— Мы свое дело знаем, товарищ Тамакаев!
Прокурор-криминалист мог бы ответить инспектору угрозыска колкостью, но решил этого не делать. Чем дольше читал и перечитывал он бумагу, тем больше вытягивались вперед его губы. Читать-то особенно было нечего, но Тамакаев не мог оторваться от этих пяти-шести строк, напечатанных на белом листе:
«Радиограмма. Оставив кош Юзкулач вблизи колодца Дашгуйи, ушел подпасок чабана Сарана. Никто не видел его с утра. Если не принять срочных мер, мальчик может погибнуть. С песками он незнаком. Радист (фамилия)».
Тамакаев протянул радиограмму Талхату:
— Дашгуйи... Саран...
— Вы его знаете? — удивленно спросил Талхат.
— Дашгуйи, чабана Сарана и ты увидишь, когда нужно. Если эта радиограмма имеет к нам отношение... Хотя имеет. Это было понятно по тому, как ты шел в этот кабинет, да и по лицу твоему видно... Когда послана радиограмма?
— В день убийства.
— Какие у тебя сведения о подпаске?
Талхат открыл глянцевую папку, но не прикоснулся к лежавшим в ней бумагам, начал докладывать по памяти:
— Зовут парня Акы, фамилия Довранов. В семье он единственный сын. В прошлом году окончил школу. Сначала хотел поступить в политехнический институт, но сразу после выпускных экзаменов круто переменил намерение. Всех удивил — решил стать чабаном. Скромный, вежливый, работящий — так о нем говорят и учителя, и комсомольцы. Но бывал и вспыльчивым. Чабан Саран с родителями подпаска в хороших отношениях. Его никто не подозревает,..
Дверь вдруг открылась, и он замолчал. Секретарша вошла, сказала только одну фразу: «Прокурор просит зайти» — и повернулась, чтобы уйти. Тамакаев сердито остановил ее:
— Скажите прокурору, что я занят. Освобожусь и приду... минут через десять. А вам я должен сделать замечание: входить без стука в мой кабинет запрещаю. Пусть это будет в последний раз! Запомните хорошенько!
Он не видел, как секретаршу задели его слова, не слышал, как слегка стукнула за ней дверь. Повернувшись к Талхату, он слушал его, а тот продолжал:
— Никто не думает на чабана, хотя они только вдвоем живут в коше Юзкулач. Но то, что Акы ушел, бросив овец, непонятно никому.
— Какое расстояние между кошем Юзкулач и колхозом? Интересовались?
— Аййи... да.
— Сколько километров?
— Шестьдесят — семьдесят.
— Кто из родных Акы живет в городе?
— Никого.
— Знакомые, друзья, близкие есть?
— Никого нет.
— Может быть, одноклассники приехали сюда учиться?
— Не знаю. Не спросил...
— Неправильно поступили.
Тамакаев взял чистый лист, поставил на нем жирную точку, рядом написал: «Кош Юзкулач». От этой точки он провел длинную линию, на конце которой нарисовал такую же жирную точку, пометил: «аул». От нее провел еще линию, на конце которой написал: «Чарджоу», потом соединил «Чарджоу» и «Кош Юзкулач». Получился треугольник.
— Смотри!—Тамакаев ткнул в него пальцем. — Между кошем и аулом лежит дорога длиной в шестьдесят — семь^ десят километров, как ты сказал, хотя мог бы узнать поточнее... Между первой и третьей точкой расстояние побольше, километров сто, и прямой дороги здесь нет. Акы исчез...
— Одиннадцатого февраля.
— Одиннадцатого...— Тамакаев написал цифрами дату на том же листе.— Когда точно передана радиограмма?
— Одиннадцатого в два часа ночи.
— Что нам сейчас делать? — Тамакаев написал на том же листе и время, в какое была отправлена радиограмма. — Что делать? Определить маршрут, по которому подпасок мог уйти из коша. Зная, как он передвигался, можем узнать, чьей он стал жертвой. Это ведь он убит у овощебазы?
— Да.
— Родных Акы из аула вызывали? Опознали убитого?
— Аййи... Опознали.
— Я, Талхат Хасянович, не зря рисовал это,— Тамакаев снова ткнул пальцем в треугольник,— вам, по-моему, надо посетить эти места... Сейчас пустыня совсем не та, какой она была при наших дедах и прадедах. Всегда может найтись кто-нибудь, кто видел мальчика.
— Охотно поеду.
Тамакаев помолчал, потом спросил:
— Какие вести от капитана?
Хотя Талхат прекрасно знал, о ком спросил прокурор-криминалист, но сделал вид, что не понял его.
— От какого капитана?
— Мовлямбердыева...
— От майора Мовлямбердыева?.. Его теперь можно величать так, Мартирос Газгетдинович.
— Не спеши... Его звездочки еще впереди. Приказ ведь пока не получен.—Тамакаев во всем любил соблюдать точность.— Лучше скажи, как его дела в Ташкенте?
— Мегрэ напал на след.
— Что еще за Мегрэ? — Тамакаева покоробила фамильярность подчиненного, по отношению к своему начальнику.
— Это его так звали, когда он работал в Ашхабаде в министерстве. Я даже сам у него об этом недавно спросил: верно ли, что он Мегрэ?
— А он что ответил? — Тамакаев, прищурившись, смот -рел на инспектора.
— «Вах-хей, ты тоже! — ответил.— Не надо слушать всякую ерунду». А вы что подумали, как он мог ответить?
— Правильно он ответил... Он и не мог по-другому ответить. Ладно, собирайся в поездку.— Он, слегка улыбнувшись, протянул Талхату руку.— Если Мегрэ напал на след, похоже, мы скоро увидим преступника здесь...
Талхат вышел из кабинета так же быстро, как и вошел. В последние дни, с тех пор как уехал Хаиткулы, он научился двигаться вдвое быстрее прежнего, ведь обязанности начальника легли на его плечи. И взыскивали за все теперь. с него. Сегодня на утренней оперативке на него так навалились, что отдел работает не в том темпе, как хотелось бы, что дай бог каждому вынести то, что он услышал.
За эти два дня, прожитые без Мовлямбердыева, у него глаза открылись на то, что такое должность начальника уголовного розыска. Надо без задержек отвечать на поступающие каждый день в их отдел документы, выполняя все содержащиеся в них распоряжения. Старые и новые задания,
многочисленные заявления и жалобы... Разве все перечислишь! Стоит только войти в кабинет — звонит телефон. Поднимаешь трубку — приглашает какая-нибудь организация, приглашает не для того, чтобы чай пить, а разобраться подчас в щекотливом деле. Не больше чем на полчаса пойдешь туда, а возвращаешься с распухшей головой. Садишься за письменный стол — и все сначала...
Хаиткулы вроде и не ощущает всей тяжести своей работы. Наверное, сказывается опыт службы в министерстве? Или от природы дается такая работоспособность? Когда выступает — заслушаешься, ни на одном совещании его не собьют. .Все у него так убедительно звучит, что никто и не осмеливается придраться или лишний раз спросить: почему то-то не сделано? Даже самые въедливые работники стараются помалкивать... Нет, кто не выступает на оперативках и совещаниях, тем гораздо лучше. Каждый должен знать свое, место, и ты, Талхат, тоже.
Обуреваемый этими мыслями, Талхат вбежал в свое учреждение, стараясь, чтобы никто не попался навстречу,— обязательно отвлекут. А, между прочим, сделано за эти два дня немало: все, что лежало в глянцевой папке, попало туда не чудесным образом и было приготовлено не чужими руками. Документы, связанные с опознанием убитого, характеристики, биография подпаска — все это собрал сам. К нему первому, хотя и с большим опозданием, попала радиограмма, и он обзвонил весь тот район, чтобы убедиться в верности сообщения... Установление личности убитого, все это хорошо знают, — самое главное и для розыска, и для следствия. Ко многому относиться хладнокровно приучает их суровая работа, но видеть чужое горе по-прежнему бывает нелегко. И на этот раз было так же. Страшно вспомнить, как исказились лица родителей, когда им сначала показали даже не сына, а его фотографию. У них и слов не нашлось сказать, что это их сын, оба горько заплакали.
Сразу после обеденного перерыва Талхат не застал подполковника Джуманазарова на месте, потому-то сначала позвонил Тамакаеву. А сейчас он буквально ворвался в кабинет начальника милиции. Тот не дал ему перевести дух:
— Ну! Волк или лиса?!1
— Волк, товарищ подполковник!
— Садись, чай горячий! Пей, усталость как рукой снимет... И докладывай!
Талхат рассказал о том, что было сделано за день, вернее — за первую его половину: установлена личность убитого, собраны все сведения о нем. Рассказал и о посещении прокуратуры.
Начальник милиции согласился с Тамакаевым, что ехать туда, где жил Акы Довранов, необходимо.
— Поедешь завтра утром, посоветуйся об этом с ребятами, обдумайте все.
— Слушаюсь, товарищ подполковник! От майора известий нет?
— Пока нет. Ждем, Если будут экстренные новости, сообщим. Не обижайся, если разбудим ночью.Талхат вернулся в кабинет, заказал разговор со школой, в которой учился Акы, потом позвонил к Мовлямбердыевым, расспросил мать Хаиткулы о ее здоровье, спросил, не будет ли к нему поручений... Вместо поручений или просьб она наговорила ему множество слов благодарности; ее прервала телефонистка, связавшая Талхата с директором школы. Директор назвал ему фамилии, нескольких своих бывших учеников, обучавшихся сейчас в Чарджоуском пединституте. На каких факультетах, оя не знал...
Талхат сразу же позвонил в пединститут, попросил ректора принять его. Выбежал на улицу.Ректор помог ему разыскать одноклассников Акы, обучавшихся сейчас на разных факультетах — историко-филологическом, физико-математическом, химико-биологическом... Пола Талхат обошел все кабинеты и аудитории, пока побеседовал с ребятами и девушками, наступил вечер. Погода переменилась. Днем было солнечно и тихо, теперь стало ветрено, пошел снег, и любившему пофорсить без шапки старшему лейтенанту пришлось возвращаться на автобусе. Когда он вышел на конечной остановке, снег уже валил хлоцьями. Рядом с универмагом он столкнулся с Бекназаром, возвращавшимся, как и другие работники угрозыска, к концу рабочего дня в отдел.
Работа уголовного розыска зачастую начинается не в девять утра, а раньше,— так же, как кончается она не в шесть, а много позднее. Когда работники отдела собирались вместе, по опухшим глазам, ввалившимся щекам можно было легко узнать, кто из них недосыпал ночей, выполняя задание. После вечерних оперативок далеко не все из них могли идти домой к семьям. У многих работа продолжалась, как не пре-
рывалась она и в выходные дни... У каждого трудящегося есть два дня отдыха, есть они, разумеется, и у инспекторов, но дела подстерегают их и тогда. Близкие и знакомые обычно об этом знают, вот почему, увидев кого-нибудь из них в кино, в парке или даже, скажем, в бане, по привычке спрашивают: «Ты что, по делу сюда зашел?»
Сегодня вечером инспекторы за какой-нибудь час закончили обмен мнениями по текущим делам. Кабинет начальника угрозыска опустел быстро, как базар в Халаче. Записав в своем блокноте все самое важное, что предстоит сделать в поездке, Талхат сложил в портфель необходимые бланки, чистую бумагу. Расписался у оружейника за предоставленный в его распоряжение пистолет, сунул его в боковой карман кителя. Зная, что предстоит поездка в глубь Каракумов, попросил с собой лишнюю обойму. Потом вернулся в кабинет, запломбировал сейф и поехал домой.
...На следующее утро Талхат, как обычно, пружиной вылетел из-под одеяла, намочил под холодным краном полотенце, обтерся с шеи до пояса. Пока умывался, вскипел чайник, и Талхат принялся заваривать душистый утренний чай. Жена, уходившая за молоком, вернулась, ворча:
— Вот... до нас дошла очередь. Испоганили дверь, стыдно соседей. Лоботрясы... сколько развелось их!Талхат вышел на площадку. То, что Он увидел, покоробило его. Он потрогал рисунок пальцем — не стереть и не соскоблить: краска въелась в дерматин. Открывая дверь, он не заметил, что из-под нее вылетел сложенный лист бумаги. Сейчас он зашуршал под ногами. Талхат поднял его, развернул, прочитал и сунул в карман. Войдя в квартиру, набрал домашний номер начальника милиции, взволнованно сообщил:
— Товарищ подполковник, вчера ночью кто-то нарисовал на моей двери череп с костями и сунул под дверь записку. В ней написано: «Пожалей себя». Уверен, товарищ подполковник, все это имеет отношение к нашему делу...
Совершенно спокойно, так, будто ничего не произошло, Джуманазаров прервал его и сказал, что то же самое неизвестный проделал у дверей его самого, Мовлямбердыева и Хайдарова. Поведав об этом, подполковник пожелал Тал-хату счастливой поездки.
Талхат решил, что ослышался: несмотря ни на что,, подполковник отправляет его в такой дальний рейд. Наверняка это дело рук того же, кто прикончил парня. Хаиткулы ищет убийцу в Ташкенте, а его отправляют в пески... Он
Держал в руке трубку, не веря, что разговор закончен, но это было так.
...Сегодня, когда события, описываемые в этом романе, давно отшумели, можно засвидетельствовать, что Талхат, вернувшись из Каракумов, будет лишь радоваться, что подполковник не удержал его в городе. Вспоминая это утро, он скажет себе с гордостью: «Останься я дома, следствие, возможно, задержалось бы...» Да что говорить о конце его командировки! Очень скоро, очутившись в песках, он забудет и о рисунке на дверях, и 0 записке — так много неожиданного встретится на его пути.
Но сейчас, покидая дом, Талхат, сидя в машине рядом с шофером, то и дело оборачивался назад. Ему все казалось, что какая-нибудь из следовавших за ними машин вдруг просигналит: «Ближе к тротуару», потом, когда они остановятся, из нее выйдет знакомый дежурный и скажет: «Отставить, товарищ старший лейтенант... Просили вернуться».
Шофер не обращал внимания на его состояние. Его правая рука спокойно лежала на баранке, он смотрел только на дорогу, уверенно выводя машину из паутины городских и предместных улиц на одну из главных магистралей.
Они проскочили Чарджуйскую крепость — древнюю столицу этого края, и Талхат обернулся в последний раз. Но никто их не нагонял. Теперь, как и водитель, он смотрел только вперед.. Ходко бежавший газик быстро сокращал и без того казавшиеся Талхату короткими километры благоустроенного шоссе.
ТАШКЕНТ
Ташкентская милиция была поставлена на ноги — в ее городе, с почти двухмиллионным населением надо найти двух бежавших из Туркмении преступников. Вел розыск капитан Мовлямбердыев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34