Ты признался добровольно, без принуждения. Так?
— Так. Почему бы и не признаться? — храбрился Ви-ланд, но чувствовал себя не в своей тарелке.— Будет лучше, если ты забудешь о полиции и о своем желании выдать нас. А может, ты вообразил, что поднимешь нас отсюда и вывезешь на берег раньше, чем тебя разрежут на мелкие кусочки? Боюсь, ты рехнулся, Талбот.
— Жена и дочь генерала,— размышлял я вслух, как бы не слыша его слов.— Неплохо придумано. В конце концов ты отпустил бы их, ничего другого тебе не оставалось. Если бы ты попытался что-то с ними сделать, возник бы скандал, почище дела Линдберга. С другой стороны, ты знал, что генерал впоследствии ничего предпринимать не будет, не имея против тебя никаких доказательств. К тому же в рукаве у тебя козырный туз — Ройал. Пока Ройал гуляет на свободе, генерал не отважится даже пикнуть. Вся операция обошлась бы ему, наверное, в миллион, но для него это мелочь, по сравнению с жизнью жены и дочери. Идеальная выдумка.
— Конечно. Все козыри у меня в руках.
— Да,— рассеянно ответил я.— И каждый день, ровно в полдень ты посылаешь зашифрованную телеграмму, используя генеральский личный код, своим цепным псам, стерегущим миссис Рутвин и Джейн. Видишь, Виланд, я даже знаю имя дочери. Если в течение двадцати четырех часов телеграмма не придет, твои люди должны перевести заложниц в другое место, более безопасное. Боюсь, Атланта оказалась не очень безопасной.
Лицо Виланда стало серым, руки снова начали трястись. Я услышал его сдавленный шепот:
— Что ты сказал?
— Я догадался об этом двадцать четыре часа назад,— объяснил я.— Вначале мы были слепы. Несколько недель контролировали все международные телеграммы, отправляемые из Марбл-Спрингс, забыв о внутренних. Я передал записку судье Моллисону при посредничестве Кеннеди; помнишь нашу драку, именно тогда. Эта записка, наверное, уже привела в действие ФБР, которое ни перед чем не остановится, особенно после смерти Яблонского. Думаю, все уже кончено. Миссис Рутвин и Джейн целы и невредимы, а твои дружки, Виланд, валят все друг на друга, чтобы только спасти свои жизни! — О последнем я мог только догадываться, но не думаю, что сильно ошибался.
— Ты все придумал,— сказал Виланд. На его лице снова появился страх, он готов был ухватиться за любую соломинку.— Ты целый день был под охраной, откуда же...
— Если бы ты потрудился подняться в кабину радиста и увидел, в каком состоянии находится твой молодчик, пытавшийся помешать мне связаться по радио с шерифом, то не говорил бы таких глупостей. Благодаря Кеннеди, у Ройала так болит голова. Кеннеди втащил его в комнату и присматривал за ним, исписав при этом листы бумаги на моем столе ничего не значащими цифрами и буквами, пока я занимался другими делами. Надеюсь, ты понимаешь, я бы не решился сделать ни шагу, не убедившись, что они в безопасности. Теперь они в безопасности.
Я посмотрел на его серое, нездоровое лицо загнанного в угол человека и отвернулся. Пора было возвращаться, я все узнал, собрал все доказательства, которые могли бы понадобиться. Я открыл распределительную коробку, перебросил четыре провода и включил первое из четырех электро-магнитых устройств, сбрасывающих балласт из свинцовой дроби. Аппаратура работала. В иллюминаторе были видны два облака серой дроби, как град, посыпавшейся на дно и исчезнувшей в черном иле. Аппаратура работала, но уменьшение веса ничего не дало. Батискаф не пошевелился.
Я включил второй затвор и опорожнил еще одну емкость. Мы по-прежнему не двигались с места. Мы глубоко завязли в иле, я даже не знал как глубоко, но во время испытаний ничего подобного не происходило. Я уселся и попытался сообразить, не забыл ли о чем-нибудь. Теперь, когда обстановка несколько разрядилась, снова напомнила о себе боль в руке и во рту, так что думать было нелегко. Я вынул пуговицу, которую держал во рту, и рассеянно спрятал ее в карман.
— Это... это цианистый калий? — Лицо Виланда по-прежнему было серым.
— Не болтай ерунды. Самая обыкновенная пластмасса.— Я встал и одновременно опорожнил две оставшихся балластных цистерны с дробью. Безрезультатно. Я взглянул на Виланда и Ройала и на их лицах заметил страх, который начал уже передаваться и мне. Господи, подумал я, какая ирония судьбы, если после всего, что я сделал и сказал, нам действительно придется умирать здесь, на дне. Я взял себя в руки и запустил два двигателя, повернул рули на максимальный угол подъема, включил двигатель буксирного троса и одновременно рванул рычаг, сбрасывающий в море два больших электроаккумулятора, смонтированные
на наружной стенке батискафа. Они упали, громыхнув по батискафу, и подняли тучу черного, липкого ила. Мгновение, которое длилось целую вечность, мне казалось, что я лишился последнего шанса, все замерло, и вдруг батискаф вздрогнул и начал подниматься. Я слышал, как Виланд рыдает от облегчения и испуга.
Я выключил двигатель. Мы всплывали медленно, время от времени я подтягивал буксирный трос. Мы поднялись метров на тридцать, когда Ройал подал голос:
— Так значит, ты притворялся, Талбот. Ты не собирался оставлять нас на дне.— Он говорил зловещим шепотом, здоровая часть его лица была, как всегда, лишена всякого выражения.
— Верно,— подтвердил я.
— Зачем же?
— Чтобы точно узнать, где находится клад. Хотя, это было делом второстепенным, я знал, что он где-то здесь, недалеко, а гидрографическое судно обнаружило бы его за один день.
— Зачем же, Талбот? — повторил он тем же бесцветным голосом.
— Мне нужны були доказательства. Доказательства, чтобы отправить вас на электрический стул. До сих пор никаких доказательств не было, ваш путь напоминал ряд водонепроницаемых помещений с закрытыми дверями. Ройал закрывал все эти двери по очереди, убивая каждого, кто мог вас выдать. Просто не верится, но не было ни одного обвинения против вас, не было ни одного человека, который мог бы дать показания, по той простой причине, что никого не оставалось в живых. Закрытые двери! Сегодня вы сами их открыли. Страх оказался ключом ко всем дверям.
— У тебя по-прежнему нет доказательств; Талбот,— сказал Ройал.— У тебя есть только слова против наших слов. К тому же ты не доживешь до того момента, когда сможешь их сказать кому-нибудь.
— Я ожидал этого,— кивнул я. Мы как раз были на глубине восемьдесят метров.— Ты снова стал отважным, Ройал? Но сделать ты ничего не отважишься. Без меня вы не состыкуете батискаф с колонной. К тому же, у меня имеются и вещественные доказательства. К пальцу ноги я приклеил пластырем пулю, которая убила Яблонского.— Они обменялись изумленными взглядами.— Вы ошеломлены? Я знаю обо всем! В саду я даже откопал труп Яблонского. Эта пуля из твоего пистолета, Ройал. Одного этого будет достаточно, чтобы посадить тебя на электрический стул.
— Отдай мне ее, Талбот! Немедленно отдай! — Его бесцветные неподвижные глаза блестели, рука потянулась за оружием.
— Не глупи. Зачем она тебе? Выбросишь ее в иллюминатор? Ты не сможешь от нее избавиться. А если бы даже и смог, есть еще кое-что, от чего ты никогда не избавишься. Настоящая причина нашего сегодняшнего путешествия, причина, из-за которой вы расстанетесь с жизнью.
Мой голос парализовал их. Ройал замер. Виланд, весь серый, по-прежнему дрожал. Они понимали, что конец близок, хотя еще не знали, какой он.
— Буксирный трос,— сказал я.— Микрофонный кабель подключен к динамику на буровой. Видите выключатель микрофона? Я подключил его так, что микрофон работает непрерывно. Поэтому я заставил вас говорить громко, велел повторять большинство признаний, поэтому подтянул тебя к себе, Виланд, чтобы твое признание в преступлениях шло прямо в микрофон. Каждое слово, сказанное здесь, слышно из динамика. И каждое слово троекратно записывается: магнитофоном, гражданским стенографом и полицейским стенографом из Майами. Возвращаясь сегодня ночью отсюда, я позвонил в полицию. Рано утром они уже были здесь, и именно поэтому так нервничали буровой мастер и инженер. Полиция пряталась двенадцать часов, Кеннеди знал где. А во время обеда я сообщил Кеннеди о твоём условном стуке. Чибатти и его людей наверняка уже взяли. Вот и все...
Они молчали. Им нечего было сказать, по крайней мере до тех пор, пока они полностью не осознают все сказанное мной.
— О магнитофонной пленке не беспокойтесь,— сказал я.— Как правило, суды не принимают магнитофонные записи в качестве вещественных доказательств, но на этот раз будет сделано исключение. Все показания вы дали добровольно, вспомните и вы убедитесь, что так оно и было. В кессоне найдется как минимум десять свидетелей, готовых присягнуть в достоверности этих записей, в том, что они могли исходить только из батискафа. Любой прокурор в стране потребует обвинительного приговора, а присяжным даже не понадобится совещаться. Понимаете, что это означает?
— Да.— Ройал вынул пистолет, очевидно, ему пришел в голову дикий замысел перебить буксирный трос и направить батискаф в безопасное место.— Значит, мы ошиблись в тебе, Талбот, ты оказался хитрее нас. Я признаю это.
Храбрости тебе тоже хватает, но ты никогла не услышишь, как присяжные вынесут нам приговор. Мне все равно подыхать.— Он крепче сжал пистолет.— Прощай, Талбот.
— Я не стал бы этого делать на твоем месте,— сказал я.— Может быть, для тебя будет лучше сохранить руку, чтобы, когда придет время, было чем держаться за поручни электрического стула?
— Тебе не поможет эта болтовня, Талбот, я уже сказал...
— Загляни в дуло,— посоветовал я.— Если хочешь остаться без руки, попробуй выстрелить. Когда ты лежал без сознания, Кеннеди забил в дуло свинцовую заглушку. Ты думаешь, я совсем идиот? Спустился бы на дно, если бы ты держал в руке заряженный пистолет? Впрочем, можешь не верить мне на слово, Ройал, достаточно нажать на спуск.
Он искоса глянул в глубь дула, и на его скривившемся лице появилась маска ненависти. За один день он выполнил десятилетний план по смене выражения лица! Теперь же он не мог скрыть даже своих намерений. Я раньше него знал, что он бросит в меня пистолет. Мне удалось уклониться, пистолет ударился в иллюминатор, не причинив ему никакого вреда, и упал на пол.
— Но с моим оружием никто ничего не сделал,— прохрипел Виланд. В нем невозможно было узнать когда-то благородного и процветающего, хотя и чересчур доброго бизнесмена. Лицо его стало каким-то исхудавшим, оно странно постарело и покрылось зеленоватым потом.— Наконец-то и ты совершил ошибку, Талбот.— Он тяжело дышал.— Тебе не удастся...
Он замолчал, его рука, полезшая было за пазуху, остановилась на полпути. Он уставился в дуло тяжелого кольта, направленное ему прямо в лоб.
— Где ты взял его? Это пистолет Ларри?
— Он больше ему не понадобится. Вам следовало обыскать меня, а не Кеннеди. Глупцы! Конечно, это пистолет Ларри, этого набитого наркотиками сопляка, который утверждал, что является твоим сыном.— Я спокойно смотрел на Виланда, мне хотелось избежать стрельбы на глубине пятьдесят метров от поверхности моря. Я не знал, какие будут последствия.— Я отобрал его сегодня вечером у Ларри примерно час назад перед тем, как убил его.
— Перед тем как его...?
— Убил его. Свернул ему шею.
Издав не то стон, не то всхлип, Виланд бросился на меня
через всю кабину. Однако его реакция была замедленной, движения еще более вялые, и когда кольт ударил его в висок, он мешком осел на пол.
— Свяжи его,— приказал я Ройалу. Вокруг валялось множество электрических проводов, и Ройал не был настолько глуп, чтобы мне возражать. Он связал Виланда. Как только Ройал закончил еще не успев даже выпрямиться, я ударил его в затылок рукояткой кольта. Время джентльменских игр прошло. Я чувствовал, как тону в захлестывающем меня океане боли. Понимал, что у меня не хватит сил управлять батискафом и одновременно присматривать за Ройалом. Я сомневался, хватит ли у меня сил вообще.
Сил хватило едва-едва. Помню, как я открывал люк кабины, как чужим, прерывающимся голосом просил накачать воздух в переходник. Потом, спотыкаясь, добрел до входного люка батискафа и начал его открывать. Больше я ничего не помню. Мне сказали, что всех нас троих нашли в бессознательном состоянии на полу батискафа.
Эпилог
Я вышел из здания суда. Был тихий, теплый, солнечный октябрьский день. Минуту назад Ройала приговорили к смертной казни, и все знали, что протест на этот приговор не поступит. Как я и предсказывал, присяжные вынесли вердикт о виновности, даже не покидая судебного зала. Процесс длился один день. Все это время Ройал сидел, как каменный истукан, устремив взгляд в одно и то же место. Он смотрел на меня. Его пустые, бесцветные глаза не изменились даже тогда, когда прокурор воспроизводил ту часть магнитофонной записи, где Ройал, ползая на четвереньках по полу батискафа, умолял сохранить ему жизнь. Они не изменились и тогда, когда зачитывали смертный приговор, но несмотря на это равнодушие, даже слепой мог с легкостью прочитать в них: «Впереди вечность, Талбот. Она длится бесконечно. Я буду ждать тебя».
Что ж, пусть ждет. Вечность — слишком долгий промежуток времени, чтобы мне волноваться. Виланд избежал смертной казни, потому что судить его было невозможно. Карабкаясь вверх из батискафа по ста восьмидесяти ступенькам кессона, Виланд разжал руки, отклонился назад и полетел в пропасть. На своем длинном последнем пути вниз, он не издал ни единого крика.
На ступеньках суда я обогнал генерала и его жену. Миссис Рутвин я увидел впервые, когда вышел из больницы, то есть вчера. Она оказалась очень симпатичной, ласковой и безмерно благодарной. Они предлагали мне всё, начиная с самой высокой должности в нефтяной компании Рутвина и заканчивая суммой денег, которой любому человеку хватило бы на полдюжины жизней. Я поблагодарил и отказался. Меня не привлекали директорские должности, и никакие сокровища на свете не могли вернуть мне прошлое. За деньги нельзя было купить и той одной-единственной вещи, которой мне сейчас хотелось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30