Один из них держал в руке пистолет.
Они начали с машины, стоящей ближе всех к воротам. Машину они окинули быстрым взглядом, но к людям, сидящим в ней, приглядывались долго и проницательно. Они ничего не объясняли, ни за что не просили извинения, они выглядели именно так, как должны выглядеть фараоны, которые только что узнали, что их товарищ убит.
Потом они пошли прямо к нам. Так казалось, но они прошли мимо и направились к «форду», стоящему перед нами, слева. Когда они проходили мимо нас, я почувствовал, что девушка делает глубокий вдох.
— Не делай глупости! — Я обнял ее и крепко прижал к себе. Вдох, предназначавшийся для крика, вырвался стоном. Полицейский обернулся, но увидев девушку, уткнувшуюся между моим плечом и шеей, отвернулся. Он
тихо сказал пару слов своему товарищу; в нормальных условиях я бы ответил, но сейчас предпочел не реагировать на полицейские шуточки.
Когда я отпустил девушку, она вся вплоть до купальника была покрыта румянцем. Очевидно, когда я прижимал ее к себе, ей почти нечем было дышать, но я подозревал, что главной причиной этого румянца были слова полицейского. Глаза ее стали злыми.
— Я собираюсь вас выдать,— сказала она спокойно, но твердо.
Полицейский осматривал «форд». На водителе был зеленый пиджак, а соломенную шляпу он надвинул глубоко на глаза: я обратил на него внимание, когда въезжал; волосы к него были черные, лицо загорелое, усатое. Полицейские не двигались с места. Они стояли в пяти метрах от нас, но шум земснарядов заглушал наш тихий разговор.
— Не глупи,— сказал я спокойно,— у меня пистолет.
— Но только один патрон.
Она была права. Два раза я выстрелил в зале, один раз в «студебеккер» судьи и два раза в полицейскую машину.
— Ты здорово считаешь, малышка,— буркнул я.— У тебя будет много времени в больнице, чтобы заниматься арифметикой, пока тебя будут штопать врачи. Если, конечно, им вообще удастся привести тебя в порядок.
Она слегка раскрыла рот, но ничего не сказала.
— Одна маленькая пулечка, а сколько она может вреда принести! — Я высунул пистолет из-под пиджака и прижал к ее ноге.— Ты слышала, как я говорил тому идиоту Донелли, что с ним может быть? Этот ствол упирается в твою бедренную кость. Ты понимаешь, что это значит? — Я говорил тихо, но угрожающе.— Ты никогда уже не сможешь ходить. Не сможешь бегать, танцевать, плавать или ездить верхом. Всю жизнь будешь таскать свое прекрасное тело на костылях. Или ездить в кресле на колесиках. Всю жизнь... Ну, зови фараонов.
Она не ответила, кровь отхлынула от ее лица, даже губы побелели.
— Ты мне веришь? — спросил я тихо.
— Верю.
— Значит...
— Значит, я их позову. Вы можете меня сделать калекой, но они вас схватят. И больше вы никого не убьете. Я должна это сделать.
— Такое рыцарство делает вам честь,— иронический тон моего голоса совершенно не гармонировал с мыслями,
которые промелькнули у меня в голове. Она собиралась поступить так, как я на ее месте никогда бы не поступил.— Зови. Ты будешь, по крайней мере, свидетелем их смерти. Она посмотрела на меня: — Что вы хотите этим сказать? У вас только один патрон...
— Но уже не для вас. Если вы скажете хоть словечко, этот фараон с пистолетом свое получит. Я выстрелю ему прямо в грудь. В самую середину: вы ведь видели, как я выбил пистолет из руки шерифа. Потом обезврежу второго, хлопот с ним не будет, потому что он даже кобуру не расстегнул. Я отберу у него пистолет, застрелю его и смоюсь.— Я усмехнулся.— Не думаю, что кто-нибудь попытается меня задержать...
— Я ему скажу, что у вас нет больше патронов.
— Ты первая на очереди. Я тебе сейчас двину локтем в бок, и ты последующие пять минут ничего не будешь в состоянии говорить.
Воцарилось долгое молчание. Полицейские все еще стояли на месте. Она тихо сказала:
— Вы бы это сделали?
— У меня только один способ, чтобы тебя убедить.
— Я вас ненавижу! — глаза ее потемнели от бессилия и отчаяния.— Я никогда не знала, что можно кого-то так ненавидеть. Это меня ... пугает.
— Лучше быть испуганной, но живой.— Я смотрел, как полицейские обходят вокруг стоянки, садятся на мотоциклы и уезжают.
Приближался вечер. Скоро на стоянке остались две машины: мы и «форд», в котором сидел мужчина в зеленом пиджаке. Небо потемнело совсем и начался дождь.
Прежде, чем я ухитрился поднять крышу, моя тонкая, хлопчатобумажная рубашка промокла насквозь. Когда я закрыл окна и помотрел в зеркальце, то убедился, что по лицу плывут черные полосы: тушь, которой я красил волосы. Я вытерся платком и посмотрел на часы. Черные тучи обложили все небо до горизонта, автомобили по автостраде мчались с включенными фарами, хотя еще был день. Я запустил двигатель.
— Вы хотели ждать, пока стемнеет.— Девушка была застигнута врасплох. Она, наверное, ожидала, что появятся более наблюдательные фараоны.
— Хотел. Но мистер Чес Брукс уже исполняет свой вокально-танцевальный номер на шоссе в нескольких километрах отсюда. Представляю, каким выразительным языком он пользуется...
— Мистер Брукс? — Судя по ее тону, она считала, что на этот раз я действительно чокнулся.
— Из Питтсбурга, штат Калифорния.— Я постучал пальцем по регистрационной табличке на рулевой колонке.— Он приехал издалека, чтобы потерять здесь свою машину.— Я прислушался, как дождь с постоянством пулемета барабанит о брезентовую крышу. — Не думаете же вы, что в данный момент пикник на берегу моря еще в разгаре?
Я выехал на автостраду и свернул вправо.
— Марбл-Спрингс.— Она замолчала, а потом добавила: — Вы возвращаетесь? — Это был риторический вопрос.
— Вы угадали. В мотель «Ла Контесса». Там меня взяли, я оставил там кое-какие мелочи, и мне бы хотелось их забрать.
На этот раз она промолчала. Наверное подумала, что «идиот» по отношению ко мне — это слишком мягко.
Я снял с головы платок — в темноте он больше бросался в глаза, чем мои рыжие волосы, и продолжил:
— Никому не придет в голову искать меня там. Я проведу там ночь, а может, и несколько ночей, пока не найдется судно, на котором я смогу уплыть. А вы останетесь со мной.— Я проигнорировал вопль, вырвавшись у нее.— Именно об этом я говорил по телефону. Я спросил, свободен ли еще домик номер 14 и сказал, что заказываю его. Его посоветовали мне друзья, как наиболее интимный, у самого моря. Там в чулане я спрятал свои вещи. Там есть гараж, мы поставим туда машину и никто не будет совать нос в наши дела.
Мы проехали несколько километров, на протяжении которых она не сказала ни слова. Снова надела свою зеленую блузку, она тоже успела промокнуть пока я поднимал крышу, и время от времени вздрагивала. Мы приближались к Марбл-Спрингс, когда она наконец заговорила.
— Вы не можете этого сделать. Вы должны будете назвать свою фамилию, взять ключи, пойти в ресторан. Вы не сможете так просто...
— Смогу. Я попросил, чтобы домик был готов и открыт к нашему приезду, а ключи чтобы оставили в дверях. Я сказал, что мы давно в пути и сильно устали; чтобы еду нам принесли в домик и не беспокоили.— Я откашлялся.— Я сказал портье, что мы совершаем свадебное путешествие. Мне кажется, он меня понял.
Прежде, чем она успела мне ответить, мы приехали. Я въехал в ворота и у домика администрации остановил машину точно под фонарем, так, чтобы от крыши на нас падала тень. У входа стоял негр в лилово-голубой униформе с золотыми пуговицами, которую наверняка шил дальтоник, к тому же носящий темные очки. Я позвал его.
— Домик номер 14. Куда?
— Мистер Брукс? — Я кивнул.— Я приготовил все ключи. Туда.
— Спасибо.— он был седой, глаза выцвели.— Как тебя зовут?
— Черльз, сэр.
— Пожалуйста, виски, Чарльз.— Я дал ему деньги.— Шотландское, а не бурбон. И коньяк.
— Будет сделано немедленно.
— Спасибо.— Я включил передачу и подъехал к домику номер 14.
Ворота гаража были открыты, я въехал, закрыл ворота и зажег верхний свет.
Слева в конце находилась дверь. Мы вошли и оказались в маленькой, прекрасно обставленной кухоньке. Отсюда дверь вела в комнату, которая одновременно служила гостиной и спальней. Лиловая дорожка, лиловые шторы, лиловое покрывало на кровати, лиловые абажуры — везде этот цвет. Кому-то он уж очень нравился. В комнате была еще одна дверь — в ванную и вторая — в коридор.
Я сразу выскочил в коридор, потащив девушку за собой. Чулан не был закрыт на ключ, но мой чемоданчик лежал там, где я его оставил. Я перенес его в комнату и собирался переложить часть вещей на кровать, когда раздался стук в дверь.
— Наверное, Чарльз,— буркнул я.— Открой дверь, возьми бутылки, скажи все, что положено; скажи, что сдачи не надо. Не вздумай ничего шептать или выскочить в коридор. Я буду держать тебя на прицеле через открытую дверь ванной. —
Она сделала все, как я приказал. Вероятно, уже слишком устала.
— Ты замерзла и вся дрожишь,— сказал я внезапно.— Я не хочу, чтобы мой страховой полис заболел воспалением легких.— Я взял два бокала.— Вы позволите немного коньяку, мисс Рутвин? А потом горячая ванна. Может быть, в моем чемоданчике вы найдете что-нибудь сухое.
— Вы очень добры,— ответила она с горечью.— Коньяку я выпью.
— Без ванны?
— Без.— Блеск ее глаз убедил меня, что она вовсе не устала и не совсем отчаялась удрать от меня.— Хорошо, ванна тоже.
— Отлично.— Я подождал, пока она дольет коньяк.— Не возись там всю ночь. Я голоден.
Дверь закрылась, в замке проскрежетал ключ. Я услышал шум наполняющейся ванны, потом разные звуки, соответствующие намыливанию, и плеск, бесспорно свидетельствующие о том, что кто-то купается. Все было рассчитано на то, чтобы усыпить мою бдительность. Я услышал, как кто-то вытирается полотенцем, а когда раздалось бульканье воды, вытекающей из ванны, вышел из комнаты и, выйдя на улицу, увидел открытое окно ванной, из которого шел пар. Я схватил ее за руку, когда она спрыгивала на землю, другой рукой закрыл ей рот и затащил в комнату.
Я закрыл дверь и посмотрел на девушку. Она выглядела свежей, вымытой и чистой, была одета в одну из моих белых рубашек. Она бессильно плакала, но на ее лицо приятно было смотреть. Мы вместе провели много часов, но только сейчас я впервые по-настоящему рассмотрел ее.
У нее были прекрасные волосы, густые и блестящие, с пробором посередине, такого же самого пшеничного цвета и так же заплетенные в косы, какие часто можно видеть у девушек из стран Балтики. Она никогда не смогла бы стать «Мисс Америка», слишком решительным было ее лицо: наверное, она не смогла бы даже выиграть конкурс «Мисс Марбл-Спрингс». Лицо ее было немного славянским, с широкими скулами, слишком полными губами, широко расставленными серыми глазами и немного вздернутым носиком. Лицо живое и умное, податливое на сочувствие, доброту, радость и смех — когда пройдут страх и усталость» В те времена, когда я еще не отказался от мыслей о домашних туфлях, камине и семейном очаге, это лицо идеально подошло бы моим мечтам. Она принадлежала тому типу женщин, которые до конца жизни остаются верными товарищами мужчин.
Так я стоял, немного жалея ее, немного жалея себя, когда вдруг почувствовал сквозняк. Дуло со стороны ванной, еще секунду назад запертой на ключ. Секунду назад — а сейчас уже нет.
Глава 3
Даже если бы я не видел широко раскрытых глаз девушки, я бы все равно понял, что сквозняк не был плодом моего воображения. Облако пара из разогретой ванной коснулось моего правого уха; такое количество пара не могло вырваться через замочную скважину. Я медленно обернулся, держа руки подальше от туловища. Возможно, позднее я попытаюсь что-нибудь предпринять, но сейчас это було бы преждевременно.
Сначала я увидел руку с пистолетом из числа тех, которыми не пользуются дилетанты. Тяжелый, черный немецкий маузер калибра 7.63. Весьма экономное оружие: одной пулей можно спокойно прошить трех человек.
Потом я заметил, что дверь ванной как бы уменьшилась. Действительно, плечи незнакомца едва проходили в дверь, хотя она была довольно широкой. Шляпой он касался верхнего края дверной рамы.
И наконец мое внимание приковала его шляпа и цвет пиджака. Шляпа соломенная, пиджак зеленый. Это был наш сосед из «форда», стоявшего около нас несколько часов назад. Левой рукой он потянулся назад и осторожно закрыл дверь ванной.
— Вам не следовало оставлять окна открытыми. Дайте мне ваш пистолет.
Он говорил спокойно, низким голосом, но без какой-либо тени театральности или угрозы. Видно было, что это его обычная манера разговаривать.
— Пистолет? — Я попытался прикинуться удивленным.
— Послушай, Талбот,— сказал он мягко,— я подозреваю, что мы оба являемся так называемыми профессионалами. Так что избавь меня от лишних разговоров. Пистолет. Тот, который находится у тебя в правом кармане пиджака. Вытащи его одним пальцем левой руки. Вот так. А теперь брось на ковер... Спасибо.
Не ожидая дальнейших приказаний, я пнул пистолет в его направлении, так что пистолет перелетел почти через всю комнату. Я не хотел, чтобы он подумал, будто я не профессионал.
— Садись,— приказал он. У него было широкое лицо; тонкие черные усики и почти греческий нос не очень шли к нему, так же как и морщинки вокруг глаз и рта. Не исключено, что эти морщинки образовались, потому что он много смеялся. Хотя такой тип смеялся только тогда, когда, наверное, лупил, кого-нибудь рукояткой пистолета по лбу.
Ты узнал меня на стоянке? — спросил я.
— Нет.— Левой рукой он разрядил кольт и небрежно бросил его так, что пистолет приземлился прямехонько в мусорную корзинку. Такие штучки ему наверняка удавались в девяти случаях из десяти. Если он проделывает такое левой рукой, то что говорить о правой? — Я тебя не видел и не слышал о тебе. Но, наверное, раз сто видел эту молодую даму. Если бы ты был американцем, а не англичанином, ты бы тоже слышал о ней. Не ты первый попался. Никакого грима, волосы заплетены в косички, как у маленькой девочки. Так может выглядеть женщина, отказавшаяся от всякой конкуренции, или если ей нечего опасаться соперничества со стороны других женщин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30