https://wodolei.ru/catalog/vanny/otdelnostoyashchie/akrilovye/
Тот признался, что на двух дверях, Мовлямбердыева и Хасянова, рисунок остался под новым слоем дерматина. «Скоблили, скоблили, не отходит...»
Хаиткулы молниеносно совершил обратный рейс в мастерскую. Художник был на месте и сразу же предложил отобедать у него дома. Хаиткулы решил не отказываться от приглашения. Пешком они дошли до его четырехэтажного дома на той улице, которая, пересекая улицу Карла Маркса, берет начало у летней эстрады в городском парке. Пока пили чай, Хаиткулы ни словом не обмолвился о том, что рисунки целы. Но в конце обеда сказал, почему вернулся к нему, пригласил к себе домой.
Снять новый слой дерматина оказалось пустяковым делом. Художник, как профессиональный оперативный работник, внимательно осмотрел рисунок — сначала издалека, потом приблизившись вплотную. Соскоблил ножом несколько черных кусочков, положил на ладонь, понюхал, потом завернул в бумажку кусочек краски, отдал Хаиткулы — на экспертизу. Хаиткулы проводил его на служебной машине до мастерской. Ехали молча, и только у самых дверей мастерской художник сделал первое, но весьма важное для сопровождавшего его майора заключение:
— Тот, кто пачкал вашу дверь, никакого отношения не имеет ни к краске, ни к трафарету. Не знаю, кто это. Но имя того, кто сделал трафарет, сказать смогу. А если после работы не пойдете домой, то сможем навестить его.
Ради такого дела Хаиткулы готов был не только задержаться, но и заночевал бы там, куда его звал художник. Вернувшись на работу, он заглянул к инспектору, собиравшему материалы о докторе, пригласил его к себе.
- Знаешь, я внимательно изучил все письма пациентов к доктору, они заставили меня серьезно задуматься: очень они похожи одно на другое. Я подчеркнул в них некоторые строчки. Давай я буду читать одно письмо, а ты следи по этому.— Он дал другое письмо инспектору, стал читать вслух: — «Доктор лечит своих пациентов не только лекарствами, но и чутким отношением к больному. Некоторые врачи грубым обращением с нами сводят на нет результаты, которых они добились с помощью препаратов. С нашим доктором этого- не бывает. Природа наградила его золотым сердцем и доброй душой. Это счастье для больных. Я ему благодарен по гроб „жизни...» Ну как?
Инспектор удивился:
— Слова по-разному расставлены, а содержание то же самое, как две половинки яблока.
— Сравни и с другими письмами!
Инспектор просмотрел еще несколько писем.
— Выходит, товарищ майор, доктор оказывает помощь пациентам и в составлении писем... Вы тоже так считаете?
Хаиткулы улыбнулся:
— Мне кажется, он и конверты для писем сам покупал. Разговор с инспектором закончился. Хаиткулы открыл лежавшую перед ним папку, другую папку — с персональным делом коллеги, которое завтра должно рассматриваться на собрании первичной партийной организации. Но одни мысли мешали другим. Он закурил. Полсигареты выкурил, ни о чем не думая, потом, загасив сигарету, открыл дело. На работника ОБХСС написали анонимную жалобу: проводя ревизию на базе, поддался уговорам директора, помог скрыть недостачу... Как всегда в таких случаях, пошли разговоры среди сотрудников. Хаиткулы этих пересудов не терпел: сллетня как дым, который ест глаза, а пожара за ним не видно. У хорошего огня мало дыма, здесь надо тушить пожар, и все, поменьше болтать. Дело ему уже было ясно, мнение он составил, а так как рабочий день кончался, близилась новая встреча с художником, он занес папку парторгу.
— Ну как? — секретарь парторганизации выжидающе смотрел на него.
Что он мог ему ответить?. Хотя факты, приводимые в анонимном письме, не подтвердились — работник ОБХСС, например, не брал взяток, как там было сказано,— было очевидно, что ревизия проводилась спустя рукава: Хаиткулы не мог не согласиться с выводами тех, кто проверял этот случай: недостойны работать в органах милиции те, кто относится к делу формально, попустительствуя нечистоплотным на руку людям. Остается пожалеть, что среди строго отбираемых в органы, лиц еще встречаются подобные... Хаиткулы ничего не ответил парторгу, поджав губы, молча отдал ему папку, вышел. Это молчание было красноречивее любых слов.
Всегда ходивший прямо, с поднятой головой, Хаиткулы вошел в мастерскую подавленный. Ярмамед это сразу заметил:
— Вижу, вам испортили настроение! — Он стал переодеваться, попросив Хаиткулы подождать на улице.
Хаиткулы все в том же мрачном настроении прогуливался по тротуару, когда появился художник:
— Не грустите, товарищ милиционер. Сейчас ваше настроение изменится. Давайте поймаем такси, живет он порядочно отсюда.
Тот, кто был им нужен, встретил их за накрытым столом. Они сообразили, что пришли к ужину. Жена и дети, увидев гостей, ушли, в другую комнату.
— Для заказов время найдется, а сейчас прошу! — Хозяин пригласил их к столу.
Отдав должное трапезе, гости объяснили цель своего визита. Художник представил Хаиткулы:
— Я к тебе привел не заказчика, но у него к тебе дело. Он из уголовного розыска... Майор Мовлямбердыев.
Хаиткулы ждал реакции хозяина, молча поглядывая на него. Наверное, тот не брился много дней, потому что лицо заросло густой черной щетиной. Хаиткулы не мог определить, что оно выражало сейчас. А хозяин между тем поднял вверх бороду, уставился в потолок, руки развел в стороны. Точь-в-точь мулла на поминках!
— О милосердный аллах, мы твои бедные рабы, которые добывают пропитание честным трудом. Ничей зеленый ячмень мы не косили, никого не обижали... Так за какие грехи ты послал к нам в дом такого высокого гостя? — Он рассмеялся от души и невольно заставил смеяться гостей. Потом, резко изменив тон, внимательно посмотрел на Хаиткулы: — Вы сидите у порядочных людей. В чем дело, товарищ из угрозыска?
Хаиткулы. спросил:
— Вам в последние дни никто не заказывал трафарет с рисунком — череп и перекрещенные кости? Такой, как прибивают на столбах высокого напряжения и на дверях подстанций...— Он вынул из кармана конверт с фотографиями, передал хозяину дома. .
Тот маслеными руками провел по небритым щекам, мельком взглянул на снимки и сразу же вернул Хаиткулы:
— Такие вещи могу делать только я, товарищ майор. Автор этого трафарета перед вами. Постараюсь вспомнить, когда я его кроил...— Он плотно закрыл глаза, словно собираясь играть в жмурки, потом широко открыл их.— В базарный день, ле в прошлое, а в позапрошлое воскресенье, пришел человек, чтоб ему неладно было. «Я из конторы»,— говорит. Из какой, между прочим, конторы?.. И попросил сделать этот трафарет — «Осторожно. Высокое напряжение». Я решил, что он электрик, не стал ни о чем спрашивать. Сел на этот стул, на каком вы сидите... Он не успел еще весь чайник выпить, а я ему вырезал, трафарет. Взял, ушел, спасибо не сказал, а дети потом говорят: «Посмотри, что 1 он оставил». Смотрю: две красные десятки на столе.
Не бежать же за ним вдогонку... Деньги деньгами, но иногда хочется помочь человеку в его просьбе. Сегодня кому-то поможешь, глядишь — эта помощь, может, завтра, а может, через сорок лет вернется с лихвой. Если не ко мне, то к моим детям или внукам.
— Хочу вам слазать, что при помощи этого трафарета четырем, ответственным работникам милиции на дверях намалевали черепа с костями. Я это говорю, чтобы вы знали, что я не просто так разъезжаю с этими фотографиями. Найти надо заказчика...
— Смотри ты, откуда пыль летит! А я на это дело испортил последний картон. Вот дела...
— Поэтому...
— Поэтому... разделяю ваше законное желание узнать, что это был за человек. Из какой такой конторы...— Резчик почесал в затылке.
— Вот именно.
Хозяин дома постучал в стенку, выкрикнул чье-то имя. Послышался топот детских ножек, прибежал один из ребятишек. Отец попросил его узнать у матери, кто оставил тогда у них на столе две красные десятки, знает она этого человека или нет. Мальчик убежал и так же быстро вернулся, за ним в дверях показалась мать. Она осталась стоять, не входя в комнату.
— Его сосед к нам привел.
— Пойди поговори с ним: откуда он его взял? — Хозяин опять потер ладонями обросшие щеки.
Она ушла и вернулась,— оказалось, сходила безрезультатно: соседи его не знают, зашел в их дом по ошибке, искал резчика. Чтобы не плутал, проводили его сюда.
Легко разматывавшаяся нить спуталась и оборвалась. Хаиткулы огорчился, но резчик пришёл на помощь:
— Ладно! Товарищ майор, раз пришли ко мне — за меня и держитесь. Смотрел я в кино, как один там ходил по толкучкам, базарам, кафе... Так и я могу пройтись, время у меня есть, я же свободный художник. Ярмамед, мой начальник, не станет возражать, я думаю.. Могу быть в вашем распоряжении до конца месяца. Управимся?
— Если встретите его—узнаете?
— Какой разговор, товарищ майор, бог не обделил меня памятью.
— Может быть, начнем не с базаров и кафе? Может быть, он действительно был электриком. Давайте обойдем
сначала подстанции. Вдвоем нам будет не под силу обойти весь город, возьмем на помощь комсомольцев. Договорились? — Хаиткулы и Ярмамед встали.
МАХАЧКАЛА
(Из записей Бекназара Хайдарова)
20 февраля 197... г.
В помощь мне вчера выделили капитана Рамазанова. Это типичный кавказец — приветливый, остроумный, веселый. Сегодня, спасибо ему, разбудил меня телефонным звонком, не дал проспать и опозориться перед дагестанскими коллегами. Горе тому начальнику, который держит у себя милиционера, способного спать до девяти часов! Видно, я все же устал вчера. Кроме того, шум морского прибоя доносится сюда как колыбельная моей мамы. Как тут не заспаться! Открыл на рассвете глаза, хотел встать, но снова закрыл и тут же забыл, где. я, зачем приехал.
Голос Рамазанова доносился откуда-то издалека, я сообразил, что трубку держу микрофоном к уху.
— Что нового? — спросил я его.
— Я тебе, туркмен гардаш1, об этом уже десять минут твержу! — Рамазанов, видно, отнес .мою глухоту за счет неисправности телефона, стал дуть в трубку, и тут неокончательно проснулся.
Через пятнадцать минут мы уже сидели в прекрасном кафе нижнего этажа.
Старший инспектор Рамазанов занимает сейчас должность начальника отдела уголовного розыска, потому что сам начальник, подполковник, находится на излечении после тяжелого ранения. Мна приятно, что Рамазанов, как и Хаиткулы, занятый, наверно, по горло, находит время для встреч со мной. Вчера я изложил ему свою задачу, ждал его советов, и вот он как штык уже здесь.
— Ну так как? — Я прикрыл рот, чтобы он не видел, что я не выспался.
— Кое-что сделал для вас, но откройте сначала ваши намерения? — Он весело смотрел на меня, как будто мы после этого разговора сразу поедем на экскурсию по городу.
— Надо ехать в Цумаду.
— Нет„ туркмен гардаш, это в самую последнюю очередь. Если бы вы не повстречали Мегерема, можно было бы ехать. А сейчас до него сразу доведут...
— Кто доведет? Ты сам говорил, что дорога туда длинная и тяжелая,— я решил перейти на «ты».— Сто километров по ущельям. Туда добраться только на лошади можно, машина не пройдет, разве это не ты вчера говорил? А Мегерем ведь живет в городе.
— Кто доведет, спрашиваешь? Горы, гардаш. Горы...
— Каким образом?
— В горах эхо разносит всё, ты разве не знаешь об этом?
— Не видел этого, но краем уха слыхал... пословица, да?
— И пословица тоже. Камни неспроста звучат в горах, эхо — их голос, их язык. А Мегерем — горец.
— Что. из того, что горец?.
— А вот ему-то горы первому скажут, кто приехал в село, зачем приехал, с кем говорил, о чем говорил... Он, думаю, уже начеку. Кто знает, что он делал этой ночью. Давай начнем с другого...
План Рамазанова состоял в том, чтобы обойти тех людей, которые, когда-то работали с Ханум. Дельные мысли приходят в голову дагестанским милиционерам, ничего не скажешь. А я-то решил пороть горячку с этой Цумадой!
Первый свой визит мы нанесли республиканскому военному комиссару. У Ханум Хакгасовой в.анкете было указано, что во время войны она работала в военном гослитале Махачкалы. Еще молодой девушкой начала в нем свой, так сказать, трудовой путь. С Рамазановым мы и решили, что в военкомате могли сохраниться какие-нибудь документы, относящиеся к Ханум.
— Живого человека никогда не заменит самый подробный документ,— ответил комиссар, услышав нашу просьбу. Он провел ладонью по своему пухлому подбородку, снял трубку, набрал номер: — Товарищ Афзалов на месте? Передайте, пожалуйста, что его беспокоил Мамаев. Зайдут от меня два человека по важному делу; если не занят, пусть побеседует с ними. Очень признателен вам и ему...— Он повернулся к нам: —.Идите к.товарищу Афзалову. Али Мурта-за — старый человек, во время войны работал в госпитале главным хирургом. Чем возиться с бумагами, побеседуйте с ним.
Обходительный военком. Проводил нас до самых дверей.
Али Муртаза Афзалов работает главным хирургом областного отдела здравоохранения. Он нас ждал. Только вошли в кабинет, вырвал телефонный шнур из розетки. «Чтобы не мешал говорить»,— сказал. Усадил нас на диван в белом чехле, сам остался за своим столом. Он такой худенький-худенький старичок, весь светится, и глаза голубенькие, а волосы редкие, белые, как высохший тростник.
— Весь к вашим услугам.
Он этой фразой не дал начать говорить капитану. Ра-мазанову, открывшему рот — я это видел,— чтобы справиться у хирурга о его здоровье. Рамазанов поэтому сразу доложил, из-за чего мы «отнимаем у него его золотое время».
Хирург изменился в лице, когда он назвал Хлнум Хак-гасову. Кожа на его лице была тонкая и выцветшая, я боялся, что она порвется,— так широко он улыбнулся. Я, надверное, долго смотрел бы на него, тоже раскрыв рот, если бы Рамазанов не толкнул легонько мою ногу носком ботинка: говори, мол, теперь ты.
— Я приехал из Туркмении...—начал я, но Али Муртаза перебил:
— Я знаю.— Он продолжал так же широко улыбаться.— Ханум сейчас у вас?.. Когда она жила здесь, по-другому, как «уважаемый Али Муртаза-ага», .она меня не величала. Сколько лет не видел, стал забывать ее голос, глазки.., Какие они были жгучие, как у цыганки. Что, она и теперь такая же пригожая?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
Хаиткулы молниеносно совершил обратный рейс в мастерскую. Художник был на месте и сразу же предложил отобедать у него дома. Хаиткулы решил не отказываться от приглашения. Пешком они дошли до его четырехэтажного дома на той улице, которая, пересекая улицу Карла Маркса, берет начало у летней эстрады в городском парке. Пока пили чай, Хаиткулы ни словом не обмолвился о том, что рисунки целы. Но в конце обеда сказал, почему вернулся к нему, пригласил к себе домой.
Снять новый слой дерматина оказалось пустяковым делом. Художник, как профессиональный оперативный работник, внимательно осмотрел рисунок — сначала издалека, потом приблизившись вплотную. Соскоблил ножом несколько черных кусочков, положил на ладонь, понюхал, потом завернул в бумажку кусочек краски, отдал Хаиткулы — на экспертизу. Хаиткулы проводил его на служебной машине до мастерской. Ехали молча, и только у самых дверей мастерской художник сделал первое, но весьма важное для сопровождавшего его майора заключение:
— Тот, кто пачкал вашу дверь, никакого отношения не имеет ни к краске, ни к трафарету. Не знаю, кто это. Но имя того, кто сделал трафарет, сказать смогу. А если после работы не пойдете домой, то сможем навестить его.
Ради такого дела Хаиткулы готов был не только задержаться, но и заночевал бы там, куда его звал художник. Вернувшись на работу, он заглянул к инспектору, собиравшему материалы о докторе, пригласил его к себе.
- Знаешь, я внимательно изучил все письма пациентов к доктору, они заставили меня серьезно задуматься: очень они похожи одно на другое. Я подчеркнул в них некоторые строчки. Давай я буду читать одно письмо, а ты следи по этому.— Он дал другое письмо инспектору, стал читать вслух: — «Доктор лечит своих пациентов не только лекарствами, но и чутким отношением к больному. Некоторые врачи грубым обращением с нами сводят на нет результаты, которых они добились с помощью препаратов. С нашим доктором этого- не бывает. Природа наградила его золотым сердцем и доброй душой. Это счастье для больных. Я ему благодарен по гроб „жизни...» Ну как?
Инспектор удивился:
— Слова по-разному расставлены, а содержание то же самое, как две половинки яблока.
— Сравни и с другими письмами!
Инспектор просмотрел еще несколько писем.
— Выходит, товарищ майор, доктор оказывает помощь пациентам и в составлении писем... Вы тоже так считаете?
Хаиткулы улыбнулся:
— Мне кажется, он и конверты для писем сам покупал. Разговор с инспектором закончился. Хаиткулы открыл лежавшую перед ним папку, другую папку — с персональным делом коллеги, которое завтра должно рассматриваться на собрании первичной партийной организации. Но одни мысли мешали другим. Он закурил. Полсигареты выкурил, ни о чем не думая, потом, загасив сигарету, открыл дело. На работника ОБХСС написали анонимную жалобу: проводя ревизию на базе, поддался уговорам директора, помог скрыть недостачу... Как всегда в таких случаях, пошли разговоры среди сотрудников. Хаиткулы этих пересудов не терпел: сллетня как дым, который ест глаза, а пожара за ним не видно. У хорошего огня мало дыма, здесь надо тушить пожар, и все, поменьше болтать. Дело ему уже было ясно, мнение он составил, а так как рабочий день кончался, близилась новая встреча с художником, он занес папку парторгу.
— Ну как? — секретарь парторганизации выжидающе смотрел на него.
Что он мог ему ответить?. Хотя факты, приводимые в анонимном письме, не подтвердились — работник ОБХСС, например, не брал взяток, как там было сказано,— было очевидно, что ревизия проводилась спустя рукава: Хаиткулы не мог не согласиться с выводами тех, кто проверял этот случай: недостойны работать в органах милиции те, кто относится к делу формально, попустительствуя нечистоплотным на руку людям. Остается пожалеть, что среди строго отбираемых в органы, лиц еще встречаются подобные... Хаиткулы ничего не ответил парторгу, поджав губы, молча отдал ему папку, вышел. Это молчание было красноречивее любых слов.
Всегда ходивший прямо, с поднятой головой, Хаиткулы вошел в мастерскую подавленный. Ярмамед это сразу заметил:
— Вижу, вам испортили настроение! — Он стал переодеваться, попросив Хаиткулы подождать на улице.
Хаиткулы все в том же мрачном настроении прогуливался по тротуару, когда появился художник:
— Не грустите, товарищ милиционер. Сейчас ваше настроение изменится. Давайте поймаем такси, живет он порядочно отсюда.
Тот, кто был им нужен, встретил их за накрытым столом. Они сообразили, что пришли к ужину. Жена и дети, увидев гостей, ушли, в другую комнату.
— Для заказов время найдется, а сейчас прошу! — Хозяин пригласил их к столу.
Отдав должное трапезе, гости объяснили цель своего визита. Художник представил Хаиткулы:
— Я к тебе привел не заказчика, но у него к тебе дело. Он из уголовного розыска... Майор Мовлямбердыев.
Хаиткулы ждал реакции хозяина, молча поглядывая на него. Наверное, тот не брился много дней, потому что лицо заросло густой черной щетиной. Хаиткулы не мог определить, что оно выражало сейчас. А хозяин между тем поднял вверх бороду, уставился в потолок, руки развел в стороны. Точь-в-точь мулла на поминках!
— О милосердный аллах, мы твои бедные рабы, которые добывают пропитание честным трудом. Ничей зеленый ячмень мы не косили, никого не обижали... Так за какие грехи ты послал к нам в дом такого высокого гостя? — Он рассмеялся от души и невольно заставил смеяться гостей. Потом, резко изменив тон, внимательно посмотрел на Хаиткулы: — Вы сидите у порядочных людей. В чем дело, товарищ из угрозыска?
Хаиткулы. спросил:
— Вам в последние дни никто не заказывал трафарет с рисунком — череп и перекрещенные кости? Такой, как прибивают на столбах высокого напряжения и на дверях подстанций...— Он вынул из кармана конверт с фотографиями, передал хозяину дома. .
Тот маслеными руками провел по небритым щекам, мельком взглянул на снимки и сразу же вернул Хаиткулы:
— Такие вещи могу делать только я, товарищ майор. Автор этого трафарета перед вами. Постараюсь вспомнить, когда я его кроил...— Он плотно закрыл глаза, словно собираясь играть в жмурки, потом широко открыл их.— В базарный день, ле в прошлое, а в позапрошлое воскресенье, пришел человек, чтоб ему неладно было. «Я из конторы»,— говорит. Из какой, между прочим, конторы?.. И попросил сделать этот трафарет — «Осторожно. Высокое напряжение». Я решил, что он электрик, не стал ни о чем спрашивать. Сел на этот стул, на каком вы сидите... Он не успел еще весь чайник выпить, а я ему вырезал, трафарет. Взял, ушел, спасибо не сказал, а дети потом говорят: «Посмотри, что 1 он оставил». Смотрю: две красные десятки на столе.
Не бежать же за ним вдогонку... Деньги деньгами, но иногда хочется помочь человеку в его просьбе. Сегодня кому-то поможешь, глядишь — эта помощь, может, завтра, а может, через сорок лет вернется с лихвой. Если не ко мне, то к моим детям или внукам.
— Хочу вам слазать, что при помощи этого трафарета четырем, ответственным работникам милиции на дверях намалевали черепа с костями. Я это говорю, чтобы вы знали, что я не просто так разъезжаю с этими фотографиями. Найти надо заказчика...
— Смотри ты, откуда пыль летит! А я на это дело испортил последний картон. Вот дела...
— Поэтому...
— Поэтому... разделяю ваше законное желание узнать, что это был за человек. Из какой такой конторы...— Резчик почесал в затылке.
— Вот именно.
Хозяин дома постучал в стенку, выкрикнул чье-то имя. Послышался топот детских ножек, прибежал один из ребятишек. Отец попросил его узнать у матери, кто оставил тогда у них на столе две красные десятки, знает она этого человека или нет. Мальчик убежал и так же быстро вернулся, за ним в дверях показалась мать. Она осталась стоять, не входя в комнату.
— Его сосед к нам привел.
— Пойди поговори с ним: откуда он его взял? — Хозяин опять потер ладонями обросшие щеки.
Она ушла и вернулась,— оказалось, сходила безрезультатно: соседи его не знают, зашел в их дом по ошибке, искал резчика. Чтобы не плутал, проводили его сюда.
Легко разматывавшаяся нить спуталась и оборвалась. Хаиткулы огорчился, но резчик пришёл на помощь:
— Ладно! Товарищ майор, раз пришли ко мне — за меня и держитесь. Смотрел я в кино, как один там ходил по толкучкам, базарам, кафе... Так и я могу пройтись, время у меня есть, я же свободный художник. Ярмамед, мой начальник, не станет возражать, я думаю.. Могу быть в вашем распоряжении до конца месяца. Управимся?
— Если встретите его—узнаете?
— Какой разговор, товарищ майор, бог не обделил меня памятью.
— Может быть, начнем не с базаров и кафе? Может быть, он действительно был электриком. Давайте обойдем
сначала подстанции. Вдвоем нам будет не под силу обойти весь город, возьмем на помощь комсомольцев. Договорились? — Хаиткулы и Ярмамед встали.
МАХАЧКАЛА
(Из записей Бекназара Хайдарова)
20 февраля 197... г.
В помощь мне вчера выделили капитана Рамазанова. Это типичный кавказец — приветливый, остроумный, веселый. Сегодня, спасибо ему, разбудил меня телефонным звонком, не дал проспать и опозориться перед дагестанскими коллегами. Горе тому начальнику, который держит у себя милиционера, способного спать до девяти часов! Видно, я все же устал вчера. Кроме того, шум морского прибоя доносится сюда как колыбельная моей мамы. Как тут не заспаться! Открыл на рассвете глаза, хотел встать, но снова закрыл и тут же забыл, где. я, зачем приехал.
Голос Рамазанова доносился откуда-то издалека, я сообразил, что трубку держу микрофоном к уху.
— Что нового? — спросил я его.
— Я тебе, туркмен гардаш1, об этом уже десять минут твержу! — Рамазанов, видно, отнес .мою глухоту за счет неисправности телефона, стал дуть в трубку, и тут неокончательно проснулся.
Через пятнадцать минут мы уже сидели в прекрасном кафе нижнего этажа.
Старший инспектор Рамазанов занимает сейчас должность начальника отдела уголовного розыска, потому что сам начальник, подполковник, находится на излечении после тяжелого ранения. Мна приятно, что Рамазанов, как и Хаиткулы, занятый, наверно, по горло, находит время для встреч со мной. Вчера я изложил ему свою задачу, ждал его советов, и вот он как штык уже здесь.
— Ну так как? — Я прикрыл рот, чтобы он не видел, что я не выспался.
— Кое-что сделал для вас, но откройте сначала ваши намерения? — Он весело смотрел на меня, как будто мы после этого разговора сразу поедем на экскурсию по городу.
— Надо ехать в Цумаду.
— Нет„ туркмен гардаш, это в самую последнюю очередь. Если бы вы не повстречали Мегерема, можно было бы ехать. А сейчас до него сразу доведут...
— Кто доведет? Ты сам говорил, что дорога туда длинная и тяжелая,— я решил перейти на «ты».— Сто километров по ущельям. Туда добраться только на лошади можно, машина не пройдет, разве это не ты вчера говорил? А Мегерем ведь живет в городе.
— Кто доведет, спрашиваешь? Горы, гардаш. Горы...
— Каким образом?
— В горах эхо разносит всё, ты разве не знаешь об этом?
— Не видел этого, но краем уха слыхал... пословица, да?
— И пословица тоже. Камни неспроста звучат в горах, эхо — их голос, их язык. А Мегерем — горец.
— Что. из того, что горец?.
— А вот ему-то горы первому скажут, кто приехал в село, зачем приехал, с кем говорил, о чем говорил... Он, думаю, уже начеку. Кто знает, что он делал этой ночью. Давай начнем с другого...
План Рамазанова состоял в том, чтобы обойти тех людей, которые, когда-то работали с Ханум. Дельные мысли приходят в голову дагестанским милиционерам, ничего не скажешь. А я-то решил пороть горячку с этой Цумадой!
Первый свой визит мы нанесли республиканскому военному комиссару. У Ханум Хакгасовой в.анкете было указано, что во время войны она работала в военном гослитале Махачкалы. Еще молодой девушкой начала в нем свой, так сказать, трудовой путь. С Рамазановым мы и решили, что в военкомате могли сохраниться какие-нибудь документы, относящиеся к Ханум.
— Живого человека никогда не заменит самый подробный документ,— ответил комиссар, услышав нашу просьбу. Он провел ладонью по своему пухлому подбородку, снял трубку, набрал номер: — Товарищ Афзалов на месте? Передайте, пожалуйста, что его беспокоил Мамаев. Зайдут от меня два человека по важному делу; если не занят, пусть побеседует с ними. Очень признателен вам и ему...— Он повернулся к нам: —.Идите к.товарищу Афзалову. Али Мурта-за — старый человек, во время войны работал в госпитале главным хирургом. Чем возиться с бумагами, побеседуйте с ним.
Обходительный военком. Проводил нас до самых дверей.
Али Муртаза Афзалов работает главным хирургом областного отдела здравоохранения. Он нас ждал. Только вошли в кабинет, вырвал телефонный шнур из розетки. «Чтобы не мешал говорить»,— сказал. Усадил нас на диван в белом чехле, сам остался за своим столом. Он такой худенький-худенький старичок, весь светится, и глаза голубенькие, а волосы редкие, белые, как высохший тростник.
— Весь к вашим услугам.
Он этой фразой не дал начать говорить капитану. Ра-мазанову, открывшему рот — я это видел,— чтобы справиться у хирурга о его здоровье. Рамазанов поэтому сразу доложил, из-за чего мы «отнимаем у него его золотое время».
Хирург изменился в лице, когда он назвал Хлнум Хак-гасову. Кожа на его лице была тонкая и выцветшая, я боялся, что она порвется,— так широко он улыбнулся. Я, надверное, долго смотрел бы на него, тоже раскрыв рот, если бы Рамазанов не толкнул легонько мою ногу носком ботинка: говори, мол, теперь ты.
— Я приехал из Туркмении...—начал я, но Али Муртаза перебил:
— Я знаю.— Он продолжал так же широко улыбаться.— Ханум сейчас у вас?.. Когда она жила здесь, по-другому, как «уважаемый Али Муртаза-ага», .она меня не величала. Сколько лет не видел, стал забывать ее голос, глазки.., Какие они были жгучие, как у цыганки. Что, она и теперь такая же пригожая?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34