хотели только уничтожить радиоаппаратуру, чтобы отрезать самолет от внешнего мира. И это почти удалось, но не совсем. Неужели, Виланд, ты не знал, что непосредственно перед нападением на самолет некто установил с ним радиосвязь? Это был я. Мне удалось поддерживать связь две минуты, Виланд! — Я посмотрел на него задумчиво, без всякого выражения.— Всего две минуты, и именно поэтому ты сегодня должен умереть.
Виланд вглядывался в меня с болезненным испугом в глазах. Он хорошо понимал, что сейчас произойдет или, по крайней мере, думал, что понимает: он уже знал, кто я такой; знал, что означает встреча с человеком, который потерял все, для которого жалость и сочувствие не существуют даже как слова. Медленно, как будто это стоило ему больших усилий и боли, он повернул голову, чтобы посмотреть на Ройала, но впервые не нашел в нем уверенности, спокойствия, ощущения безопасности. Произошло невероятное: Ройал боялся!
Я сделал пол-оборота и показал на разрушенную кабину самолета.
— Хорошенько посмотри туда, Виланд,— сказал я спокойно.— Это твоя работа. Ты можешь ею гордиться. В кресле первого пилота... этот скелет был когда-то моим братом-близнецом Питером Талботом. Тот, второй — это Элизабет Талбот, она была моей женой, Виланд. В хвосте самолета ты найдешь останки моего маленького сына Джона Талбота. Ему было три с половиной года. Я тысячи раз
думал, как умирал мой сынок, Виланд. Пули, убившие мою жену и брата, его не достали, он был жив до тех пор, пока самолет не ударился о воду. Две или три минуты, пока самолет падал, мой мальчик плакал и кричал, сходя с ума от страха, а мать не появлялась, несмотря на то, что он ее звал. И он звал ее снова и снова... Она не могла прийти к нему. Так, Виланд? Она сидела в своем кресле мертвая. А потом самолет рухнул в воду и не исключено, что даже тогда Джонни был еще жив. Может быть, самолет тонул медленно, потому что внутри него оставался воздух. Сколько времени прошло, пока над ним не сомкнулись волны? Можешь ли ты представить себе, Виланд: трехлетний мальчик, который кричит и выбивается из сил, умирает, и никого из близких нет рядом? А потом он перестал кричать и барахтаться. Мой сын умер.
Я долго вглядывался в кабину самолета, по крайней мере, так мне казалось, а когда отвернулся от иллюминатора, Виланд схватил меня за правое плечо. Я оттолкнул его, он упал на пол, не сводя с меня широко раскрытых, безумных от страха глаз. Рот его раскрылся, он тяжело дышал, быстро и хрипло втягивая воздух, и дрожал всем телом. Ройал еще владел собой, но с трудом: чуть дрожащими руками он вцепился в собственные колени, а глаза его, как у загнанного зверя, метались по всей кабине в поисках путей для бегства.
—- Я долго ждал этого часа, Виланд,— продолжал я.— Ждал два года и четыре месяца и за все это время даже пяти минут не думал о чем-нибудь другом. Мне незачем жить, Виланд, это ты должен понимать. Больше я не в силах вынести. Ужасно, но я чувствую, что хотел бы остаться здесь, рядом с ними. Я перестал обманывать себя, что есть какой-то смысл хвататься за жизнь. Теперь уже нет никакого смысла, я могу остаться здесь. Больше нет цели, потому что до сих пор меня заставляла жить лишь клятва, которую я дал себе третьего мая 1958 года: не умру, пока не найду и не уничтожу человека, который уничтожил мою жизнь. Я исполнил ее, и больше мне ничего не нужно. Мне не очень по душе, что и ты здесь будешь, но с другой стороны это даже хорошо. Убийца и его жертвы наконец встретились...
— Ты сошел с ума,— прошептал Виланд.— Что ты задумал?
— Помнишь тот электрический переключатель, который остался на столе? Ты меня еще спросил, а я ответил: «Он нам больше не понадобится». Так вот, он действитель-
но нам больше не понадобится. Это был переключатель от аппаратуры регулировки балласта, а без него она совершенно бесполезна. Без уменьшения балласта мы никогда не сможем всплыть. А значит, останемся здесь, Виланд. Навсегда.
Глава 12
Пот ручьями стекал по нашим лицам. Температура поднялась градусов до пятидесяти, воздух был влажным и невероятно спертым. Наше хриплое, скрежещущее дыхание было единственным звуком в этом маленьком стальном склепе на дне Мексиканского залива на глубине сто шестьдесят метров от поверхности.
— Не можем всплыть?! — едва слышно недоверчиво прошептал Виланд, его глаза были безумны от страха.— Мы застряли здесь? Здесь...— Голос его постепенно замирал. Он начал оглядываться вокруг с отчаянием крысы, загнанной в угол и ожидающей смерти. В данной ситуации сравнение было особенно удачным.
— Спасения нет, Виланд,— угрюмо ответил я.— Разве что через входной люк. Может, хочешь открыть его? На этой глубине давление снаружи может достигать пятидесяти тонн или что-то вроде этого. И если тебе удастся его открыть, тебя расплющит о противоположную стенку в лепешку толщиной пять сантиметров! Не воспринимай так трагично, Виланд, что последние минуты принесут тебе дополнительные страдания. Я бы никогда не поверил, что человек может так страдать. Ты увидишь, как в последние две секунды синеют руки и лицо, все крупные кровеносные сосуды в легких начнут разрываться, а сразу после этого...
— Прекрати! Прекрати! — заныл Виланд.— Умоляю, прекрати! Вытащи нас отсюда, Талбот! Я отдам тебе все, Талбот, все до последнего цента!
У него было лицо безумного, глаза, казалось, вот-вот вывалятся из глазниц.
— Меня тошнит от тебя,— бесстрастно сказал я.— Я не вытащил бы тебя отсюда, Виланд, даже если бы мог. Именно потому, что ты мог меня уговорить, я оставил переключатель наверху. Нам осталось пятнадцать, максимум, двадцать минут жизни, если можно назвать жизнью невероятные муки, которые нам сейчас предстоят. А вернее, тебе.— Я оторвал от плаща пуговицу и положил себе в рот.— Я ничего не почувствую, потому что готовился к этому несколько месяцев. Это не пуговица, Виланд, а капсула с
цианистым калием. Достаточно один раз ее укусить, и я умру легко, даже не осознавая, что умираю. Он окончательно сломался. Пуская слюну и что-то бессвязно бормоча, бросился на меня, не знаю, с какой целью. Он был слишком ошеломлен, чтобы отдавать себе отчет в том, что делает. Но я ожидал этого, под рукой у меня находился тяжелый гаечный ключ, и прежде чем Виланд успел коснуться меня, я размахнулся и ударил его. Удар был несильным, но достаточным, чтобы Виланд зашатался, врезался головой в стенку и тяжело рухнул на пол.
Теперь оставался только Ройал. Спокойствие сфинкса исчезло бесследно, он знал, что ему осталось лишь несколько последних минут жизни, лицо его судорожно дергалось, будто хотело возместить все те выражения, которые он всю жизнь скрывал. Он знал, что его вот-вот. настигнет судьба его жертв, когти страха глубоко впивались в тело, добираясь до самых отдаленных уголков мозга. Его еще не охватила паника, в отличие от Виланда, он еще не утратил до конца способность владеть собой, но думать и что-то соображать он уже был не в состоянии. Единственной мыслью, которая могла прийти ему в голову, было только повторение того, что он всегда привык делать в минуту опасности, а именно: пустить в Дело свой маленький смертоносный пистолетик. Он даже успел его вытащить и целился в меня, но я знал, что это чисто автоматическое движение и он не собирается воспользоваться оружием. Впервые в жизни Ройал столкнулся с проблемой, которую нельзя решить, нажав на курок.
— Тебе страшно, Ройал, разве не так? — мягко сказал я. Теперь даже речь требовала усилий, дыхание стало таким учащенным, что трудно было выдавить из себя хотя бы одно слово.
Он не отвечал, лишь смотрел на меня, в глубине его черных глаз таилась смерть. Вторично за сорок восемь часов, несмотря на тяжелый спертый воздух, я мог бы поклясться, что чувствую запах только что перекопанной влажной, свежей земли. Запах открытой могилы.
— Большой специалист по мокрому делу,— хрипло прошептал я.— Ройал-убийца. Подумай о тех, кто дрожал и сейчас дрожит лишь при упоминании твоего имени. Хочется тебе, чтобы они могли тебя увидеть в эту минуту? Не хочешь, Ройал? Не хочешь, чтобы они видели, как ты трясешься? Ты ведь трясешься, Ройал? Ты испуган, как никогда в жизни. Я прав?
Он снова ничего не ответил. В глазах его по-прежнему была смерть, но теперь он уже не обращал на меня внимания, а направил взгляд как бы внутрь, с трудом обшаривая самые тайные закоулки своего мрачного мозга. Лихорадочная смена гримас на его лице свидетельствовала о черном бездонном омуте абсолютного нервного надлома, о парализующем страхе, который носит маску безумия.
— Как дела, Ройал? — прохрипел я.— Чувствуешь, как у тебя начинают болеть гортань и легкие? Я вижу, у тебя синеет лицо, особенно под глазами. Глаза и нос, с них всегда начинается.— Я сунул руку в нагрудный карман и вытащил маленький прямоугольничек полированного хрома.— Зеркало, Ройал. Ты не хочешь заглянуть в него? Хочешь увидеть...
— Будь проклят, Талбот! — Он выбил зеркало у меня из рук, говорил, не то рыдая, не то подвывая.— Я не хочу умирать! Не хочу умирать!
— А твои жертвы разве хотели, Ройал? — Я мог отчетливо выговаривать лишь отдельные слова; чтобы произнести целую фразу, мне приходилось несколько раз захватывать воздух.— Каждая из них решилась на самоубийство, а ты по безграничной доброте сердечной лишь помогал им. Так, Ройал?
— Ты тоже умрешь, Талбот.— Его голос был похож на хохот сумасшедшего, а пистолет нацелился в мое сердце,— Сейчас ты получишь своё.
— Не смеши меня. У меня капсула с цианистым калием во рту.— Я чувствовал боль в груди, кабина начала танцевать перед глазами. Я знал, что долго уже не протяну,— Чего ты ждешь? — выдавил я.— Давай, нажимай на спуск!
Он посмотрел на меня безумными, горящими глазами, совершенно не воспринимающими реальность, и неуклюже засунул черный пистолетик обратно в кобуру. Удары по голове, которые он получил, начали давать свои плоды, ему было еще хуже, чем мне. Он вдруг наклонился вперед и упал на четвереньки, мотая головой, как будто хотел разогнать мрак. Уже почти теряя сознание, я нащупал регулятор поглотителя углекислого газа и переставил его с нуля на максимум. Прежде чем наступит заметное улучшение, пройдут две-три минуты, не исключено, что потребуется около десяти минут, чтобы воздух в этой газовой камере пришел в норму. Пока что никакой разницы не ощущалось.
Я склонился над Ройалом.
— Ты подыхаешь, Ройал,— прохрипел я.— Что ты чувствуешь, зная, что будешь похоронен в могиле на глубине сто шестьдесят метров под уровнем моря? Что ты чувству-
ешь, осознавая, что больше никогда не будешь дышать чистым, свежим воздухом там, наверху? Что ты чувствуешь, зная, что никогда не увидишь солнце? Что ты чувствуешь умирая? Ответь мне, Ройал, что? — Я склонился над ним еще ниже.— Ответь, Ройал, нравится тебе подыхать? Он не понимал меня, уже почти теряя сознание.
— Ты бы хотел жить, Ройал? — Эти слова я вынужден был почти прокричать.
— Я хочу жить! — Голос его напоминал болезненный стон, правая рука слабо царапала пол кабины.— Я хочу жить!
— Возможно, я бы мог вернуть тебе жизнь. Ты ползаешь на четвереньках, Ройал, так? Умоляешь сохранить тебе жизнь? Я поклялся дожить до того дня, когда ты будешь ползать на четвереньках и умолять сохранить жизнь, а ведь сейчас ты именно это и делаешь. Разве не так, Ройал?
— Будь ты проклят, Талбот! — Это был хриплый, раздирающий уши крик отчаяния. Он раскачивался на четвереньках, мотая головой в разные стороны, закрыв глаза. Внизу, у пола воздух должен быть еще более спертым, почти без кислорода; на его лице действительно начали проявляться первые признаки синевы. Он часто дышал, как околевающая собака, каждый вдох доставлял ему мучения.— Вытащи меня отсюда, Талбот! Умоляю, вытащи!
— Ты еще не подох, Ройал,— сказал я ему в самое ухо.— Может быть, ты еще увидишь когда-нибудь солнце. А может быть, и нет. Я обманул Виланда, Ройал. Главный регулятор балласта находится на своем месте. Я просто замкнул пару проводов, вот и все. Тебе понадобится много часов, чтобы их найти. Мне для этого достаточно тридцати секунд.
Он перестал мотать головой, повернул ко мне посиневшее, залитое потом лицо и посмотрел налившимися кровью, потемневшими от страха глазами, на самом дне которых начала проблескивать слабая искорка надежды.
— Забери меня отсюда, Талбот,— пробормотал он, не зная, осталась ли у него хоть какая-то надежда или это только дополнительные изощренные пытки.
— Я могу сделать это, Ройал, ты ведь знаешь? Посмотри, вот у меня отвертка.— Я улыбнулся без тени сочувствия.— Но капсулу с цианистым калием я все еще держу во рту.— Я показал ему пуговицу.
— Нет! Не делай этого! — хрипло закричал он.— Не раскусывай ее! Ты сошел с ума, Талбот! Господи, неужели в
тебе не осталось ни капли сочувствия? — Для Ройала это неплохой текст.
— Кто убил Яблонского? — спокойно спросил я. Дышалось уже легче, но не там, внизу, где стоял на коленях Ройал.
— Я. Я убил его,— простонал Ройал.
— Как?
— Выстрелом в голову. Он спал.
— А потом?
— Мы закопали его в саду.— Ройал продолжал стонать и трясти головой, но изо всех сил старался сосредоточиться и четко выговаривать слова; он совершенно обессилел и говорил только для того, чтобы сохранить жизнь — это он осознавал.
— Кто стоит за Виландом?
— Никто.
— Кто стоит за Виландом? — жестко повторил я вопрос.
— Никто!— Он уже не говорил, а кричал, так отчаянно ему хотелось меня убедить.— Раньше было еще двое: один из кубинских министров и Гурас, высший чиновник в Колумбии. Но теперь их уже нет.
— Что с ними случилось?
— Их... убрали,— сказал Ройал равнодушно.— Я сам это сделал.
— Кого еще ты убил с того времени, как начал работать на Виланда?
— Никого.
Я показал ему пуговицу, которую держал между зубами. Он задрожал.
— Пилота. Пилота истребителя, сбившего этот самолет. Он много знал.
— Именно поэтому мне не удалось найти этого пилота,— кивнул я.— Однако ты совершил ошибку,Ройал, так? Ты застрелил его слишком рано, до того как он успел сообщить тебе точные координаты места падения самолета ДС в море.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30