которых, говорилось о муже убитой, находившемся в то время в
колонии.В Ашхабад Хаиткулы привели другие цели: старые областные картотеки, а также республиканская картотека, с которой он считал не лишним познакомиться. Он решил: полчаса полистает дело, сдаст его Аннамамеду, потом займется картотеками, и... в общем, здесь ему делать больше нечего. Не задержится в Ашхабаде и лишнего часа.
Так он думал, всячески стараясь выбросить из головы старое кровавое преступление, не имеющее отношения к его делам, но лрофессиональная заинтересованность брала свое. Волей-неволей он вникал в детали следствия. В первых объяснениях зоркий глаз опытного работника угрозыска не
обнаружил ничего примечательного. Но в одном из следующих, написанном весьма небрежным почерком, говорилось, что один из приезжих был высокого роста, худощавый, а другой — низкий и полный. В других показаниях констатировалось, что гости убитой были примерно одного роста — выше среднего, но первый был худой, второй же — плотный. Большинство опрошенных показывали, что один. из подозреваемых был не полный, а как бы «широкий в кости». Это заинтересовало Хаиткулы.
Как могли выглядеть старик, страдающий от кашля, и его худой, высокий, лысый, как Фантомас, спутник шестнадцать лет назад? Мозг у Хаиткулы снова работал как электронно-вычислительная машина. Скупые сведения о двух преступниках давней поры он быстро примеривал ко всем, кто имел отношение к последнему делу, которым был занят майор.
Из дальнего уголка памяти Хаиткулы всллыла фотография Сарана. Хотя майор не имел оснований считать его причастным к тому убийству, но не. мог не подумать о нем и попытался сейчас сравнить его внешность с предполагаемой внешностью настоящего убийцы. Сарану сейчас 65 лет, он полный, но это нажитая полнота; 16 лет назад он не мог быть таким полным, скорее всего он тогда был упитанным, тоже «плотным». К тому же он высокий.
Хаиткулы записал в блокноте четыре вопроса:
1) Чем занимался Саран в те годы?
2) Его внешность. Давно ли он стал носить бороду и усы?
3) Мог ли он знать женщину, убитую 16 лет назад?
4) Судьба мужа этой женщины после освобождения из заключения. Могла ли быть связь между ним и. Сараном?
Не будет ли пустой тратой времени искать ответы да эти вопросы?.. И все же Хаиткулы решил разобраться в них.
Картотеки Хаиткулы просмотрел быстрее, чем думал. Теперь побыстрее добраться до Чарджоу. Аннамамед, долго сопротивлявшийся: «Если ты не переночуешь у меня эту ночь, то все-таки вычеркну тебя из списка друзей»,— вынужден был уступить. Он позвонил в аэропорт и попросил оставить один билет на. вечерний рейс до Чарджоу.
— Еще дела есть в Ашхабаде? — спросил Аннамамед. Хаиткулы ответил не сразу:
— Чем должен заниматься провинциал, попадая в столицу? Конечно, идти в «Детский мир»... Куплю Солмаз куклу и мяч.
— Еще что?
— Потом ты проводишь меня.
Аннамамед позвонил Ходже Назаровичу, сказал, что Хаиткулы скоро улетает. Ходжа Назарович взялся проводить майора.
В аэропорт они приехали втроем. После того как Хаиткулы зарегистрировал билет, они немного постояли у металлической ограды, за которой начиналось летное поле. Гул непрерывно взлетавших и приземлявшихся лайнеров не мешал их беседе.
Но вот улетавших пассажиров пригласили садиться в автобус, курсировавший между аэровокзалом и самолетами. Хаиткулы задержался на ступеньке, махнул рукой своим коллегам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
Бедняга, он не ночевал в ту ночь дома. Отпирался, говорил, что не его каблук, что не помнит, где был ночью... Вмешался Ашхабад, и дело вернули из суда.
— Пьяница сумел оправдаться?
— Мы его оправдали. Каблук он оторвал, зацепившись за порог дома. Разозлился, поднял его и швырнул... Тот и улетел к ее дверям.. С трудом все это удалось подтвердить, он же никогда трезвым не бывал, ничего не помнил — где бродит, где ночует. Ту ночь провел в овраге за железной дорогой... Если я тебе надоел этой историей, извини. Этот случай тебе уже не пригодится. Теперь у меня к тебе несколько вопросов...
...Домой Хаиткулы вернулся поздно. Он нисколько не жалел, что ветеран отнял у него свободный вечер. Он был убежден, что не скоро забудет сегодняшнюю встречу... может быть, никогда. Перед ним предстал человек несгибаемой воли, не опускающий рук ни при каких обстоятельствах. Человек, берущий на себя всю полноту ответственности и не сваливающий на других свои неудачи.
Он понимал, почему полковник сказал: «Этот случай тебе уже не пригодится». Профессионально он прав — когда голова занята одним вопросом, не стоит загружать ее другими... И все же то давнее преступление не выходило у него из головы. «Порыться в том деле стоит»,— думал Хаиткулы.
На следующее утро он попросил Джуманазарова отпустить его в Ашхабад для проверки старых картотек. Подполковник охотно подписал командировку, и Хаиткулы позвонил Аннамамеду: встречай!
АШХАБАД
Поезд Чарджоу — Ашхабад опоздал на полчаса. Рассвело, но туман окутал город. Фонари тускло светили в молочном воздухе, домов и железнодорожных построек почти не было видно... Хаиткулы приехал в костюме — было уже тепло,— голова, как всегда, непокрыта. «Не меняет привычек»,— с удовлетворением подумал Аннамамед. Друзья обнялись. Хаиткулы, оторвав друга от груди, легко хлопнул его по плечу:
— Мне кажется, не успел я уехать, как ты вычеркнул меня из списка своих знакомых!
Аннамамед хотя и располнел еще больше, но чувства юмора не потерял.
— Своих друзей я записываю навсегда вот в этой книге.— Он показал на сердце.. Как старший, первым стал расспрашивать Хаиткулы о здоровье семьи...— Объявляю выговор за то, что приехал без Марал.
Они взяли такси и поехали к Аннамамеду. Туман еще не поднялся, и желтые пятна включенных фар плыли им навстречу из белой пелены. Машины то и дело сигналили, какофония стояла над городом. Туман изменил перспективу: улицы, казалось, раздвинули свои берега, дома еще с трудом были различимы. И все же Хаиткулы увидел из окна машины то, что хотел увидеть,— корпуса Красного Креста, которые он некогда исходил в поисках Марал.
Дом и двор Аннамамеда не изменились — все тот же виноградник, тот же заборчик, который сейчас показался Хаиткулы ниже, чем год назад.
Хаиткулы остановился на дорожке, которая тянулась от калитки к веранде.
— Аннамамед, для чего ты кончал университет? Неужели ты не в состоянии даже застеклить веранду?
Дети и жена Аннамамеда встречали гостя на пороге дома. Услышав, что критикуют ее мужа, жена, поздоровавшись, сразу же пожаловалась:
— Если не будете почаще приезжать и напоминать ему, боюсь, веранда рухнет на нас. Диплом защитил и совсем опустил руки.
Хаиткулы недолго гостил в этом почти родном ему доме. По долгу службы, ему надо было встретиться с Ходжой Назаровичем, как-никак он подчинялся и ему, начальнику отдела по особо важным делам министерства.
...Ходжа Назарович осмотрел его с ног до головы:
— Сумел сохранить тот же вид. Много таких, что, не успеешь оглянуться, отращивают себе живот, двойной подбородок. В тридцать я был щуплым. Такой черноглазенький с вьющимися волосами милиционерик. Нас, ветеранов, испортило то, что не было машин. Целый день на лошади или на ишаке... Сразу осанку теряешь. Работали без отдыха, того, что называем сейчас «рабочий день», не знали. Когда начало? Когда конец? А! Всегда — вот когда!
Он заложил руки за спину, прошелся по кабинету. Потом, вспомнив, что утро наступило, раздвинул шторы на окнах, погасил настольную лампу.
Хаиткулы нехотя сказал:
— Милиция и сейчас не особенно избалована... Ходжа Назарович кивнул, соглашаясь с уточнением начальника Чарджоуского уголовного розыска, и сразу же не ревел разговор в другое русло:
— Знаю, не погостив у меня, не уедешь. За пиалами поговорим о жизни. Сейчас рассказывай о работе, товарищ майор. Предложили тебе помощь — отказался. Признаюсь, то, что розыск затягивается, меня беспокоит. Как бы не оскандалиться... Отчеты читаю, но по бумагам вопросы задавать нельзя. Рассказывай сам. — Полковник усадил Хаиткулы в кресло.
Ходжа Назарович обновил кабинетную мебель. Прежние старомодные кресла и диваны, истрепавшиеся и повидавшие на своем веку многих начальников, пришлось выбросить. По тому, как неловко сидел сейчас полковник, было видно, что к новой мебели он не привык, словно сидел не на своем месте. Хаиткулы помнил, как любил сидеть Ходжа Назарович раньше: не меняя позы, всей тяжестью навалясь на спинку кресла старинной работы. Сидел так прочно, будто это место записано за ним на веки вечные.
Хаиткулы свой устный отчет о розыске преступников довел до сегодняшнего дня. Ходжа Назарович убрал руки с подлокотников, снял полотенце с красного чайника, налил чай в знакомые майору красные пиалы.
— Незачем тебя ни ругать, ни хвалить, Хаиткулы. От этого дело не продвинется. Меня интересуют улики. Ну, скажем, задержите этих двоих, а дальше? Какие вы завтра предъявите им обвинения? Что они припугнули Берекета и заставили везти их в Ташкент? На шоссе и около сгоревшей машины они не оставили следов...
— Мы нашли номер от той машины, которым они соскабливали следы, на нем есть отпечатки пальцев. Этого, я считаю, достаточно, чтобы предъявить обвинение.
— Возможно, возможно... Но на убийство подпаска это еще не проливает свет. Эта сторона поиска вообще мало отработана. Что, думаешь, могло произойти на самом деле? Как он попал в город?..
Советы Ходжи Назаровича, как и ожидал Хаиткулы, оказались дельными. Кое-что он записал в своем блокноте.
Выйдя из кабинета, Хаиткулы медленно побрел по знакомому длинному коридору. Пройдя половину его, остановился возле двери, которая и сейчас показалась ему такой же родной, как и три года назад, когда он захлопнул ее в последний раз. Он старательно протер носовым платком номер, не оставив на нем ни пылинки, только после этого осторожно толкнул ее.
В кабинете не было никого, и он обрадовался этому... Вот за этим столом слева от двери всего-навсего три года назад сидел старший лейтенант Мовлямбердыев. На стене над его столом отрывной календарь. Не веря своим глазам, Хаиткулы всмотрелся в листок. День, месяц, год те самые, когда он был здесь последний раз. Та же самая картонка у календаря с выведенными на ней буквами «X. М.». Тот самый календарь, который он собственноручно прибивал к стене! «Это твоя работа, Аннамамед, спасибо»,— растроганно подумал Хаиткулы, садясь в свое сохранившееся кресло за такой знакомый ему стол.
Окинул взглядом кабинет — почти ничего в нем не изменилось. Потом заметил на своем столе записку. Почерк Аннамамеда: «Мегрэ, папка на твоем столе — это интересующее тебя дело. Сиди и читай, я скоро позвоню или вернусь».
Он раскрыл толстую, как подушка, папку с номером дела на ней и датой его начала. Сверху лежал пакет со снимками, сделанными на месте преступления. Ол тщательно рассмотрел их, пытаясь хоть как-то представить себе тех, кто совершил это злодеяние. Вот снимок общего плана. На матрасе, расстеленном прямо на полу, лежит окровавленная женщина. Глаза открыты. Черные волнистые волосы упали на грудь, несколько прядей лежит на подушке. Значит, перед сном она мыла голову — женщины только тогда распускают свои косы. Одежда аккуратно повешена на спинку стула. Платок, видимо, свалился с головы от резкого движения, но снимки, сделанные крупным планом, говорят о том, что она не оказывала сопротивления. Рядом металлическая кровать, на которой лежит ее дочь. Такие же распущенные волосы, подвязанные платком,— вместе мыли перед сном голову. Глаза закрыты,— значит, смерть наступила во сне. Никаких следов насилия или беспорядка вокруг постели. Убита ударом ножа в сердце. Убийца осторожно подкрался и нанес точно рассчитанный удар. Хаиткулы не сомневался, что в этом случае действовал убийца — мастер своего дела.
Хаиткулы попытался представить, как все произошло... В полночь один из них осторожно постучал в дверь. Полусонная женщина поднимается с постели и, вспомнив, что гости предупредили — вернутся заночевать, если не достанут билетов на поезд, открывает. Видно, очень прочными нитями связана эта женщина с ночными гостями, если безропотно подчиняется им. То, что они приехали издалека,
очевидно еще и потому, что они не нашли се.бе другого места для ночлега. Мешки или рюкзаки в первую очередь выдали, что оба приехали не из ближних мест... Будь у них хоть какое-нибудь пристанище, мать, имея дочь, ни за что бы не пустила в дом двух мужчин. И они не смогли бы ее ничем убедить, что им нужно переночевать. Сказала бы: «Неудобно, не положено, не вам об этом напоминать». Открыла дверь и... впустила их.
Дочь крепко спит, мать некоторое время ворочается, но потом тоже засыпает. Дверь в их комнату без скрипа открывается, и те бесшумно входят. Девушку хорошо видно, лунный свет через окно падает на ее. постель. Один из них наносит ей удар ножом, второй в это время следит за матерью. От непонятных ей звуков та просыпается, окликает дочь. Ей приставляют нож к горлу и требуют выполнить что-то, причем немедленно... Что? Загадка! Она подчиняется, ей можно было не угрожать, она не видит мертвую дочь и поэтому на все согласна... Тот же самый, а может быть, другой расправляется потом с матерью.
Хаиткулы не нашел в следственных материалах ничего о мотивах убийства. Требование, приказ нападавших этой женщине — всего лишь его домысел. На одном из снимков виден край матраца, изодранный в клочья. Никаких сведений об этом следствие не дает. Непохоже, чтобы у этих женщин могли быть ценности, обстановка убога, одежда без претензий... Хаиткулы убедился в правоте полковника в отставке, когда-то руководившего управлением внутренних дел большой области: следствие велось в ложном направлении, приняв версию о возможном виновнике — владельце оторванного каблука. Он „сделал несколько выписок. В первую очередь — из тех свидетельских показаний, в которых, говорилось о муже убитой, находившемся в то время в
колонии.В Ашхабад Хаиткулы привели другие цели: старые областные картотеки, а также республиканская картотека, с которой он считал не лишним познакомиться. Он решил: полчаса полистает дело, сдаст его Аннамамеду, потом займется картотеками, и... в общем, здесь ему делать больше нечего. Не задержится в Ашхабаде и лишнего часа.
Так он думал, всячески стараясь выбросить из головы старое кровавое преступление, не имеющее отношения к его делам, но лрофессиональная заинтересованность брала свое. Волей-неволей он вникал в детали следствия. В первых объяснениях зоркий глаз опытного работника угрозыска не
обнаружил ничего примечательного. Но в одном из следующих, написанном весьма небрежным почерком, говорилось, что один из приезжих был высокого роста, худощавый, а другой — низкий и полный. В других показаниях констатировалось, что гости убитой были примерно одного роста — выше среднего, но первый был худой, второй же — плотный. Большинство опрошенных показывали, что один. из подозреваемых был не полный, а как бы «широкий в кости». Это заинтересовало Хаиткулы.
Как могли выглядеть старик, страдающий от кашля, и его худой, высокий, лысый, как Фантомас, спутник шестнадцать лет назад? Мозг у Хаиткулы снова работал как электронно-вычислительная машина. Скупые сведения о двух преступниках давней поры он быстро примеривал ко всем, кто имел отношение к последнему делу, которым был занят майор.
Из дальнего уголка памяти Хаиткулы всллыла фотография Сарана. Хотя майор не имел оснований считать его причастным к тому убийству, но не. мог не подумать о нем и попытался сейчас сравнить его внешность с предполагаемой внешностью настоящего убийцы. Сарану сейчас 65 лет, он полный, но это нажитая полнота; 16 лет назад он не мог быть таким полным, скорее всего он тогда был упитанным, тоже «плотным». К тому же он высокий.
Хаиткулы записал в блокноте четыре вопроса:
1) Чем занимался Саран в те годы?
2) Его внешность. Давно ли он стал носить бороду и усы?
3) Мог ли он знать женщину, убитую 16 лет назад?
4) Судьба мужа этой женщины после освобождения из заключения. Могла ли быть связь между ним и. Сараном?
Не будет ли пустой тратой времени искать ответы да эти вопросы?.. И все же Хаиткулы решил разобраться в них.
Картотеки Хаиткулы просмотрел быстрее, чем думал. Теперь побыстрее добраться до Чарджоу. Аннамамед, долго сопротивлявшийся: «Если ты не переночуешь у меня эту ночь, то все-таки вычеркну тебя из списка друзей»,— вынужден был уступить. Он позвонил в аэропорт и попросил оставить один билет на. вечерний рейс до Чарджоу.
— Еще дела есть в Ашхабаде? — спросил Аннамамед. Хаиткулы ответил не сразу:
— Чем должен заниматься провинциал, попадая в столицу? Конечно, идти в «Детский мир»... Куплю Солмаз куклу и мяч.
— Еще что?
— Потом ты проводишь меня.
Аннамамед позвонил Ходже Назаровичу, сказал, что Хаиткулы скоро улетает. Ходжа Назарович взялся проводить майора.
В аэропорт они приехали втроем. После того как Хаиткулы зарегистрировал билет, они немного постояли у металлической ограды, за которой начиналось летное поле. Гул непрерывно взлетавших и приземлявшихся лайнеров не мешал их беседе.
Но вот улетавших пассажиров пригласили садиться в автобус, курсировавший между аэровокзалом и самолетами. Хаиткулы задержался на ступеньке, махнул рукой своим коллегам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34