Преступников было двое, об этом рассказал Берекет, который сообщил также и их приметы. Вот что с ним произошло.
На шоссе Ашхабад — Чарджоу, на последних километрах перед городом Чарджоу, там, где кончаются пески, на обочине дороги стояли двое. Если бы один из них не поднял руку, держа номер от машины, Берекет проехал бы мимо, не задерживаясь. Но, решив, что стоит и просит о помощи свой брат шофер, остановился. Эти двое мигом очутились на заднем сиденье, а едва он включил газ, как почувствовал, что
в затылок уперлось лезвие ножа... «Куда едешь?» — «В Ташкент».— «Повезешь до самого Ташкента. Слово скажешь — пеняй на себя». Другой приставил к боку пистолет, спросил: «Усвоил?» Чего же тут усваивать... На пароме предупредили: «Если спросят, откуда мы, говори — из Ленинграда». В пути поинтересовались едой, отдал свое, что было. Гнал на последней скорости, и под утро уже были в Ташкенте. Приказали ехать к вокзалу. Сошли за квартал до него. Это все, что знает... Запомнил обоих. «Даже если две тысячи лет пройдет, встречу и сразу же узнаю»,—так закончил Берекет свой рассказ.
Ташкентский уголовный розыск, так же как и Хаиткулы, располагал теперь двумя словесными портретами предполагаемых убийц подпаска.
Первый (имя и фамилия неизвестны):возраст — предположительно от 55 до 60 лет, рост — средний, сложение — крепкое,
лицо — полное, загорелое, с медным оттенком, глаза — серые, в красных прожилках, другие приметы — страдает частым кашлем, переходящим в приступы. Курит одни и те же сигареты «Памир», не докуривает их. Второй (имя и фамилия неизвестны):
возраст — предположительно от 36—37 до 40 лет, рост — высокий, сложение — худой, лицо — узкое, безбровое, глаза — выцветшие, белесые, другие приметы — побрит наголо. На вопрос: «Как они называли себя?» — Берекет ответил: «Одним и тем же словом: башлык».
Кроме пепла от сигарет «Памир», в машине Берекета ничего не нашли. Это огорчило Хаиткулы. Хотя бы один отпечаток пальца! Но и его не обнаружили. Положение оставалось очень зыбким, но надежды Хаиткулы не терял. К тому же Берекет сам предложил то, что в таких ситуациях редко кто предлагает: попросил разрешения участвовать в розыске.
— То, что вы, Берекетджан, любите петушиные бои, понятно,— Хаиткулы немного сомневался в искренности Берекета.— Там азарт, радость победы, призы. А что вы будете иметь, сотрудничая с нами? Опасности и риск, больше ничего. А самый большой приз — наша благодарность...
— Агалар,— Берекет обращался к Хаиткулы так, будто в его лице воплотилось несколько милицейских работников,— агалар, если говорить правду, я не использую своего куцего, только чтобы заработать. Если б это было так, мне это быстро бы надоело, и я бы бросил эти бои. Но вы правы, радость победы — не последнее там дело, ради нее я этим и занимаюсь. Да, я человек азартный и люблю быть
-первым... Агалар, ваше дело — не петушиный бой. Там результат станет ясным не больше чем за час, а у вас будто за воздух хватаешься, не видно работе конца и края. Верно, преступников сюда привез я. Знал бы, что они наделали, не посмотрел бы, что один против двоих... Я тоже в свое время в Ташкенте никому спуску не давал... Не думайте, что хвалюсь. Вах, разве я мог хотя бы во сне увидеть, что изверги сядут в мою машину, агалар?! Я виноват, что привез их сюда, поэтому, пока их не поймают, мне ничего не надо. Думаю, и вы не откажетесь от моей помощи? Если вы не будете опираться на нас, а мы на вас, эти подонки нам житья не дадут...
Хаиткулы стал менять свое отношение к Берекету. Постепенно все привыкли к его присутствию в опергруппах.
...Милицейская машина остановилась у входа в городской аэропорт. Берекет, как было условлено, пошел к кассам, затерялся среди пассажиров. Мелляев и Хаиткулы пошли к начальнику аэропорта. Тот не заставил себя ждать, выслушал их, нажал кнопку коммутатора, попросил кого-то прийти к нему. Вошедшего представил как своего зама по перевозке пассажиров.
— Леонид Иванович, это товарищи из уголовного розыска, Интересуются пассажирами, вылетавшими с нашего аэропорта два дня назад. Будьте в их распоряжении.
Ташкент связан воздушными линиями со всеми уголками страны. Десятки лайнеров ежедневно поднимаются в воздух с его аэропорта. Мелляев и Хаиткулы должны были среди той массы людей, которые улетели отсюда, найти двух человек, имена которых им даже не были известны. Мысль проверить списки пассажиров пришла к Хаиткулы лишь накануне этого дня, и он жалел, что не подумал об этом раньше.
Майор Мелляев поддержал его идею. Он предложил направить работу по определенному руслу, чтобы сократить ее
объем,— не проверять же в самом деле громадные списки нескольких сот рейсов, прямых и транзитных! Предложил он проверить в первую очередь рейсы того дня, когда преступники примчались на машине Берекета в Ташкент. Кроме того, надо обратить внимание на тех, кто вылетал из Ташкента в Туркмению, и прежде всего в Чарджоу, и кто носил туркменские фамилии. Список этих фамилий в блокноте Хаиткулы занял несколько страниц. Передав его майору Мелляеву, он выписал себе лишь несколько имен.
Майор, получив список, развил бурную деятельность. Чтобы выяснить личности туркмен, два дня назад покинувших Ташкент, обзванивались гостиницы и ЖЭКи. Оперативные работники, установив адреса, вежливо опрашивали родственников тех, кто уехал, не были ли они в командировке в Чарджоу или где-либо рядом.
Хаиткулы же, зная, что подполковник Джуманазаров ждет от него известий, связался с Чарджоу. Состоялся непродолжительный разговор:
Мовлямбердыев. Два дня назад из Ташкента в Чарджоу вылетели несколько туркмен. Их фамилии: Ханмамедов, Джумаев, Аташгиров, Темиров, Бегов. Надо обратить на них внимание. Если они местные, то работа облегчается...
Д ж у м а_н а з а р о в. Примем к сведению, Хаиткулы Мов-лямбердыевич... Теперь выслушайте меня: от себя лично и от всего коллектива от души поздравляю с нрисвоением майорского звания. Сегодня получили приказ... Людей, которых назвали, сразу начнем проверять. Срочно. Вот вам новость: они у нас заявили о себе. Можно сказать, приступили к открытым действиям... Войну объявили.
Мовлямбердыев. Когда?
Д ж у м ана з а ро в. Вчера ночью изобразили на наших дверях, меня не обошли тоже, кое-какие рисуночки недвусмысленного содержания, и записочки подбросили, чтоб мы береглись. Мне кажется, они нас всех хорошо знают.
Мовля мбердыев. Товарищ подполковник, командировку в Ташкент завершаю. Проверка всех лиц по составленным спискам идет полным ходом. Здешние коллеги сегодня собирают большое совещание, будут разрабатывать меры по предотвращению возможных насилий, если рецидивисты остались в городе. Контролируются все районы... То, что преступники приехали в Ташкент, считаю их тактическим ходом. Думаю, на следующий же день они куда-то удрали. Считаю свой список важным средством для выяснения их дальнейшего маршрута...
Джуманазаров. Ждем вас, товарищ майор! Ваше отсутствие здесь уже сказывается. К вечерним ташкентским рейсам вышлю машину.
МАХАЧКАЛА
Преступников настойчиво искали в Ташкенте и Чарджоу, они же в это время были далеко как от одного, так и от другого города.
...Один из пассажиров Берекета Баракаева, старик, угрожавший ему пистолетом, спал крепким сном, когда они приехали в Ташкент. Его спутник, которого по-другому и назвать нельзя было как Длинный — таким он был высоким и худым,— не сводя глаз с Берекета, разбудил Старика (эта кличка ему очень подходила):
— Приехали, башлык.
Что-то проворчав, Старик спрятал в карман пистолет, лежавший у него на коленях, и с неожиданной ловкостью выскочил из машины. Хотя было еще темно' и их едва ли кто-либо заметил, он спрятался за ближайшим деревом.
Длинный сначала внимательно осмотрел машину, потом щелкнул пружиной, спрятанной в рукоятке ножа,— лезвие скрылось в ней,— положил нож в боковой карман пиджака и, бросив на Берекета грозный взгляд, не сказав ему ни слова, вышел из машины.
Только после того, как «Жигули» скрылись из виду, они двинулись дальше. На вокзал не пошли, а свернули в первый попавшийся переулок... Побродив по узким улочкам, они взяли неожиданно подвернувшееся такси и поехали в аэропорт.
Все билеты на самолеты, вылетавшие из Ташкента в Чарджоу, как им сказали, были проданы, но Длинного это не, смутило. Две бумажки красного цвета, откуда-то сверху свалившиеся перед строгой на вид кассиршей, вынудили ее куда-то позвонить. Потом она попросила у Длинного два паспорта и без задержки выдала ему два билета на ближайший рейс.
Едва началась регистрация, как оба пассажира, с таким трудом доставшие билеты, неожиданно изменили свое решение лететь в Чарджоу и сейчас же продали их двум студентам, тщетно осаждавшим, как и другие пассажиры, окошечко дежурного кассира. Совершив эту операцию, Старик снова занял очередь в кассу, а Длинный ушел в зал ожидания. Через несколько часов они уже сидели в самоле-
те, летевшем из Ташкента в Махачкалу. Во второй половине того же дня их можно было бы увидеть на площади перед аэровокзалом столицы Дагестана, где, несмотря на вереницу свободных такси, они ловили свободного «частника». Водитель «Москвича» любезно подвез их туда, куда попросил Старик.
И снова они подождали, когда скроется с глаз ненужный свидетель, только потом пошли по тротуару взбегавшей в гору улочки.
— Опять пешком? — Длинный, видно, не любил больших прогулок.— Зачем тогда «колеса» брали?
Старик, попыхивая «Памиром», хмуро объяснил:
— Если не хотим сами себе выкопать могилу, мы должны быть очень осторожными, башлык! Ты думаешь, чарджоус-кая милиция спит? Я тебе должен объяснить, как они работают? Откуда ты знаешь, что собаки не бегут по нашим следам? Что...
Слово застряло у него в горле, потому что у Старика начался приступ кашля. А Длинному не хотелось возражать ему, хотя после сказанного Стариком он невольно обернулся и посмотрел туда, откуда они шли. «Зачем с ним спорить,— думал он,—нельзя обижать того, кто столько сделал мне добра... Столько, сколько я не видел от родного брата. Аллах не помог, а он выручил,..»
Длинный мысленно перенесся в прошлое.Судьба свела их вместе лет пятнадцать тому назад в исправительно-трудовой колонии. Когда Длинному оставались до освобождения считанные деньки, он не удержался, чтобы не позариться на добро одного из осужденных. В вспыхнувшей драке к затылку Длинного был приставлен нож. Еще секунда... Но случай спас ему жизнь. Откуда ни возьмись появился пожилой человек и палкой, на которую он опирался, отстранил нож. Это было воспринято как приказ. Длинного никто больше пальцем не тронул.
Он тогда бросился к своему освободителю, не зная, чем его отблагодарить. Но его спаситель в благодарности не нуждался. Хотя его и донимал кашель, с гордой осанкой он вышел из барака. Это и был Старик.
Настал день освобождения, и они встретились еще раз. Их освободили в один и тот же день, поэтому они вместе прощались с начальником колонии в том помещении, откуда выходят за ворота без охраны, вместе дали обещание никогда сюда не возвращаться.
Вторая встреча связала их крепко-накрепко. Они оба поселились в Чарджоу: что называется, пустили здесь корни.
Они действительно сдержали слово и не вернулись в исправительно-трудовую колонию. Люди забыли об их темном прошлом. Их считали близкими друзьями и всюду приглашали вместе.
Длинный остался со Стариком, хотя тот ни разу ему не сказал: «Оставайся со мной», не приказывал, не просил... Старик был уверен, что даже если бы сроки их освобождения не совпали и Длинный вышел бы позднее, рано или поздно он нашел бы своего спасителя. Он хорошо знал психологию подобных людей и безошибочно угадал в Длинном того, кто из благодарности готов стать рабом своего благодетеля.
Дни, проведенные в колонии, они считали непростительно потерянными и, выйдя на волю, стремились жить так, чтобы каждый их день шел за два и чтобы сама жизнь платила им вдвойне — благами и удовольствиями. Они этого добились, причем научились ловко скрывать многие махинации и от милиции, и даже от близких людей...
Старик постучал в калитку двора, огороженного высокой стеной из естественного горного камня. Во дворе залаяла собака, ее лай становился все громче, и Длинному стало не по себе. Он сунул руку в карман, нащупал нож.
— Цыц! Здесь живет друг! — Старик схватил его за руку.— Когда надо будет показать твой красивый кинжал с белой рукояткой, скажу...
— Хорошо, подожду, башлык. — Длинный все же отступил на шаг.— Не люблю я собак... Загавкают — у меня душа переворачивается.
— Мне самому они до сих пор снятся.— Старик говорил очень тихо, так, чтобы его мог слышать только Длинный.— Она вот лает, а я опять там. Не могу привыкнуть, будто время остановилось.
Собайа затихла. Загремели засовы, мужской голос спросил:
— Кто там?
Длинный увидел, как просветлело лицо Старика. Он сказал по-азербайджански:
— Горхмагинэн, бу мэнэм. Ачгинэн. (Не бойся, открывай. Это я.)
Калитка открылась. Среднего роста, полный, в незастег-нутом пиджаке хозяин торопливо поздоровался и впустил их во двор. Вид у него был встревоженный. Но, убедившись,
что гости, после того как разулись и сбросили в прихожей лишнюю одежду, ведут себя спокойно, успокоился и сам. Он пригласил их в просторную гостиную, такую просторную, что в ней можно было бы развернуться и всаднику с лошадью.
— Салам! Живы-здоровы? Доехали благополучно?.. Я поджидал вас.
Старик начал отвечать ему, но смолк на полуслове, как только на пороге комнаты появилась старуха в черном платье и черном платке на голове. Хозяин заверил гостей: они могут беседовать, не боясь, что их подслушают. «Она глухая, выстрела не услышит». Но Старик обиделся, что его прервали, и не проронил ни слова, пока старуха не ушла.
Он вытащил из кармана пачку «Памира», бросил ее на середину стола. Жест означал, что его сигареты могут курить все. Никто, однако, к ним не притронулся, курящим был он один.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34