— Старик загасил очередную сигарету, придавив ее в пепельнице большим пальцем, требовательно обратился к Сарану: — Чабан, я не шучу. Если твои овцы подумают про нас, что мы волки, забравшиеся в отару, тогда не надо никакого ишлекли... Похоже, мы и так оторвали тебя от дела... Сейчас, поди, вам уже пора скот поить. Сколько раз в день вы поите овец? Думаю, не меньше двух?
От очага, где сидел подпасок, раздался звонкий смех.
Гость, собравшийся учить чабана пастушескому ремеслу, оглянулся, потом вопросительно посмотрел на чабана. Саран, которого не смутил гневный взгляд старика, не спеша сгреб нарезанное мясо в кучку, посыпал ее луком, снова платком вытер нож, потом уже ответил:
— В это время года овцы пьют один раз в два дня... А что касается наших дел, то с утра овцы уже нагулялись. Смотрите, какая погода, кызыгар!1 Зима суровая, подолгу им нельзя гулять. Вот и держим их в гараятак, товарищ Уруссемов...
— Что за гараятак? — спросил Ходжакгаев.
— А мы только что там были... Ветер западный, кызыгар, так что овец держим в загоне с восточной стороны бархана, для тепла навоз ихний же разбрасываем, вроде подстилки получается. Наши кобели их охраняют... Этот загон и зовем— гараятак... Что, в столице еще не знают о нем?
— Не знают...— У Ходжакгаева слезились от лука глаза, язык не слушался, он отвернулся от клеенки.— А что же получается — отара полдня ходит по степи, и ей этого хватает, чтобы прокормиться? Из колхоза корм привозят?
— Привозить-то привозят, только скотина его не ест.,. Лучше помрет голодной. Так мы же травы запасли, всегда даем, когда надо. И сечка есть, но они что-то не очень ее употребляют. Но даем, хоть малость поедят — и то дело.
Саран посмотрел на подпаска:
— Приготовь чай и займись ишлекли. Мы свое кончили, остальное за тобой.
Они выпили еще по пиале чая, и чабан предложил им пройти к отаре, но гости отказались — захотели посмотреть, как подпасок готовит ишлекли. Впрочем, Саран и сам не устранился от этого кулинарного процесса. В большой миске приготовил густую массу — «кашу» из пшеничной сечки. Уруссемов спросил:
— А это зачем?
Чабан, как всякий мастер своего дела, не спешил раскрывать секретов.
— Не спрашивайте. Глаза ваши сами все поймут...
Подпасок рассыпал по доске муку, раскатал тесто — получились два очень больших и толстых блина. Края одного из них загнул вверх на три пальца,— получились как бы стенки. Потом вылил приготовленную Сараном «кашу» на мясо и лук, перемешал все это, выложил смесь в готовую форму из теста, аккуратно разровнял, закрыл сверху вторым блином, провел по краям сырого ишлекли пальцами, чтобы оба блина слиплись. Поверх густо обсыпал ишлекли мукой.
Уруссемов все-таки не вытерпел, вынул изо рта сигарету:
— Зачем посыпал мукой? Теперь Саран ответил:
— Да-а-а... этого ваши глаза уже не увидят — зачем мука. Сейчас он положит ишлекли на горячий песок. Без муки он подгорит, и испортится наш ишлекли... А так — жар сжигает муку, а тесто и мясо только пропекаются при очень ровной, хотя и большой температуре.
Подпасок в это время сдвинул со своего места их нехитрую печь, дрова в которую укладываются прямо на ее песчаное основание, убрал щипцами непрогоревшие угли, смахнул золу и снял, собрав его в кучку, верхний раскаленный слой песка. Затем положил ишлекли на горячее песчаное основание, сделал в тесте две дырки, вставил в них металлические трубки, расстелил по ишлекли собранный в кучку горячий песок. Через несколько минут из трубок пошел пар,— значит, мясо пропеклось, ишлекли готов, можно доставать его из песчаной жаровни...
Рано утром следующего дня, пересчитав отару и выдав чабайу соответствующую справку, гости попрощались с ним и с подпаском, напомнили, что если Саран или подпасок приедут в Ашхабад и не зайдут к ним, то очень их обидят. И хотя старый чабан, а тем более подпасок, в ближайшем будущем не собирались быть в столице, от приглашения не отказались.
Подростки обычно привязчивы к новым людям. Подпасок, хотя и отнесся поначалу недружелюбно к гостям, особенно к тому, который был старше, теперь смотрел на них по-другому. Люди, которые служебный долг ставят выше своих интересов, не могут быть плохими. Подпасок был уверен, что не скоро увидит их, и даже немного пожалел об этом. Гости тоже не обещали вернуться в ближайшие месяцы. Но... жизнь сложится так, что пути всех четверых довольно быстро пересекутся, и последствия этого окажутся самыми трагичными.
ТАШКЕНТ
Хаиткулы очень хотел прибыть в Ташкент засветло, но это не получилось. Из-за непогоды самолет задержался на три часа, и когда «ЯК-40» делал свой круг над городом, он, расцвеченный мириадами ярких огней, был похож уже на огромный сказочный ковер.
Держа в руке «дипломат», Хаиткулы спустился по трапу, в лицо ударил свежий, но не такой холодный ветер, какой был в его городе. Все же по привычке поднял воротник плаща и сел в последний вагончик автосостава, курсирующего между посадочной полосой и аэровокзалом. На стоянке такси на многолюдной, напоминающей толкучку площади стояла очередь. Но машины подходили и уходили, поэтому Хаиткулы не успел и выкурить сигарету, как подошла свободная машина. К нему подсели еще трое пассажиров. Сошли они у самого въезда в город. После этого такси проехало еще не меньше получаса. Но вот шофер остановил машину и любезно сказал:
— Ахунбабаева, 12.
Хаиткулы вошел в подъезд большого здания. Дежурный по Министерству внутренних дел, высокий милиционер, выглядевший элегантно в своем черном форменном плаще-пальто, проверил у Хаиткулы документы.
— Мы вас ждали. Сейчас придет машина, поедете в гостиницу, номер забронирован... Завтра с утра свяжемся.
Спокойной ночи, товарищ капитан! — Он быстро написал на листке бумаги нужный Хаиткулы министерский телефон, козырнул.
Дежурная «Волга» недолго ехала по широкому, залитому огнями проспекту, в считанные минуты Хаиткулы оказался в гостинице «Ташкент». Шофер, не слушая возражений капитана, отнес его чемодан в номер. Убедившись, что Хаиткулы доволен номером, спросил, будут ли к нему поручения. Хаиткулы поблагодарил, и шофер оставил его одного...
Ему позвонили утром, когда он стоял перед зеркалом и брился дорожной электробритвой. Убедившись, что говорит с тем, кто ему нужен, звонивший попросил разрешения прийти в номер через десять минут. Хаиткулы не возражал.
Ровно через десять минут раздался стук в дверь. Если бы не служебная обувь, Хаиткулы не узнал бы работника милиции в этом полном человеке, носившем каракулевую шапку пирожком, такую же, как у Талхата Хасянова, и шикарную куртку на молнии от подбородка до самого ее низа.
— Доброе утро, товарищ Мовлямбердыев! — Он протянул Хаиткулы пухлую ладонь.— Майор Мелляев! Облуправление направило меня к вам, коллега. Если не возражаете, вместе пойдемте пить чай.
— У туркмен есть пословица: гость — раб хозяина. Я в вашем распоряжении, товарищ майор.
— Узбеки говорят по-своему: гость превыше отца, товарищ Мовлямбердыев... Туркмены любят чай. Знаю, потому что служил под Мары, в Мерве. Если не возражаете, позавтракаем в «Голубых куполах», это наша знаменитая чайхана.
Майор, хотя и был полным и низким, оказался хорошим ходоком. Даже Хаиткулы, любившему быструю ходьбу, пришлось прибавить шагу, чтобы не отстать от своего спутника. Утро оказалось морозным и туманным, асфальт покрылся ледяной коркой. То и дело можно было поскользнуться, но майор уверенно шел вперед. Казалось, завяжи ему глаза, он и тогда не сбился бы с дороги... Выйдя из гостиницы, они свернули направо, через подземный переход вышли к Центральному универмагу и дальше по улице, имевшей одностороннее движение, подошли к перекрестку, едва угадывавшемуся в тумане. Машины зажгли фары и медленно ехали им навстречу. Запрыгали над столбом огни светофора, и тут-то Хаиткулы потерял провожатого. Он дождался зеленого света, перешел улицу и почти натолкнулся на поджидавшего его майора.
— Извините, это у меня такая привычка — всегда бежать, — оправдывался майор. — Почти пришли...
Бок о бок они пошли дальше по самому знаменитому ташкентскому бульвару. Смотреть его надо, конечно, весной, когда, необозримый — шириной почти сто метров и длиной два километра, — он утопает в цветах и в зелени. Ташкент-цы любят местные ашханы1 и особенно чайхану «Голубые купола», возвышающуюся на холмике над бульваром.
Капитан и майор поднялись туда. Небольшие, рассчитанные только на четверых топчаны, с закрывающими их зонтами, с арыками, протекающими под ними, чтобы обеспечить прохладу в самый большой зной, сейчас показывали из-под снега свои почерневшие от влаги бока.
Они заняли столик в зимнем зале. На таких же топчанах, мимо каких они прошли на улице, но только застеленных ковриками, уже сидели люди, потягивая свой утренний чай. Высокий чайханщик в белом халате бегал как заводной, разнося фарфоровые чайники. Он без передышки наполнял их кипятком из двух клокотавших электросамоваров огромных размеров. Майор Мелляев, чтобы ускорить дело, сам накрыл столик, рассчитался тут же с чайханщиком. Поговорив сначала о достоинствах местного чая и этой чайханы, так удачно оформленной в национальном стиле, они перешли к делу. Хаиткулы показал майору список машин, которые проехали в Ташкент через чарджоуский паром.
— Если бы самолет вчера не прибыл так поздно, мы могли бы их встретить в дороге. Теперь придется обходить их по адресам!, товарищ майор!
— Это и вся наша работа?
— Пока да.
— Если не возражаете, еще чаю...
— Достаточно, товарищ майор, примите во внимание объемы здешних чайников...
Они вышли на улицу. Туман рассеялся, в городе стало светлее, и Хаиткулы невольно залюбовался видом этой части бульвара — настоящего парка. Мысли нечаянно перенеслись в Фирюзинское ущелье, что неподалеку от Ашхабада. Хаиткулы, когда учился, частенько ездил туда с товарищами, ездил даже с ночевкой. Как это было давно! А ведь удивительное место, второго такого не найдешь не только в Туркмении, но, может быть, и во всей стране... По берегам многочисленных водоемов там растут редчайшие представи-
тели флоры, наверное, всего Востока. Фирюза —это не парковое место и не ботанический сад, а райский уголок! И вот-что-то случилось в последнее время: народ перестал здесь бывать; не то чтобы место стало заброшенным, но нет здесь прежнего многолюдства, не звучит, как когда-то, музыка — туркмен, курдов, так любящих свои флейты, азербайджанцев, исполнявших на тарах или дойрах волшебные мелодии, под которые танцевала и пела молодежь. В выходные дни в тенистых уголках Фирюзы бывало веселее, чем на самых богатых тоях. Отчего же все стало там по-другому? И парк вроде бы тот же — красивый и прохладный, окруженный со всех сторон горами. Ничего не изменилось, а люди сторонятся мест, где когда-то любили веселиться. Почему утрачен человеческий интерес к общению? Почему нередко люди хотят быть подальше друг от друга? Или это личные машины дают им возможность ездить в отдаленные уголки, и они забывают о старых... «В чем дело?» — спрашивал себя Хаиткулы.
Когда он переехал в Чарджоу, увидел там то же самое. Прекрасен городской парк! Хаиткулы студентом на каникулах и сюда приезжал с друзьями, приезжал просто так, зная, как умеют здесь отдыхать и радоваться жизни. У входа в парк, помнится, тогда была большая площадка для любителей шахмат — сейчас ее нет и в помине, а тогда отбоя не было от любителей самой древней в мире игры; немного подальше начиналась аллея, куда жители приходили послушать песни крымских татар, посмотреть их темпераментные пляски. Аллея есть и сейчас, стала еще краше и благоустроенней, только ни песен, ни танцев больше нет. Днем собираются местные подростки, дымят сигаретами, а вечером, тем более ночью, не каждый решится пройтись по парку. А рано утром дворничихи, производя уборку, сумками выносят из парка на приемный пункт порожнюю посуду...«
От воспоминаний и тревожных мыслей Хаиткулы отвлек голос майора, вызывавшего по карманной рации дежурную машину. Они прошли по бульвару и в самом его начале увидели поджидавшие их «Жигули». Первым, кого они решили навестить, был значившийся в списке Мирсаид Гуля мов — улица Руставели, 46. Они поехали туда.
Хаиткулы позвонил в дверь, обитую черным дерматином. Открыл человек в замасленном комбинезоне, с инструментами и с ведром в руках. На вопрос Хаиткулы ответил, что он и есть Гулямов.
— Что стоять? — Он показал на открытую дверь, ведущую в глубину квартиры.— Проходите, выпейте хотя бы пиалу чая.
— Мирсаид-ага, вы, по-моему, шли мыть машину? — Хаиткулы нашел форму вопроса, позволяющую не обидеть хозяина отказом и в то же время дающую ему понять, что им некогда чаевничать.
После того как'Гулямов подтвердил, что шел мыть машину, капитан объяснил, зачем они пришли.
— Вам, вижу, время дорого,— Хаиткулы кивнул на инструменты в руках Гулямова,— нам тоже. Если не возражаете, пройдемте к вашей машине. Далеко до гаража?
— Не-ет... Как выйдешь, тут же.— На лице у него было написано крайнее удивление.
Пока Гулямов возился с ключами у ворот металлического гаража, майор спросил:
— Сколько человек ехало в вашей машине из Еревана?
— Если считать меня, то двое.— Гулямов, словно желая спрятать от их глаз белую «Волгу», загородил спиной вход в гараж.— Могу показать документы, если думаете, что они не в порядке. Машина куплена на честно заработанные деньги. Не верите? В сберкассе подтвердят. Нас в семье четверо, каждый месяц все вместе приносим домой тысячу рублей зарплаты...
— Мирсаид-ага, вы нас не поняли...— Майор не собирался мучить Гулямова загадками.— По пути вы никого не подсаживали? Назову конкретное место, в районе города Чарджоу...
— У Байрам-Али, или в пустыне, или у самого города,— уточнил Хаиткулы.
Гулямов надолго задумался, как бы решая про себя, что таится за этими вопросами и как на них лучше ответить. Хаиткулы решил вывести его из затруднения:
— Мирсаид-ага, мы ищем людей, совершивших тяжкое преступление.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34