Сейчас же, когда мы двигались вперед, трос разматывался свободно, увлекая за собой телефонный кабель. Количество оборотов барабана, которое показывал прибор, давало представление о пройденном расстоянии и о скорости. Максимальная скорость батискафа составляла два узла, но даже легкое торможение, вызванное разматыванием троса, уменьшало ее до одного узла. И все-таки эта скорость была достаточной. Путь нам предстоял недальний.
То, что управление батискафом я полностью взял на себя, по-видимому, устраивало Виланда. Большую часть времени он нервно поглядывал в боковой иллюминатор. Ройал ни на секунду не спускал с меня своего единственного здорового глаза, холодного и неподвижного; он следил за каждым моим малейшим движением, но делал это чисто механически. Впечатление было такое, что он абсолютно не понимает принципов работы батискафа и управления им. Да иначе и быть не могло: даже когда я до упора повернул ручку аппаратуры, поглощающей углекислый газ, это не произвело на него никакого впечатления.
Слегка задрав нос из-за сопротивления буксирного троса, мы медленно дрейфовали в трех метрах от дна. Рулевой трос, свисающий под днищем батискафа, чуть волочился по песку, камням и кораллам. Вода была абсолютно черной, однако двух наших прожекторов и света из иллюминаторов было достаточно, чтобы видеть, что происходит вокруг. Змееподобная барракуда ткнулась пастью в иллюминатор и с минуту разглядывала нас немигающими глазами; стайка рыб, похожих на испанских макрелей, неко-
торое время составляла нам компанию, но в панике исчезла, когда появилась величественная акула. В общем, дно было пустоватым: не исключено, что ураган заставил большинство рыб искать более спокойные глубины.
Через десять минут дно моря неожиданно провалилось под нами; во мраке, который не смогли пробить наши прожектора, сложилось впечатление, что мы неожиданно оказались над крутым скалистым обрывом. Я знал, что это только кажется: Виланд десятки раз исследовал океан, и если утверждал, что склон идет под углом тридцать градусов, то наверняка так оно и было. И все-таки почти невозможно было избавиться от ощущения, что это темная бездонная пасть.
— Это здесь,— тихо сказал Виланд. Его гладко выбритое лицо чуть вспотело.— Опускайся, Талбот.
— Позже.— Я покачал головой.— Если начнем погружаться сейчас, буксирный трос, который мы тащим за собой, будет выталкивать корму батискафа наверх. Наши прожектора светят не вперед, а только вертикально вниз. Ты хочешь, чтобы мы столкнулись с какой-нибудь выступающей скалой? Хочешь повредить носовую цистерну с бензином? Не забывай, она тонкая, достаточно одной трещины, и мы приобретем такую отрицательную плавучесть, что никогда больше не сможем вынырнуть. Понимаешь ты это или нет, Виланд!
Лицо его блестело от пота. Он снова облизал губы и сказал:
— Делай как знаешь, Талбот.
Я держал курс 222° до тех пор, пока указатель буксирного троса не показал шестьсот метров, остановил моторы и позволил батискафу приобрести незначительную отрицательную плавучесть, которая ранее компенсировалась движением вперед и установленными под углом рулями. Мы погружались так медленно, что казалось, указатель эхолота стоит на месте. Свисающий с кормы буксирный трос заставлял ее опускаться, каждые тридцать метров мне приходилось останавливать двигатели и потихоньку отпускать трос. На глубине сто шестьдесят метров наши прожектора высветили дно моря. В этом месте не было скал, кораллов или губок, лишь небольшие участки сероватого песка и длинные черные полосы ила. Я включил оба двигателя, дал половину максимальных оборотов, выровнял рули и очень медленно начал продвигаться вперед. Достаточно было пяти метров. Расчеты Брайсона оказались почти идеальными. Когда на указателе буксирного троса было шестьсот
двадцать пять метров, слева я заметил отблеск какого-то предмета на дне почти вне нашего поля зрения. Это был хвост самолета, значит, мы проскочили нашу цель справа, потому что нос самолета был направлен в ту сторону, откуда мы приплыли. Я дал задний ход, а потом совсем выключил двигатели. Батискаф медленно начал опускаться; рулевой трос коснулся дна, однако оказалось, что уменьшение массы не в состоянии уравновесить небольшую отрицательную плавучесть. Батискаф своей нижней частью тяжело погрузился в черный ил.
Менее пятнадцати минут прошло с тех пор, как я отключил поглотитель углекислого газа, но воздух в кабине уже был спертым. На первый взгляд, ни Виланд, ни Ройал ничего не чувствовали; возможно, они решили, что это нормальные условия, но, вероятнее всего, вообще ничего не заметили. Оба они были полностью поглощены тем, что увидели в переднем иллюминаторе в мощном свете прожектора.
Я тоже был захвачен этим. Сотни раз я задумывался над тем, как буду себя чувствовать, как отреагирую, когда, наконец, увижу, если вообще когда-нибудь увижу, то, что лежало теперь, наполовину погруженное в ил, на дне рядом с батискафом. Я ожидал гнева, бешенства, боли, может быть, даже страха. Но сейчас я уже ничего этого не чувствовал. Меня охватили жалость и горе, я почувствовал глубокую грусть. Может, моя реакция была не такой, как я ожидал, потому что я находился в обморочном состоянии из-за невыносимой боли от ран, но знал, что дело не в этом: мне не было легче от сознания того, что жалость и грусть относятся не к тем людям, а ко мне самому... Я погрузился в печальные воспоминания и вместо того, чтобы прийти в ярость, расчувствовался, как человек, окончательно затерявшийся в своем собственном одиночестве.
Самолет погрузился в ил примерно на один метр. Правое крыло бесследно исчезло, наверняка оторвалось при ударе о воду. Исчез и кончик левого крыла, но часть хвоста и фюзеляж были совершенно целые, за исключением продырявленного, как решето, носа и выбитого переднего стекла — доказательство того, как погиб самолет ДС.
Мы находились вблизи корпуса, нос батискафа нависал над затопленной кабиной самолета. Внутри нее я мог различить два скелета: скелет в кресле первого пилота, которого удерживал ремень безопасности, сохранил выпрямленное положение; другой же, на месте второго пилота, наклонился вперед и был почти не виден.
— Прекрасно! Разве это не впечатляет, Талбот? — Виланд на какое-то время даже победил свою клаустрофобию, он потирал руки.— Прошло так много времени... но игра стоила свеч. Совершенно целый! Я опасался, что его может раскидать по всему дну. Опытный специалист по подводным работам справится с ним без труда, не так ли, Талбот? — Не ожидая ответа, он вновь уставился в иллюминатор, наслаждаясь видом.— Прекрасно! — Повторил он еще раз.— Действительно, прекрасно!
— Да, прекрасно,— согласился я. Меня самого поразил мой спокойный, равнодушный голос.— За исключением британского фрегата «Де Браак», затонувшего во время шторма у побережья штата Делавэр в 1798 году, это, вероятнее всего, самый крупный подводный клад в западном полушарии. Десять миллионов двести пятьдесят тысяч долларов в золотых слитках, изумрудах и нешлифованных алмазах.
— Точно! — Виланд забыл, что является представителем благородного племени преуспевающих бизнесменов и снова принялся потирать руки.— Десять миллионов...— Внезапно он осекся, вздрогнул и замолчал.— Каким образом... откуда тебе об этом известно, Талбот? — прошептал он.
— Я знал об этом еще раньше тебя, Виланд,— ответил спокойно я. Они оба отвернулись от иллюминатора и уставились на меня. Виланд со смешанным чувством удивления, подозрительности и зарождающегося страха, Ройал своим единственным здоровым холодным, бесцветным, окаменевшим глазом, раскрытым шире, чем когда-либо.— Боюсь, Виланд, по сообразительности тебе далеко до генерала. Да и мне тоже. Он расшифровал меня еще сегодня утром. Я даже понял, почему это произошло. А ты, Виланд, знаешь, почему?
— Что это ты городишь? — спросил он охрипшим голосом.
— Он сообразительный парень, наш генерал,— продолжил я, не обращая внимания на его слова.— Когда утром мы высадились на плавающем острове, он заметил, что я закрывал лицо только до тех пор, пока не убедился, что среди встречающих нет какого-то определенного человека. Позднее я перестал об этом заботиться. Признаю, с моей стороны это была неаккуратность. Ее хватило генералу, чтобы догадаться, что я не убийца, потому что настоящий убийца закрывал бы лицо от всех. Он также догадался, что я уже был на плавающем острове и поэтому
опасаюсь, что кто-то может меня опознать. В обоих случаях он был совершенно прав: я не убийца и до этого уже был на платформе. Точнее говоря, сегодня ночью.
Виланд молчал, его совершенно сбил с толку катастрофический смысл моих слов, с вытекающими из них мрачными перспективами. Он пришел в полное замешательство и был не в состоянии выразить свои противоречивые мысли словами.
— Кроме того, генерал заметил кое-что еще,— сказал я.— Он обратил внимание на то, что когда ты рассказывал мне о предстоящей работе, я ни разу не задал главного вопроса: какой клад мы должны поднять, в каком судне или самолете он находится? Я ведь ни разу не задал такого вопроса. Ведь так, Виланд? С моей стороны это была еще одна оплошность, но ты не обратил внимания. Генерал же отметил это и понял, что причина лишь в одном: я заранее все знал!
Настала десятисекундная пауза, а потом Виланд прошептал:
— Кто ты такой, Талбот?
— Только не твой друг, Виланд.— Я улыбнулся ему, насколько позволяла верхняя челюсть.— Ты умрешь, Виланд. Сдохнешь в мучениях, а испуская дух, будешь проклинать меня и тот день, когда мы встретились.
Снова тишина, еще более пугающая. Мне очень хотелось закурить, но внутри кабины это было невозможно. Бог свидетель, воздух и без того был спертым, дыхание наше неестественно участилось, пот начинал заливать наши лица.
— Я расскажу тебе одну историю,— продолжил я.— Это не сказка для детей, но можно начать так: «За тридевять земель...». Ну так вот, за тридевять земель была страна, с очень скромными военно-морскими силами — парочка бомбардировщиков, фрегат, канонерка. Правда, это немного, Виланд? Ну так вот, правительство страны задумало удвоить флот. Дела их шли совсем не плохо, благодаря нефти и экспорту кофе, так что они решили, что могут себе это позволить. Конечно, они могли потратить деньги с большей пользой, но в стране часто происходили революции и власть каждого нового правительства в значительной степени зависела от мощи ее вооруженных сил. Давайте усилим наши военно-морские силы, решили они. Кто так решил, Виланд?
Он пытался что-то сказать, но из гортани вырвался только хрип. Облизал губы и сказал:
— Колумбия.
— Интересно, откуда тебе об этом известно? Да, Колумбия. Им удалось закупить в Великобритании парочку бывших в употреблении бомбардировщиков, а в США — несколько фрегатов, минных тральщиков и канонерок. Принимая во внимание, что корабли были почти новыми, можно считать, что скупили их просто за бесценок: 10 250 000 долларов. Но загвоздка состояла в том, что Колумбии угрожал взрыв революции, гражданской войны и анархии; курс песо за границей стремительно падал, а Великобритания и США отказались от оплаты в песо. Ни один международный банк даже не хотел и слышать о Колумбии. Была достигнута договоренность об оплате натурой. Предыдущие правительства импортировали бразильские нешлифованные алмазы в промышленных целях на сумму два миллиона долларов, пустить в дело их еще не успели. К ним добавили колумбийское золото стоимостью два с половиной миллиона долларов, почти две тонны в двадцативосьмифунтовых слитках, но львиную долю оплаты составляли шлифованные изумруды. Наверное, не стоит напоминать тебе, Виланд, что рудник Музо в Восточных Андах — самое известное месторождение изумрудов в мире? Может быть, ты об этом знал?— Виланд не отвечал. Вытащил из нагрудного кармана кружевной платочек и вытер им лицо. Он выглядел больным.— В общем, это не так важно. Потом возникла проблема транспортировки. На первом этапе груз собирались доставить в Тампу по воздуху, точнее говоря, транспортным самолетом компаний «Авианка» или «Ланс», однако в начале мая 1958 года, когда приближались новые выборы, всем колумбийским самолетам полеты временно запретили. Часть руководителей государства стремилась любой ценой избавиться от этих сокровищ, чтобы они не попали в чужие руки, и поэтому начали подыскивать подходящую авиакомпанию, занимающуюся исключительно международными перевозками. Их выбор пал на Транскарибское общество чартерных рейсов. «Ллойд» согласился застраховать груз. Транспортный самолет Транскарибского общества представил ложный маршрут и вылетел из Барранкильи, над Юкатанским проливом взяв курс на Тампу. Только четыре человека находились на борту этого самолета. Первый пилот, родной брат-близнец владельца Транскарибского общества; второй пилот, он же штурман и женщина с маленьким ребенком. Полагали, что им лучше не оставаться в стране, если результаты выборов окажутся неблагоприятными и станет известна роль Транс-
карибского общества чартерных рейсов в вывозе сокровищ из страны. Поэтому-то и сообщили ложный маршрут, но это им ничего не дало, потому что один из благородных и прогрессивных првителей страны, которые так беспокоились об уплате долга Англии и Америке, оказался обычным мошенником и твоей марионеткой, Виланд. Он знал настоящий маршрут и сообщил тебе о нем по радио. Ты тогда находился в Гаване и уже все приготовил. Так, Виланд?
— Откуда тебе обо всем этом известно? — простонал Виланд.
— Потому что я был владельцем Транскарибского общества чартерных рейсов.— Я чувствовал невероятную усталость. Она могла быть вызвана болью, спертым воздухом, а может быть, просто жизненной пустотой.— Я тогда находился на земле в Белизе, в британском Гондурасе; мне удалось установить с ними радиосвязь... когда они уже исправили рацию. Они сообщили мне, что кто-то пытался взорвать самолет, но я знаю, что это было не так:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30