Кто ему передал? Загадка. Думаю, пилот, вертолета.
На чем мы остановились?На том, что обманули аксакалов. Пригласили их в сельсовет, а сами не пришли. Поскольку ранение председателя оказалось легким, его оставили в ауле, а нас с Рамазановым на вертолете доставили в город.
Человек спотыкается там, где этого не ждет,— так говорят. Счастье тоже выпадает лам неожиданно... И все-таки, что бы ни говорили, а человек — самое чувствительное животное из всех, какие созданы природой. Во многих случаях он предчувствует и хорошее, и плохое. Так было и со мной в горах,.. Но что же произошло на самом деле? Или. чья-то душа вселилась в того джейрана и послала нам свое проклятье? Или сделала свое черное дело рука обиженного человека?
Все это надо хорошенько взвесить. Сейчас вспоминаю с трудом, как это было; Стучат чьи-то сапоги. Чьи? Тех, кто пришел нас выручать, или же других людей?
Жизнь бывает интересной и загадочной, как книга. Ну-ка перелистаем еще раз наши цумадинские страницы!Председатель, как я писая, опередил нас и первым поднялся на уступ, к которому мы рвались. Потом он спустился нам навстречу, и уже втроем мы дружно атаковали гору ж без отдыха взлетели на тот уступ. Кому первому пришла в голову идея отметить успех ружейным залпом? Неужели мне? Горы нам этого не простили. С ближайшего склона сорвалась солидная глыба. Я еще видел ее. Видел, как она сшибла с уступа несколько приличных камней. Они сталкивались между собой, и от них разлетались искры. Я на се-
кунду оторвал взгляд от товарищей и посмотрел наверх. Что было дальше... не помню. Хорошо запомнил только, что камни катились на нас не с вершины, а с другого уступа, немного выше, и падали будто с точным прицелом.
Врачи на следующий же день, как мы оказались здесь, поставили нас на ноги. Ходить уже можно, но голова еще кружится, Капиталу тоже досталось, но я не перестаю удивляться врачам, которые делают настоящие чудеса. Все наши раны быстро заживают. Переломов, не оказалось, и это тоже чудо. Полностью согласен со словами капитана: «Остаться в живых под таким дождем — большое счастье».
О случившемся с нами мы говорили, но только шепотом. Рамазанов угадал мои мысли, мои сомнения:
— Не знаю, прав ли я, но сейчас поведение «власти» вызывает у меня большие подозрения. Не заманил ли он нас в западню со своим джейраном?
Я тоже склонялся к этой мысли. Или так всегда бывает — когда в беде один уцелел, то именно его начинают подозревать в коварстве... Но я не высказал своих сомнений капитану. Согласиться с ним — значит непроверенный факт поставить на обе, ноги. Рановато. И я промычал что-то неопределенное, вроде:
— Но как он мог знать, что глыба не трахнет его по голове, стоял же, рядом? — Я вспомнил не то книгу, не то фильм и задал вопрос капитану: — Мы стреляли из ружей?
— Стреляли.
— Сразу из трех?
— Залпом.
— Если так, то мы сами себе на голову сбросили лавину. Годы не только людей старят, но и горы. Скалы трескаются. Ветер их обдувает, делает неустойчивыми, дробит на отдельные глыбы. Малейшего толчка достаточно, чтобы какой-нибудь камень потерял опору...
— Еще что?
— Еще? Слушай. Горы, по-моему,— живой организм в природе. Они тоже растут. Происходит их перемещение. Очень резкие смещения мы .называем землетрясением, а мелких не замечаем и не чувствуем...
— Ты — геолог; туркмен гардаш?
— Нет, с чего ты взял?
— Тогда не мучайся, не учи горца. Чтобы знать про все то, что ты сейчас рассказал, не надо кончать института, хватит и среднего образования. Я же чувствую горы вот этим местом...
Я не стад уточнять, каким местом он чувствует горы, потому что увидел, ч,то Рамазанов сердится и вот-вот закипит как чайник. Чтобы успокоить его, я побыстрее перевел разговор в прежнее русло:
— Сдаюсь!.. И скажу правду, капитан: в меня тоже кой-какие сомнения закрались. Но не только по поводу нашего горца, а больше в связи с Мегеремом. Его подозреваю. Доказательств у меня нет, но, когда я падал и терял сознание, почудилось, что слышу топот не то ног, не то копыт, даже ржанье донеслось, и, по-моему, мелькнул силуэт человека. Не знаю, может, это была галлюцинация, мираж...
— Если бы Мегерем приехал, власть о нем бы сказал нам. Не так-то легко прятаться в горах незамеченным. Ему сразу донесли бы об этом. Ну, а если он скрывался в горах — у него шапка-невидимка есть, что ли? Иначе как бы он узнал, что мы собрались на охоту? Кто ему об этом сказал? Допустим, он от кого-то услышал, что мы пошли охотиться, так кто, ангелы небесные, что ли, доложили ему, что мы полезем на ,ту именно скалу?
Мои шаткие доводы Рамазанов скосил, как траву режет острая коса, и развеял по воздуху как вихрь, налетевший с кибла. Он, конечно, сделал это не оттого, что немного продолжал сердиться на меня,— ох и горячий народ гор-цы!— и не для того, чтобы отстаивать свою версию. В спорах рождается истина. Мы высказывали противоположные точки зрения, чтобы тщательно их проверять. Мы — как неопытные портные: сделаем шов и начинаем растягивать его, распорется — сшивай заново, а лучше бы кроить по-другому. Настоящий мастер знает, какой материал какими нитками лучше сшивать. Такой мастер должен быть в первую очередь хорошим закройщиком. Пусть не обвиняют меня в переоценке нашей профессии (а кто обвинит... дневники же никому не показывают... Впрочем, майору показал бы...), но я бы сравнил ее с профессией портного. Мне кажется, что капитан Рамазанов — тот мастер, который освоил все секреты своей профессии.
Почему он так легко распорол мои швы? Думаю, потому, что они временные. Это раз. Нитку я взял первую попавшуюся. (Почему я решил, что Метерем непременно отправится в Цумаду?) Это два... Иглу взял неподходящую. (Если поехал, туда, то на чем?) Три... Вдел нитку в иглу, а конец не завязал. (Что я знаю о намерениях Мегерема вообще?)
Нет, если захотел сшить прочную одежду, товарищ портной, постарайся и нитки подобрать, и иглу выбери... Такой шов сделай, чтобы сам Рамазанов не мог его распороть! Сделаю именно так, товарищ майор Мовлямбердыев! (Кажется, начал хвастать...)
Мы уже ходим по палате и по коридору, но, надо сказать, вид у нас жалкий - обклеены ленточками пластыря, обмотаны бинтами. Мы не обижаемся на тех, кто нас жалеет, а то и безнадежно машет рукой: «Конченые вы люди...» Но исподволь мы надоели врачам, канюча: «Выписывайте, выписывайте побыстрее, у нас срочные дела». Это ведь сущая правда...
...Опять любуюсь Каспием. Сегодня, на пятый день пребывания в больнице, нам снялд повязки и выписали, взяв подписку: «По личному требованию больного». Просили через день приходить показывать ушибы.
Если мы с Рамазановым в дни безделья не смогли друг друга убедить в правильности своих предположений (его — по поводу председателя сельсовета, моих — о Мегереме), то, по крайней мере, взаимно уяснили наши точки зрения.
В Цумаде, хочешь не хочешь, придется побывать еще раз, но сначала надо было узнать, находился ли Мегерем дома с 20 по 23 февраля. Капитан быстро выяснил, где он живет, кто соседи. Оказалось, сосед у него один, по левую сторону его двора, справа — пустырь.
Скажу откровенно: я считаю, что мне здорово повезло,— Мегерем жил на той же улице, что и Сулейман-ага. Самое интересное, что Сулейман Додоев и был его соседом.
Надо сказать, что хотя мы и очень спешили, но у самой калитки Додоева Рамазанов заколебался:
— Гордый он человек, очень независимый... Не обидится ли?
— У нас нет другого выхода.
— Выход есть, но времени нет. Давай лучше потратим несколько часов, посидим тут, покараулим Мегерема. Думаешь, он, имея машину, весь день будет дома сидеть?
— Нет, капитан,— возразил я.— Рано или поздно нам снова придется встретиться с Сулейманом-агой, без него теперь не обойтись. Раз мы здесь, отступать не стоит.
Додоев встретил наа на веранде, пригласил в ту же комнату, где мы беседовали в тот раз. Он словно подглядел, что у нас на уме:
— Знал, что понадоблюсь вам... догадывался. Что вам нужно от меня?!
Прямо скажем, говорил он с нами очень неласково.
— Нам нужны ваши окна, Сулейман-ага...— ответили мы.
Пишу «мы», потому что начинал говорить я, а капитан сразу же переводил, вот и получалось, что говорим мы вместе. Впрочем, „мы и думали тогда об одном и том же, поэтому у нас все выходило «вместе».
— Вы в мои окна ничего не увидите. Говорите яснее, что вам нужно. Какая разница, как говорит поговорка, ел я свинину или только попробовал, все равно согрешил.— Сулейман-ага повернулся к двери, крикнул: — Кофе!
Женщина принесла кофе.
— Сулейман-ага, скажите, пожалуйста, ваш сосед двадцать первого числа этого месяца был дома? А также два следующих дня?..
Старик поднял вверх правую руку — «достаточно вопросов».
— Двадцатое, это какой был день?
— Суббота.
— Э-хе-хе... Воскресенье, понедельник, вторник... Нет, в эти дни. я его не видел. Вчера... нет, позавчера рано утром привязал своего пса. Значит, приехал или ночью, или на рассвете. Если наш сосед не ночует дома, он сначала спускает с цепи собаку, потом уже уходит. В его большой сакле остается одна глухонемая старуха.
Сулейман-ага сказал «позавчера», а это было 23 февраля.
— Как вы считаете, он уезжал на машине или нет?,
— На машине. Я же сказал, что он уехал двадцатого, в субботу. Я как раз прогуливался у дома, а он выезжал со двора. Кивнули друг другу.
Такое сообщение нам не понравилось. В Цумаду он мог ехать только на лошади, в крайнем случае — на ишаке.
Я без разрешения хозяина все-таки подошел к окну. Он прав, ничего интересного увидеть было нельзя. Стена и деревья закрывали двор Мегерема.
ЦУМАДА
Мы снова здесь. На наши осторожные вопросы о Мегереме никто не ответил, что видел его здесь. Мы опять встретились с аксакалами, оформили их показания. Поделились с ними сомнениями о причинах обвала. Они недоверчиво пожимали плечами: странно, странно!
Я предложил Рамазанову провести эксперимент — повторить все снова. Он посмотрел на меня, покачал головой: не сошел ли я с ума, но возражать не стал. Один аксакал вызвался быть попутчиком. Как он резво' пошел! Точно так, как в тот раз «власть», кстати и сейчас встретивший нас очень радушно. Охотиться на джейрана он больше не приглашал, а в горы мы не взяли его сами.
Странно, я знал, что рискую, но был внутренне совершенно спокоен. На том же уступе мы дали залп из всех ружей... Я даже голову не стал втягивать в плечи, как стоял — так и стоял. Рамазанов и горец тоже не показали никакого страха.
Мы ждали. Не только камень не сорвался, ни одна песчинка на нас не упала.
Надо было спускаться вниз, но тот аксакал пошел по гребню в другую сторону. Мы за ним. Шли по неприметной тропке, я бы ее никогда в жизни не увидел. Тропа спускалась с соседнего склона, и аксакал вывел нас по ней на небольшую, площадку. Подошел к какой-то кучке, поковырял в ней своей палкой:
— Здесь был человек. Привязывал свою лошадь, видите — навоз остался,
Место для укрытия было подходящее, природа будто специально позаботилась об этом. Скалы со всех сторон окружали площадку. Ветрами и дождями они были выщерблены так, что получились естественные ступени. По ним мы поднялись немного выше, на то самое место, откуда в первый раз начался каменный дождь. Я заглянул вниз: большие камни лежали там, где мы стояли тогда. Ногой я спихнул несколько обломков, они скатились туда же»
Когда возвращались, Рамазанов остановился возле лошадиной кучи. Аксакала, очень удивило, что милиционер складывает в свой носовой платок такое добро. С самым серьезным видом спросил:
— В городе не хватает? Рамазанов объяснил:
— Навоз поможет нам найти коня, который был здесь привязан.
Но аксакал все же решил, что над ним смеются, обиделся:
— Э! Мы, конечно, старые люди, в городе никогда не были, поэтому мозги у нас помутились. Если ты, сынок, скажешь, что в этой куче можно не только коня найти, но и вожжи к нему, тоже поверю. И вы состаритесь, пусть и
вам посчастливится иметь такую же седину, как у меня, и такую же бороду!
Он, и правда был очень красив. Такую бороду, такие седые волосы я видел только в кино.
Пока капитан выяснял отношения с аксакалом по поводу навоза, я обошел площадку, разглядывая ее так, как будто искал золото. Так и есть: вижу — что-то белеет в камнях с подтветренной стороны. Прервал их беседу, крикнул: «Идите сюда!» Оказалось, из-под камня выглядывает край бумаги. Я поднял камень, и Рамазанов вытащил из-под него скомканную газету. Он был заметно разочарован, но когда стал разворачивать газету и оттуда посыпались хлебные крошки, корки сыра, дольки чеснока, спросил задумчиво:
— Видно, он здесь долго ждал?
Вопрос подразумевал очевидный ответ, так что мы с аксакалом ничего капитану не сказали. Я стал быстро собирать то, что высыпалось из газеты. Рамазанов так же аккуратно все завернул в нее, сунул сверток под мышку. Аксакал опять заворчал: видно, и это показалось ему причудой таинственных городских людей. Его можно понять: в горах лишняя вещь — ненужная тяжесть, но в нашем положении мы руководствовались русской пословицей: «Своя ноша не тянет». Все, что нес Рамазанов в носовом платке и в газете, для нас было дороже золота.
Аксакал пригласил нас к себе домой, мы не могли ему отказать, но перекусили наспех и сразу же вылетели на вертолете в Махачкалу. Пилот был тот же самый — поклонник Сименона. Выяснилось, что это он позаботился о сохранности моего блокнота. Заботливые люди живут и летают в этих горах!
МАХАЧКАЛА
Мы вышли из вертолета и, чтобы не терять времени, сели в такси. В управлении сдали «трофеи» экспертам, свою папку я запер в сейфе. Что делать дальше? Срок командировки был уже просрочен на два дня, а я только-только вышел на след... на чей, правда,— неизвестно. Попросил Рамазанова, чтобы тот дал телефонограмму в Чарджоу: «Хайдаров задерживается в связи с необходимостью продолжения розыска».
Теперь можно спокойно работать, только в каком направлении? Я спросил об этом у Рамазанова.
— В данный момент в направлении какого-нибудь ка-фе, где поменьше народу, — пошутил он.
Мы опять взяли такси. Только отъехали — Рамазанов еще советовался с шофером, куда поехать,— как я обратил внимание на светлые «Жигули», проехавшие мимо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34