Его губы были похожи на тонкую меловую черту на смуглом лице.
— Это земля из могилы Яблонского.— Я показал на свои промокшие туфли.— Я засыпал ее четверть часа назад. Его убили выстрелом в голову из автоматического пистолета малого калибра. Попали между глаз. Он улыбался, Кеннеди. Человек не улыбается, когда видит приближение смерти. Его убили, когда он спал.
Я вкратце рассказал ему о событиях с того момента, как я вышел из дому, и до того, как вошел в домик у ворот, не упустив при этом путешествия на Х-13.
Когда я закончил, он спросил:
— Ройал?
— Ройал.
— Тебе никогда не удастся это доказать.
— В этом вовсе нет необходимости,— ответил я, не совсем отдавая себе отчет в том, что я говорю.— Не исключено, что Ройал не попадет в руки правосудия. Яблонский был моим лучшим другом.
Он понял меня и сказал:
— Я бы предпочел не связываться с тобой, Талбот.
Я выпил виски, но алкоголь уже совершенно не действовал. Я чувствовал себя старым, измученным, опустошенным. Кеннеди спросил:
— Что ты собираешься делать сейчас?
— Сейчас? Собираюсь одолжить у тебя сухие туфли, носки и белье. Потом вернусь в дом генерала, пойду к себе в комнату, высушу одежду, прикую себя наручниками к кровати и выброшу ключи. Утром за мной придут.
— Ты сошел с ума! — прошептал он.— Почему они убили Яблонского?
— Не знаю.
— Но ведь ты должен знать.— Он не мог успокоиться.— Зачем было убивать его, если они не выяснили, кто ты на самом деле? Они убили его, потому что раскрыли двойную игру. Значит, о тебе они тоже должны все знать. Они ждут тебя в твоей комнате. Они уверены, ты вернешься, потому что не знают, что ты нашел Яблонского. Как только переступишь порог, получишь пулю в лоб. Как ты не можешь понять этого, Талбот? Неужели ты действительно этого не понимаешь?
— Я давно уже это понял. Может быть, им обо мне все известно. А может быть, и нет. Я и сам многого не знаю, Кеннеди. Может быть, меня не убьют. Может быть, не сейчас.— Я поднялся.— А теперь я возвращаюсь.
Мне показалось, что он попытается удержать меня силой, но выражение моего лица, вероятно, остановило его от этого намерения. Он положил ладонь мне на плечо.
— Сколько тебе за это платят, Талбот?
— Гроши.
— Во имя чего же ты должен так рисковать? — недоумевал он.
Он не смог меня понять. Я сам себя не понимал.
— Не знаю,— ответил я.— Хотя, впрочем, знаю. Когда-нибудь я объясню тебе.
— Тебе никогда не представится случай объяснить,— сказал он грустно.
Я взял сухие туфли, одежду, пожелал ему спокойной ночи и вышел.
Глава 7
В комнате никто меня не ждал. Дверь в коридор я отворил ключом, полученным от Яблонского, почти бесшумно распахнул ее и проскользнул внутрь. В лоб мне никто не выстрелил. Комната была пуста.
Тяжелые шторы все еще были задернуты так, как я их и оставил, но свет я решил не включать. Возможно, они и не знали, что сегодня ночью я покидал комнату, но если бы заметили свет в комнате человека, прикованного за руки к кровати, мгновенно прибежали бы проверить, что здесь происходит. Ведь только Яблонский мог включить свет. Но Яблонский был мертв.
При свете фонарика я проверил каждый квадратный сантиметр пола и стен. Все было на месте. Если сюда кто-то входил, он не оставил ни малейших следов. Впрочем, если кто-то и выходил сюда, трудно было ожидать, что он оставит следы. У двери в комнату Яблонского был вмонтирован в стену большой электрокамин. Я включил его на полную мощность, разделся при его красноватом свете, вытерся насухо полотенцем, а пиджак и брюки повесил на поручень кресла, чтобы они высохли. Натянул на себя одолженные у Кеннеди белье и носки, мое же собственное белье и носки запихнул в мокрые туфли и, открыв окно, забросил их подальше в густые кусты, где еще раньше, перед тем как подняться по пожарной лестнице, спрятал плащ и штормовку. Удара от падения я не услышал, значит, никто другой его тоже услышать не мог. Вой ветра и шум дождя заглушали все.
Я вынул ключи из кармана пиджака, от которого уже начал идти пар, и подошел к двери в комнату Яблонского. Возможно, меня там ждали, но мне было все равно. Комната была также пуста. Я подошел к двери в коридор и нажал ручку. Дверь была заперта на ключ. Как я и ожидал, постель была расстелена. Простыни и одеяло лежали на полу. Следов борьбы я не заметил. Не было даже никаких следов насилия, до тех пор, по крайней мере, пока я не перевернул подушку. Она была в ужасном состоянии, но, несомненно, выглядела бы еще намного ужасней, если бы смерть не наступила мгновенно. Пуля, наверное, пробила череп навылет, чего трудно было ожидать от калибра 0,22, но не стоит забывать, что мистер Ройал пользовался весьма изобретательной амуницией. Пулю я нашел в перьях подушки. Сплав меди и никеля. Такая неосторожность удивительна для Ройала. Я решил сберечь этот кусочек металла, ласкать его, как бриллиант. Я нашел пластырь, снял носок и приклеил пулю между вторым и третьим пальцами ноги, где она не должна натирать при ходьбе. Здесь она будет в безопасности. При самом тщательном обыске, если до этого дойдет дело, ее не найдут. Гарри Гудини всю жизнь ходил с тоненькими стальными инструментами, приклеенными пластырем к подошвам ног, и никому не пришло в голову там их искать.
На четвереньках я обшарил фонариком ковер на полу. Он был достаточно мягким, и на нем остались две длинные параллельные вмятины в том месте, где волокли Яблонского. Я поднялся, еще раз обыскал постель, взял маленькую подушку, лежащую на кресле, и тоже ее осмотрел. На ней ничего не было заметно, я обнюхал подушечку — рез-
кии запах сгоревшего пороха не выветривается из ткани даже много дней спустя.Я подошел к столику, стоящему в углу, налил виски и сел, пытаясь воспроизвести развитие событий. Все происшедшее казалось совершенно бессмысленным. Концы с концами не сходились. Каким образом Ройалу и тем, кто ему помогал,— в одиночку никто не смог бы вынести Яблонского — удалось войти в эту комнату? В этом доме Яблонский был на правах ягненка в волчьей стае, он обязан был запереть дверь на ключ. Мог, койечно, существовать и второй ключ, но дело в том, что Яблонский свой ключ непременно оставлял в замке, причем в таком положении, что можно было его вытолкнуть или повернуть с другой стороны только с применением силы и с таким шумом, который обязательно разбудил бы спящего.
Яблонского застрелили, когда он спал в кровати. Он обычно спал в пижаме, но там, в саду был полностью одет. Зачем он оделся? Все это было бессмысленным, и тем более не имело смысла одевать покойника весом сто двадцать килограммов. И почему пистолет не был с глушителем? Я не сомневался, глушителя не было: он уменьшает убойную силу, и даже пуля из специального сплава не смогла бы дважды пробить череп. Кроме того, убийца воспользовался подушкой, чтобы приглушить звук выстрела. Это еще было понятно: наши комнаты находились в дальнем крыле дома; подушка и сильная буря не дадут никому в доме услышать выстрел. Но дело в том, что за дверью должен был находиться я и я не мог не услышать выстрела, разве что был глухим или мертвым. А ведь Ройалу было известно — по крайней мере, я полагал, что ему известно,— что я спал в соседней комнате. Может быть, Ройал знал, что меня не было там? Он вошел, увидел, что я исчез; догадался, что только Яблонский мог организовать мне побег, и сразу застрелил Яблонского? Это объясняло все, кроме улыбки на лице покойного.
Я пошел в свою комнату, передвинул кресло с одеждой поближе к электрокамину и вернулся, в спальню Яблонского. Полу-литровая бутылка виски была полной на три четверти. Недостающего количества не могло хватить, чтобы притупить бдительность Яблонского. Однажды я был свидетелем того, как Яблонский выпил бутылку рома в течение одного вечера — виски он недолюбливал —и внешне опьянение проявилось лишь в том, что он смеялся больше чем обычно. А теперь он уже никогда больше не рассмеется.
Сидя почти в полной темноте, при слабом отсвете электрического камина в соседней комнате, я поднял бокал. За Яблонского, не знаю, как назвать, может быть, прощальный тост. Я медленно отпил виски, чтобы ощутить его аромат; две-три секунды я сидел спокойно, потом встал, быстро пошел в угол, выплюнул виски в умывальник и тщательно прополоскал рот.
Виски принес Виланд. Он дал Яблонскому закупоренную бутылку и бокалы. Когда мы оказались наверху, Яблонский налил виски нам обоим. Я чуть было не взял бокал в руку, но вспомнил, что не стоит пить, если вскоре придется опускаться под воду с кислородным аппаратом. Яблонский выпил виски из обоих бокалов, а после моего ухода, наверное, еще парочку.
У Ройала и его дружков был ключ от двери Яблонского, но даже если бы им пришлось ломиться с топорами, Яблонский все равно ничего бы не услышал. В этой бутылке виски снотворного было достаточно, чтобы усыпить слона. Теряя сознание, Яблонский все же смог с трудом добраться до кровати. Я знал, что это глупо, но стоял в темноте и упрекал себя за то, что не выпил тогда с ним. Думаю, я сразу бы распознал смесь виски и снотворного. Яблонский же не любил виски, ему, наверное, казалось, что шотландское виски должно иметь именно такой вкус.
Ясно, что Ройал обнаружил два пустых бокала из-под виски; это свидетельствовало, что я нахожусь в таком же бессознательном состоянии. Значит, убивать меня не входило в их планы.
Теперь я понял все, за исключением самого главного: почему убили Яблонского? Заглядывали или нет в мою комнату? Я предполагал, что нет. Но не дал бы за это и ломаного гроша.
Было бессмысленно так сидеть и размышлять о том, что же произошло. Но за эти два часа моя одежда высохла или, по крайней мере, выглядела сухой. Брюки были страшно измяты, но вряд ли можно требовать стрелки на брюках человека, вынужденного спать одетым. Я надел рубашку и брюки. Открыл окно и только собрался выбросить три ключа от дверей и ключи от наручников в кусты, где уже лежало мое барахло, как вдруг услышал легкий стук в дверь комнаты Яблонского.
Я подпрыгнул как ошпаренный, а потом замер. Нужно было быстро собраться с мыслями. Но, честно говоря, после всех переживаний этой ночи и последних двух часов бесплодных размышлений мой мозг вряд ли мог работать даже в черепашьем темпе. Я попросту остолбенел. Жена
Лота по сравнению со мной была непоседой. Целую вечность, которая продолжалась не меньше десяти секунд, мне в голову не пришло ни одной умной мысли, кроме навязчивого желания убежать. Но куда бежать, я не знал:
Это был Ройал, тихий, смертельно опасный человек с маленьким пистолетиком. Он ждал за дверью со своим маленьким пистолетом в руке. Он знал, что я выходил из дома, это ясно. Лично убедился. И знал, что вернусь, потому что нахожусь в сговоре с Яблонским, и явился в этот дом не для того, чтобы убежать при первой возможности. Он догадался даже, что я вернусь именно сейчас. А может, он видел, как я возвращаюсь? Почему же он так долго выжидал? На этот вопрос ответ у меня был готов. Он знал, что по возвращении я рассчитываю застать Яблонского на месте. Когда я обнаружу, что Яблонский отсутствует, решу, что он куда-то вышел по делу, закрою дверь и ключ оставлю в замке. Яблонский не сможет открыть дверь собственным ключом и ему придется стучать. Легонечко. А я после двух часов ожидания своего сообщника буду так испуган его длительным отсутствием, что, услыхав стук, стремглав брошусь к двери. Вот тогда Ройал и всадит мне между глаз пульку из сплава меди и никеля. Если они уже знают, что Яблонский и я работаем вместе, то понимают, что не сделаю для них того, что от меня требуется, а следовательно, бесполезен. Поэтому меня убьют. Как Яблонского. Я вспомнил, как Яблонский лежит в ящике, скрючившись, и перестал бояться. Шансов у меня не было, но бояться я перестал. На цыпочках я вышел из комнаты Яблонского, взял за горлышко бутылку виски, тихо вернулся в свою комнату и вставил ключ в дверь, ведущую в коридор. Замок открылся бесшумно, в эту минуту раздался повторный стук, на этот раз более громкий и настойчивый. Я приоткрыл дверь, поднял бутылку над головой и выглянул в коридор.
Коридор был слабо освещен лампочкой в противоположном конце, но мне этого было достаточно. Оказалось, что находящийся в коридоре человек безоружен. Это был вовсе не Ройал, а Мэри Рутвин. Я опустил бутылку и отступил в комнату. Через пять секунд я стоял у двери в комнату Яблонского и старался подражать его низкому хриплому голосу:
— Кто там?
— Мэри Рутвин. Пожалуйста, впустите меня. Быстрее! Я быстро впустил ее. Похоже, ни она, ни я не хотели,
чтобы ее кто-нибудь увидел в этом коридоре. Я придержал
дверь и быстро закрыл ее, прежде чем Мэри смогла меня узнать в слабом свете коридора.
— Мистер Яблонский! — быстро и испуганно прошептала она.— Я должна с вами поговорить. Я думала, мне не удастся вырваться, но Грантер уснул. Он может проснуться в любую минуту и тогда увидит, что меня нет.
— Спокойно,— прошептал я, так мне было легче подражать голосу Яблонского.— Зачем вы пришли?
— Потому что нет никого, кроме вас, к кому я могла бы обратиться. Вы ведь не убийца, не преступник, у вас приятное лицо, вы добрый человек, что бы ни говорили о вашем прошлом! — Женская интуиция подсказала ей намного больше того, что знали Виланд и генерал.— Вы должны мне помочь! Мы в опасности.
— Кто — мы?
— Мой папа и я. Честное слово, я ничего не знаю о своем отце. Может быть, ему ничто не угрожает. Может, он сотрудничает с этими преступниками по собственной воле. Он уезжает и приезжает, когда ему хочется. Но все равно, это так на него непохоже. Может, он вынужден с ними сотрудничать? Не знаю. Может, они имеют над ним какую-то страшную власть...— она покачала головой, я заметил блеск волос.— Он всегда был такой добрый, благородный, честный, а сейчас...
— Спокойно,— прервал я ее вторично. Я не мог долго притворяться. Не будь она такой испуганной и взволнованной, сразу бы сама заметила этот маскарад.— Давайте факты, мисс.
В моей комнате я оставил включенный камин, дверь была открыта; ясно, скоро она разберется, что перед ней не Яблонский.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30