Хотя Тамакаев вызвался первым осмотреть следы колес, он пока не сделал и шага к ним. Сейчас он был похож не на криминалиста, а скорее на философа, потерявшего нить мысли: глаза слегка прищурены, едва вздрагивают губы, шепчут что-то. Хаиткулы смотрел не отрываясь на этого удивительного человека. В нем было много смешного: уши, торчавшие из-под шляпы и похожие на криво приделанные ручки чайника... И все же сам Тямакаев смеха не вызывал — его облик излучал что-то властное, из-за чего его многие боялись.
Капитан заметил, как верхняя губа и кончик носа Тама-каева сомкнулись и между ними исчезла тоненькая полоска усов,— криминалист явно увидел что-то интересное.
Наконец-то! Хаиткулы вслед за Тамакаевым увидел отчетливые отпечатки протекторов. Он посмотрел на криминалиста:
— Считаю, что надо вызвать ГАИ. Как вы думаете? Тамакаев обернулся к нему, посмотрел невидящими глазами:
— А, вы еще здесь?
Хаиткулы, ни слова не сказав, направился к только что прибывшей машине с рацией, переговорил с ГАИ и, стараясь попадать в свои же следы, подошел к стене, у которой разыгралась трагедия. Действительно, на ней были и вмятины, и царапины, и следы вывалившейся штукатурки. Хаиткулы нагнулся, прикинул расстояние от земли до первой выбоины — около метра. Сантиметров на шестьдесят выше вторая вмятина — не больше человеческой ладони, но глубже первой. «Тут он совсем обессилел,— подумал Хаиткулы,— обессилел или был ослеплен, и его прижали к стене». Последние минуты погибшего ему представились так: ослепленный светом фар, человек, словно стремился сдержать машину, вытянул вперед обе руки, а сам, согнувшись, пятился назад... Но машину не остановить... Верхняя вмятина — след от затылка, нижняя... Хаиткулы не успел обдумать, откуда взялась нижняя вмятина,— за спиной раздался голос Тамакаева:
— Не теряйте времени, капитан!
Хаиткулы не ответил. Нет необходимости напоминать ему о том, что время дорого. Покидать место преступления, пока не будет досконально проверено все, он не имеет права. Он машинально стал подбирать куски снега из-под стены, как бы собираясь делать снежки, брал, сжимал в кулаке, пока снег не превращался в крошево. Хватал снег то левой, то правой рукой со всех участков, где не было следов. Нигде ничего подозрительного... «А вот здесь, похоже, он упирался ногами, чтобы устоять на снегу...» И вдруг почувствовал, что порезал пальцы. Хаиткулы раскрыл ладонь — сверкнули окрашенные кровью осколки толстого стекла.
Он выпрямился во весь рост, крикнул:
— Мартирос Газгетдинович!
Тот не торопясь подошел к Хаиткулы.
— Вот это другой разговор.— Криминалист осторожно взял осколок, поднес к самым глазам; прищурясь, всмотрелся.— Осколок фары. Возможно, той машины, а возможно, и нет. Как бы то ни было, находка очень важная.
— Только той машины.— Хаиткулы был уверен, что не ошибается.— Во-первых, те, кто здесь живут, с машинами дел не имеют, Мартирос Газгетдинович. Во-вторых, маленьких детей в доме тоже нет, чтобы они могли затащить эти стекла сюда и ими здесь играть. В-третьих, стекла лежали на снегу как раз там, где стоял потерпевший...
— А чем вы объясните, что фара оказалась разбитой? Неожиданный вопрос Тамакаева сразу же поколебал уверенность Хаиткулы.
И правда, чем это объяснить? Даже если на пути машины не было бы человека и она просто врезалась бы в стену, бампер не дал бы расколоться фарам. А тут никаких следов... бампер не коснулся стены...
— Чем это объяснить? Сейчас попробуем...— Хаиткулы повернулся спиной к стене, принял, позу жертвы, которую пять минут назад рисовало его воображение: словно борец, не желающий подпустить близко соперника, низко согнувшись, вытянул вперед обе руки.— Я тот парень, а вы — машина... Идите на меня, идите... Ну, представьте, что я за рулем. Расстояние между нами — всего один шаг. Но человек никогда без боя не отдает жизнь. Что я могу сделать в последние секунды своей жизни?
Рассуждая так вслух и. разыгрывая сцену гибели подростка, Хаиткулы почувствовал, что правой ноге его что-то мешает. Нагнулся, покопался в снегу, нащупал половинку кирпича, поднял ее, прицелился в Тамакаева, замахнулся... Прокурор-криминалист отпрянул в сторону.
Хаиткулы и сам удивился: откуда было взяться здесь обломку кирпича? В чистоплотности хозяек он убедился. Почему же кирпич не убрали? Значит...
— Мартирос Газгетдинович, посмотрите, наверху есть желоб?
— Есть. На ладонь вынесен от стены.
Хаиткулы стал расчищать мягкий снег возле своих ног. Так и есть! Под самым водостоком площадка была вымощена половинками кирпичей, чтобы не подмывало стену. Она едва была прикрыта снегом. Как он сразу ее не заметил! Быстро расчистив снег, обнаружил, что двух половинок на месте не было, причем явно обе вынуты недавно.
— Он успел вытащить только две штуки...— Хаиткулы говорил это Тамакаеву, не глядя на него.— Одной прицелился в фару, кинул и попал. Тот кирпич должен быть где-то поблизости.
— Или же...—Прокурор-криминалист наклонился над кирпичами, уложенными на земле, убедился, что их легко можно было вытащить: раствор между ними совсем раскро-
шился.— Или же...—Он сделал паузу — послышался хруст снега позади, это подходили к ним закончившие свою работу участковый и шофер.— ...Или же парень целился в того, кто сидел за рулем, промахнулся и угодил в фару. Фара раскололась, кирпич упал на землю. Должен быть здесь. Некуда ему деваться. Найдем.
— А если не найдем, значит, он попал в цель. Верно?
— Цель? Какая цель?! Шофер, стекло, фара? У него, возможно, было много целей... А как узнать одну...
Хаиткулы вдруг разозлился на Тамакаева, захотелось выругаться. Ребенку же ясно, что фара раскололась от удара. Но как всегда, он и на этот раз сдержался.
— Если на вас бросается собака, а в руке у вас камень, вы куда его кинете? В собаку или в осла?
Тамакаеву было безразлично, как с ним говорят — спокойно или раздраженно, главное — докажи свою правоту. Он не обратил внимания на тон Хаиткулы.
— Где искать еще одну половину кирпича, написано под этим снегом, мы сейчас л будем там читать. Если вы не решили аннулировать вызов ГАИ — мы бы и без них справились,— то поторопитесь... Давайте вместе искать ту половинку кирпича, которую парень швырнул в цель. И вы помогайте.— Он посмотрел на стоявших рядом шофера и участкового, нагнулся, стал бережно горстями отбрасывать снег.— Вами, Хаиткулы Мовлямбердыевич, скажу откровенно, я доволен. Хорошо запомните то, что сейчас скажу! Если я умру, то завещаю вам не только свою должность, но и эту немодную шляпу, и мое любимое, древнего покроя пальто. Только вам, никому другому! — Он улыбнулся, показав крупные зубы.
Эта улыбка тронула Хаиткулы, он понял, что суровый Тамакаев действительно доверяет ему.
— К тому времени от вашей шляпы, как и от пальто, ничего не останется. Желаю вам еще несколько таких шляп сносить и несколько пальто тоже... Это раз. Должность уже не будет вашей после того, как уйдете на пенсию. Это два. Что же достанется мне? Может быть, кувшин какой-нибудь, который в землю закопаете?
— С вами серьезно, а вы, товарищ капитан...— Тамакаев снова улыбнулся.
Они так и не нашли то, что искали,— еще одну половинку кирпича. Брослв это занятие, пошли к следователю Нокерову, вглядывавшемуся в обнажившиеся следы протекторов машины.
Неожиданно перед Хаиткулы вырос Талхат:
— Товарищ капитан, есть новости! В спальне у молодухи под кроватью нашлись полбутылки водки и пепельница, полная окурков. А под подушкой — мужской носовой платок. Видно, тот был простужен, если носовой платок держит под
подушкой...
— Старуха знает об этих находках?
— Нет. Она же заперлась у себя, а я с понятыми все это разыскал у молодой.
— Что та говорит? Как все объясняет?
— Хитрит. Плачет, и все. Хочет следы замести.
— Каким образом?
— Говорит, с позавчерашнего дня от кого-то осталось. Неправда... Скрывает что-та. Ее немного прижать...
— ...Немного прижать! Талхат! — Хаиткулы помрачнел.— Не узнаю вас. Столько улик, а вы глупости говорите... прижать. Что-нибудь о себе рассказала?
Ответ Талхата Хаиткулы слушал уже по дороге в тот же дом: муж осужден на большой срок, но через полгода должен вернуться, сама молодуха работает уборщицей в больнице.
...Женщина все еще плакала; капитан, придвинув к ней поближе стул, сел, задал первый вопрос:
— Кто был у вас ночью?
Женщина продолжала плакать, но сейчас ее слезы не могли разжалобить Хаиткулы.
— Хватит рыдать! Давайте поговорим по-человечески. Под вашими окнами убит не воробей... То, как вы ведете себя сейчас, вызывает разные подозрения. Их надо рассеять, и это в ваших же интересах. Все, что нашли здесь, будет отправлено на экспертизу сию же минуту. Чтобы определить, когда была открыта бутылка и выпита водка, когда курились папиросы, на это нам не надо много времени. Найдем и пившего, и курившего. Вот тогда-то гарантировать, что имя этого человека останется между мной и вами, я не смогу... Если же скажете сейчас, кто курил и кто пил, чей носовой платок под подушкой, то... даю вам слово...
Женщина перестала плакать:
— Честное слово, тот, кто приходил сюда, не имеет никакого отношения к случившемуся. Поверьте мне, совсем никакого. Пусть меня накажет аллах, если я говорю ложь. Пришел он поздно вечером. Примерно около десяти... А после того, как за окном все стихло... ну, когда машина умчалась, ушел. Сказал: «Нас хоть пусть не впутывают в это дело». Разрази меня аллах, еели вру.
— Он хромой? — Талхат склонился к женщине, чтобы лучше слышать ее.
— На кой ляд мне сдался хромой! — Глаза ее округлились, но, сразу же поняв, что сказала лишнее, снова изобразила на лице страдание.— Он тихий человек. Ничего не видел, как и мы, шум слышал, и все. Пусть аллах меня накажет...
— Его фамилия? Адрес? Место работы? — Хаиткулы встал, направился к двери. — Если он не виноват, ни один волос с его головы не упадет.
— 3-з-з-а-акройте дверь,— молодуха была готова снова зарыдать,— пусть свекровь не слышит. Если узнает, ее сын с меня семь шкур снимет и каждую саманом1 набьет!
Хаиткулы, попросив Талхата тщательно записать все, что сообщит женщина, вышел, плотно прикрыв за собой дверь.
Вокруг следов, оставленных колесами ночной машины, суетились его коллеги. Не успел Хаиткулы расспросить их, как появился Талхат:
— Товарищ капитан, все в порядке! Марыйская, дом номер... Врач он!
— Едем.
Дежурная машина выехала на одну из периферийных магистралей, проскочила железнодорожный мост, свернула направо и помчалась по Марыйской улице.
Подъехав к дому, Хаиткулы стукнул в калитку, она сразу же открылась.
Стоявший в ночной пижаме человек, увидев милицейскую машину, побледнел, произнес скороговоркой:
— Так и знал... Знал, что приедете. Только вы на меня зря время потратите, это же я предупредил сторожа. Всё! Больше ничего не знаю.
Хаиткулы, выслушав его, сказал:
— Оденьтесь, пожалуйста, так, как вы были одеты вчера поздно вечером, и обувь ту же наденьте...
Мужчина пошел в дом; работники милиции, глядя ему вслед, так и не поняли, хромает он или нет. Он быстро вернулся, и Хаиткулы убедился, что он был в тех же галошах, в каких шел по снегу от дома, в котором жили две одинокие женщины.
Машина тронулась. Когда переехали мост, а потом очутились на перекрестке улиц Пушкина и Карла Маркса, шо-
фер вопросительно посмотрел на Хаиткулы. Если ехать в милицию, то перед перекрестком надо свернуть налево. Хаиткулы сказал: «Прямо».
Через десять минут они снова были возле злополучного домика.Приободрившийся было в машине врач — работники милиции вели себя безукоризненно вежливо, — увидев теперь еще больше этих суровых людей в серых фуражках, снова, что называется, скис.
— Свой след узнаете?
Ему показали на четыре нитки следов, ведущие к складам.Врач секунду помедлил, потом показал:
— Эти мои.
Хаиткулы. тут же включил магнитофон, который по его просьбе привез Нокеров, поднес микрофон поближе к губам доктора:
— Повторите, какой след из этих четырех ваш? Какой по счету?
— Крайний... справа.
— Объясните, почему правая нога оставила такие вмятины? Вы хромаете?
— Нет.
— Нет? Тогда сравните те следы и эти, — Хаиткулы указал на свежие отпечатки галош доктора на снегу.
Тот ничего не ответил. Карэн Карапетян подошел к Хаиткулы, положил ему что-то в карман. Потом направил аппарат на доктора, щелкнул затвором, сфотографировал и свежие его следы. Спросил Хаиткулы, не нужен ли сейчас, и, предупредив, где будет, исчез.
Допрос пошел по обычному в таких случаях руслу: подозреваемый отмалчивается, допрашивающий уговаривает его.
— Доктор, ваше поведение мне не нравится. Своим молчанием вы можете. только усугубить вину, пора бы это понять. Здесь на ваших глазах произошло преступление. Вы обязаны рассказать нам. все, что видели. Вашему положению сейчас я бы не позавидовал. Откровенность вам только на руку...
Доктор молчал.
Хаиткулы сунул руку в карман, вынул фотографию, которую положил Карапетян,— снимок лица убитого подростка.
— Учтите, доктор, что вы были на месте преступления... и весь этот разговор не беседа за дастарханом, а вполне официальная беседа представителей органов внутренних дел с подозреваемым человеком. Вы не должны молчать... В какое время вы сюда приехали? - Кажется, в десять.
— А без «кажется».?
— Вчера вечером в десять. -До того как оказаться здесь, где вы были?
— Дома.
— На чем сюда приехали?
— На такси.
— Где взяли такси?
— У дома.
— Сколько было на счетчике, когда приехали сюда?
— Зачем это вам?
— Отвечайте на вопрос, доктор!
— Рубль... Нет... три!
— А все-таки — рубль или три? — Не разглядел, сколько набило.
— Сколько дали шоферу?
— Кажется, трояк... В темноте не отличишь рубля от пятерки.
— Шофера, который вас вез, узнаете?
— Темно, было, да я и не запоминаю лиц.
— Человека на этом снимке узнаёте? — Хаиткулы показал фотографию убитого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34