Автобус тронулся; фигурки тех, кто остался за оградой, становились все меньше и меньше, пока совсем не скрылись из глаз. Хаиткулы посмотрел в ту сторону, где должен стоять его самолет, но слет фар встречного автобуса ослепил его. Он отвернулся, автобусы поравнялись.
Когда автобусы проходят один мимо другого почти вплотную, чуть ли не касаясь стеклами один другого, пассажирам ничего не остается, как разглядывать друг друга с известной бесцеремонностью. Хаиткулы как током ударило, когда он поймал на себе взгляд из встречной машины. Недовольный этим, сердито посмотрел в ту сторону. Его взгляд пересекся с чужим не более чем на полсекунды, но этого было достаточно, чтобы Хаиткулы принял решение. Вот он уже пробирается к водителю, бесцеремонно расталкивая стоящих в проходе... Мысль его работала четко: «Почему у него так округлились глаза, когда он увидел меня? На голове каракулевая шапка. Знакомое лицо... Длинный! Он!» Хаиткулы никак не мог вспомнить, кто сидел рядом, но, пожалуй, человек ростом пониже Длинного. Неужели Старик?
— Надо вернуться! — Красная книжечка Хаиткулы запрыгала перед носом шофера,— В том автобусе особо опасный преступник! Поворачивайте! Откуда сейчас прибыл самолет, знаете?
— Московский или чарджоуский. Вы не беспокойтесь, мы их догоним!
Не обращая внимания на ропот, поднявшийся в салоне, водитель развернул автобус и нажал на газ. Хаиткулы,. стоя вплотную у самых дверей, выслушивал замечания в свой адрес: «Разиня, вещи позабыл», «Совсем совесть потерял»... Нашелся, конечно, и пассажир, по-видимому, перед этим хорошо разогревшийся в ресторане аэровокзала, который рвался к водителю выяснять отношения. Увещевания других
пассажиров: «Без нас все равно самолет не улетит»,— на него не действовали.Но расстояние между автобусами сокращалось.Когда Хаиткулы увидел,- что автобус, в котором находились преступники, остановился, он сделал водителю знак рукой — дверцы распахнулись. Он выскочил на ходу, показывая удостоверение двум дежурным милиционерам, коротко объяснил, что происходит. Все вместе они бросились за толпой пассажиров.
Хаиткулы не ошибся. Это были они — те, кого безуспешно разыскивала узбекская и туркменская милиция. Длинный случайно увидел Хаиткулы и теперь ругал себя, что заставил его посмотреть в их сторону. Почувствовал опасность. Автобус был еще на большом расстоянии от вывески «Выход в город», а он стал крепко толкать в бок дремавшего рядом товарища:
— Вставай, башлык, пропали!
Старик закашлялся, потом вытер рот ладонью, зло посмотрел на Длинного, косившегося в стекло:
— Что там? Змея ползет? Чего уставился? — Он потирал бок после тычков Длинного.
— Змея? Хуже! Чарджоуский капитан! Мы там отсиживались, а он нас здесь подстерегал.
Старик привычно опустил руку в карман за куревом, но тут же выдернул, ее, охнул:
— Вах-хей, он видал тебя?
— Видал. Слепой он, что ли?
Проталкивая Старика вперед, Длинный плечами раздвинул, пассажиров. Узел он волочил по полу. Они оказались у выхода первыми. Как только автобус остановился, Длинный сразу же „выпрыгнул из дверей. Поднял узел на плечо, не почувствовав его тяжести. Старик соскочил за ним так же прытко, хотя со стороны можно было подумать, что такой старый человек без палочки не только не вылезет из автобуса, до не сделает лишних метров по ровному месту.
Они выбежали к стоянке такси. От машины, которая стояла к ним ближе всего, Длинный отшвырнул какого-то человека, через полуоткрытую дверцу договаривавшегося с шофером. Тот успел схватиться за столб, устоял на ногах, но апельсины из его авоськи тяжелыми ватными мячиками покатились под ноги прохожим. Длинный втолкнул на переднее сиденье Старика, рванул заднюю дверцу, нырнул в машину.
— Шеф, вперед! Червонец за нами.
— Дам червонец тому, кто вас отсюда вытряхнет!
Шофер умолк, почувствовав на своей шее холодок лезвия, повернул ключ зажигания. Машина рванулась и помчалась вперед, скрывшись за ближайшим углом. Они хорошо знали город, потому что Старик уверенно показывал дорогу: «Налево... направо... и здесь направо». Стрелка спидометра качнулась до «100».
...Ходжа Назарович и Аннамамед, увидев Хаиткулы, сообразили: произошло ЧП. Аннамамед тут же побежал вызывать дежурную опергруппу, а Ходжа Назарович остался ее ждать рядом с Хаиткулы.
В те минуты, когда «Волга» лимонного цвета, просигналив на красный свет, с головокружительной скоростью вылетела на проспект Свободы, чтобы, свернув направо у гостиницы «Октябрьская», промчаться затем до конца микрорайона и оказаться на улице Худайбердыева, — а это уже было на приличном расстоянии от аэропорта,— Хаиткулы расспрашивал на стоянке пассажира, прозевавшего такси и собиравшего рассыпанные по площадке апельсины.
— Номер такси не запомнили?
— Вах-хей, У меня нет привычки разглядывать номера... Еще сегодня.вечером племянник посадил меня в Москве на самолет, проводил... Хотел ведь ехать поездом... Черт бы пебрал негодяя...
— Шофер такси был туркмен?
— Самый натуральный туркмен, будь он проклят!
— Он что, отказался вас везти?
— Нет... хотел. «Немного подожди,— говорит,— вот возьму еще пассажира, вам же меньше платить за проезд». А тут кто-то. цапнул меня за затылок, чуть с мясом волосы не вырвал. В такой момент и милиции никогда нет рядом...
— Мы из милиции, яшулы. Немного, к сожалению, опоздали. Запомнили, кто занял ту машину?
— Да как я мог их видеть, когда лбом чуть не сшиб этот столб. Встал, а их уже и след простыл... шпана...
— Шофера узнаете, если увидите, снова?
— Шофера? Узнаю. Почему не узнать?
— Какие-нибудь особые приметы шофера бросились в глаза?
— Кажись, не было... Шапка, по-моему, была из серого каракуля, пальто вроде драповое, с каракулевым воротником.
— Спасибо.
Записав адрес пассажира, Хаиткулы поручил дежурному по аэропорту отправить, его на такси домой.
К Ходже Назаровичу подъехали две милицейские машины: «Волга» и «ГАЗ-69», по внутренней рации полковник отдал распоряжение дежурному ГАИ немедленно послать имевшихся в его распоряжении инспекторов на проверку всех городских, такси.
— ...Пятнадцать минут назад, захватив такси, в городе появились два особо, опасных преступника. На голове шофера серая каракулевая шапка, одет в пальто с каракулевым воротником. Приметы преступников: один средних лет, высокий, лысый. Второй — старик, часто кашляет, курит сигареты «Памир». Они, по-видимому, вооружены, поэтому соблюдайте осторожность. На поимку преступников посылается оперативная, группа.
Ходжа Назарович разрешил Аннамамеду и Хаиткулы участвовать в операции, сам же поехал в управление к общегородскому пульту.
Такси в это время двигалось вверх по Одиннадцатому микрорайону к горным, отрогам. Позади остались последние городские строения. Свернули в. сторону и стали подниматься на вершину одного из холмов, с которых начинается подножье Копетдага. Не доехав до нее, остановились. Шофер огляделся по сторонам:
— Не тянет дальше... Длинный ухмыльнулся:
— Нам дальше и не надо. Поставь на ручной тормоз. Если хочешь жить, чтобы не пикнул! Выходи из машины и подними руки.
Шофер сделал все, что ему приказали. Старик бросил недокуренную сигарету, развязал кушак и крепко связал им в локтях поднятые руки шофера. Вдвоем они связали ему ноги, сшибли на землю. Длинный повозился в машине, слил из бака бензин, убрал тормоз. «Волга» по инерции покатилась вниз, сначала медленно, потом быстрее и быстрее, пока ее зажженные .фары не исчезли за обрывом. Было слышно, как она переверцулась несколько раз и со скрежетом свалилась глубоко внизу на дно оврага.
Длинный подошел к шоферу, поставил грязный, на толстой подметке, ботинок ему на грудь:
— Благодари бога, что ты туркмен, их и так мало на свете, а то продырявил бы тебе глотку. Знай: если не будешь держать язык за зубами, то тебе будет...— Он провел
указательным пальцем по своему горлу слева направо, щелкнул языком.— Понял?.. Чтобы целый час не шевелился! Мы проследим. Двинешься раньше — будет плохо...
Они. пропали во тьме южной ночи.
Дорога, которая шла с подножья гор, соединялась с улицей Худайбердыева, по левую сторону которой простирался Десятый, а по правую Одиннадцатый микрорайоны. На первой же остановке в пределах города они разошлись в разные стороны, предварительно условившись о месте встречи. Старик протянул Длинному пачку «Памира» и спички:
— На. Делай вид, что куришь. Наши привычки чарджо-уский сыщик уже может знать. Если не обманем его, дела наши скверные...
Они обменялись и шапками.Подошел автобус, и Старик, махнув Длинному рукой, уехал. Длинный стал голосовать. Несколько машин с зеленым огоньком прошло в ту и в другую сторону, но ни одна не остановилась. Он пошел в город пешком, и его нагнал «уазик», остановившийся сразу, как только Длинный поднял руку. Водитель взялся подвезти его, помог уложить груз в багажник.
Проехав сельскохозяйственный институт, остановились. Он щедро рассчитался с молодым шофером, взвалил узел на плечо и, делая длинные петли, вышел к нужному ему двору. Здоровенный пес с обрубленными ушами и хвостом, дремавший посреди двора, не залаял, не бросился на позднего гостя; лениво махая обрубком хвоста, проводил его до веранды.
Пока он разувался, открылась дверь, и его обдало жаром хорошо протопленной комнаты. Молодая женщина в платье из тонкой, просвечивающей на свету ткани, под которой ее холеное тело перекатывалось как ртуть, не сказав ни слова, взяла его за руку и ввела в дом. Дверца черной голландской печи раскалилась докрасна. Длинному показалось, что от одного только вида этой дверцы согреваются не только его ноги и руки, но и все внутренности, подумал: «Сущий рай!»
Старик уже сидел за сачаком и ел. Ел с таким аппетитом, будто перед этим голодал семь лет. Обсасывая мосол, кивнул Длинному: «Располагайся!»
Длинный снял пальто, повесил его на крючок, сказал женщине с длинными ресницами, которая сидела рядом со Стариком, прижимаясь к нему и поглаживая ему плечи:
— Привез вам еще мешок груза.
— Ой, покажи скорей! Как хочется посмотреть! — Глаза ее загорелись, но она не убирала рук с плеч Старика.
— Как будто не увидишь... Длинный, изголодавшийся за день, собрался было взять кусок мяса из большой миски, стоявшей на сачаке, но передумал.
— Ладно...— Он встал и вышел на веранду. Встречавшая его женщина, хозяйка дома, ее звали Дженнетгуль, пошла следом.
Когда они вернулись, Длинный .одной рукой обнимал дрожавшую от холода женщину, в другой держал свой узел. Он поставил его в сторонке, но Дженнетгуль торопливо развязала узел, засунула в него руку, вытащила отрез панбархата. Передала его подруге.
Сахрагуль, продолжая прижиматься к Старику, правда, без прежней страсти, сняла руки с его плеч, погладила ладошкой нежную ткань:
— Все одного цвета? И узор одинаковый?
— Половина красные, половина зеленые, — ответил Длинный.
— Госцена-то их какая? Пятнадцатирублевые, что ли? Длинный промолчал на этот раз — он знал, что Сахрагуль прекрасно разбирается и в «товаре», и в ценах.
— Сама не видишь? — буркнул Старик.
— Вижу, но не чувствую,—нальцы Сахрагуль сколь зили по ткани.— Мои руки привыкли чувствовать удары сердца моего милого... Панбархат для них слишком грубая вещь...—Она кокетливо положила голову Старика на плечо.— Сколько привезли отрезов?
— На пятьдесят платьев... это двадцать тысяч рубликов... или, думаешь, подешевел велюр?
— Нет... Отрез, как и был, четыреста рэ. Нам из них три тысячи, милый, верно? — Сахрагуль капризно передернула плечами.— Привозить, знаю, трудно, но и сбывать — такое мученье...
— Трудностей становится больше, но и жадность ваша не уменьшается.— Старик начал злиться.—Помру, половину своих денег тебе оставлю.
Сахрагуль посмотрела на подругу, вздохнула:
— Бедные мы девушки! Нам всегда .только половина достается.». Ладно, с меня и половины хватит. Ты уйдешь на тот свет, а я останусь одна-одинешенька, вот денежки и понадобятся... Не сердись, милый.— Она опять приникла к Старику.— Если обеспечишь, я после тебя никого к себе и близко не подпущу...
Старик ухмыльнулся.
...Обе подруги когда-то были замужем, и казалось, жизнь их будет такой, как у всех, — в заботах о мужьях и детях, с обычными радостями и огорчениями семейной жизни. Но семейное счастье не состоялось, детей у них не было, и жизнь их пошла по другому руслу.
Они взвалили на себя тяжкое бремя опеки разных сомнительных личностей. Они помогали им в темных делишках, и щедрое вознаграждение было для них радостью, выше которой, они считали, ничего не может быть. Первое время побаивались, что кара настигнет их, как настигала их временных мужей. Утешали друг друга: «Бросим, скоро бросим....» Но время шло, привычка и безнаказанность брали свое, все реже посещали сомнения и угрызения совести.
Они остались без друзей и подруг, замкнулись в своих стенах. Когда были совсем молоденькими, встретив мать с ребенком, умилялись и тосковали о своей несложившейся судьбе, потом же, высоко задрав нос, проходили мимо таких женщин, толкая друг дружку под локоть: «Посмотри, на эту дуру, без конца стирает пеленки. Ни радости, ни свободы...»
Так продолжалось много лет, но прошло время, и прежняя тоска снова стала являться к ним. Чем старше становились, тем мрачнее казалось будущее. Это было не раскаяние, а именно тоска, которую могли слегка разогнать только все те же мысли о деньгах.
Сначала Сахрагуль и Дженнетгуль признавались в этом только себе. Потом стали изливать свои чувства друг другу. По ночам, обнявшись, чтоб не было так тоскливо, обсуждали свое будущее.
— Старые мы уже... Но лет пять еще есть, чтобы вернуть все, что потеряли.— Мокрой щекой Дженнетгуль прижималась к плечу подруги.
— Вах, чокнутая! От обглоданной кости и собаки отворачиваются. Витаешь в облаках...
— А чего хорошего здесь, на земле.
— Это точно. Мы даже не знаем, кто мы такие...
— Ты — Сахрагуль, а я Дженнетгуль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34