156 футов. Стало быть, в хранилище находятся... 37.879 золотых брусков.
А верны ли мои подсчеты?
Я вспомнил, что в одной газетной заметке как-то рассказывалось о Федеральном резервном банке в Нью-Йорке, и постарался восстановить в памяти ее содержание. Там отмечалось, что в хранилище банка длиной в половину футбольного поля было упрятано золота на сумму порядка 126 миллиардов долларов, если исходить из рыночной цены золота в 400 долларов за унцию. Я не знал цену золота на тот день, когда Орлов и Синклер завладели национальными ценностями Советов и спрятали их здесь, но ради примерного подсчета можно взять те же 400 долларов за унцию.
Нет, так дело не пойдет.
Ну ладно. Подсчитаем по-другому. В самом большом помещении в Федеральном резервном банке хранится штабель золотых чушек объемом десять на десять и на восемнадцать футов. В нем насчитывается 107.000 чушек стоимостью 17 миллиардов долларов.
От лихорадочных подсчетов у меня даже голова закружилась. Объем золота в этом хранилище составляет примерно треть от объема того золота в Резервном банке.
Я опять взял за основу первоначальную цифру 37.879 золотых чушек. Золото сейчас идет по 400 долларов за унцию, но более вероятно, что оно продается по 330 долларов. Ну что ж, пойдем дальше. Если одна унция золота стоит 330 долларов, то один золотой слиток весом 400 тройских унций, то есть 12,5 килограмма, будет оцениваться в 132 тысячи долларов.
Стало быть, все это золото стоит... пять миллиардов долларов.
— Пять, — сказал я вслух.
— Пять миллиардов? — не поверила Молли.
— Ага.
— Не могу даже вообразить себе такую махину, — заметила Молли. — Вот она здесь, высится в штабелях... я опираюсь на нее спиной... и все же не могу охватить умом сумму в пять миллиардов... и все они мои...
— Нет, не твои.
— Ну хотя бы половина?
— И половина не твоя. Все принадлежит России.
Молли пристально окинула меня холодным взглядом, а потом сказала:
— А ведь ты не шутишь.
— Верно, отнюдь не шучу.
— Он ведь говорил о десяти, — вспомнил я спустя некоторое время.
— О каких десяти?
— Здесь, должно быть, пять миллиардов, а Орлов говорил мне о десяти миллиардах долларов.
— Но он мог и ошибиться. Или же водил тебя за нос.
— Или же половина золота уже уплыла.
— Уплыла? На что ты намекаешь, Бен?
— Я думал, что мы наконец-то нашли золото, — размышлял я вслух. — А оказывается, что нашли всего лишь половину.
— Ой, а это что такое? — встревоженно спросила Молли.
— Где?
В щели между двумя вертикальными штабелями золотых чушек, около самого пола, виднелся небольшой конверт сероватого цвета.
— Какого черта?.. — начала она, вытаскивая конвертик. Вытащить его не составляло никакого труда.
Глаза у Молли стали квадратными, она перевернула конверт и, увидев, что он не надписан, осторожно открыла клапан.
Внутри оказался фирменный листок почтовой бумаги с голубой каемкой по краям, а вверху крупными заглавными буквами было напечатано: «ХАРРИСОН СИНКЛЕР».
В центре листа отец Молли написал что-то своей рукой.
— Вот, да это... — начала было Молли, но я не дал ей договорить.
— Не говори вслух. Покажи мне, что это такое.
На листке две строчки. На первой строчке написано: "Абонементный ящик 322. «Банк де Распай». А на второй давался адрес: «Париж, 7-й округ, бульвар Распай, 128».
Ну вот и все. Название банка есть и его адрес в Париже тоже имеется. Номер абонементного ящика — это, вероятно, номер хранилища. Хранилища чего? Что же под этим подразумевается? Видимо, понимать надо буквально: номер ячейки в хранилище. Вот к чему привела очередная головоломка Синклера.
— Что, что там такое?.. — спросила Молли.
— Пошли, — нетерпеливо перебил ее я, засовывая в карман листок с конвертом. — Разговор с герром Эйслером еще не окончен.
47
«Мертвый человек, — писал Плутарх в „Параллельных жизнеописаниях“, — не кусается». А спустя много веков после него кто-то, вроде бы Джон Драйден, заметил: «Мертвецы загадок не задают».
Оба изречения неверны: мертвые еще как кусаются и задают загадки. Хэл Синклер, к примеру, после своей смерти долго продолжал подкидывать нам всякие головоломки, которые еще предстояло раскусить.
Старый блестящий мастер шпионажа Харрисон Синклер и в свои шестьдесят с небольшим лет не раз выкидывал всякие фортели и удивлял сотни людей на этом свете — друзей и коллег, начальников и подчиненных, врагов и недругов по всему миру и в Лэнгли. И даже после смерти от него, похоже, по-прежнему следовало ожидать разные неожиданности, крутые виражи и хитроумные запутанные ходы. От какого другого умершего можно было бы ждать подобные сюрпризики, идя по оставленным им следам?
Мы позвонили личной секретарше Эйслера и попросили, чтобы он немедленно принял нас. И пока мы с Молли перешептывались в хранилище, она уже стояла в коридоре и поджидала нас.
— Какая-то проблема? — озабоченно поинтересовалась она.
— Да, — коротко отрезала Молли.
— В любом случае всегда рады помочь, — говорила секретарша, сопровождая нас к лифту и далее, к кабинету директора.
Она напустила на себя деловой вид, но все же ее швейцарская холодность немного растопилась, и она по пути беспечно щебетала, будто в последний момент все мы стали близкими друзьями.
Молли что-то вежливо отвечала ей, а я не говорил ни слова. В правом кармане пиджака у меня лежал пистолет «глок», и я то и дело ощупывал его пальцами.
Чтобы пронести его в банк, да еще через специальные двери с детекторами на предмет обнаружения металла, надо было проявить недюжинное мастерство и ловкость, чему меня обучили в ЦРУ, за что я ему премного благодарен.
Один мой коллега по службе в разведке, некий Чарльз Стоун (его необычайные приключения вы наверняка знаете), как-то рассказал мне, как он умудрился пронести «глок» через стойку безопасности в аэропорту Шарля де Голля в Париже.
Большинство частей этого пистолета сделано из пластмассы, поэтому Стоун, проявив сообразительность, разобрал его и мелкие металлические детали уложил в толстый бритвенный футляр, крупные же спрятал в раме саквояжа, а пластмассовые части просто рассовал по карманам. Все это он беспрепятственно пронес через контроль, где просвечивают рентгеновскими лучами ручную кладь.
К сожалению, метод Стоуна для моих условий не подходил, так как никакого багажа в банк с собой я не нес и через детектор металла и рентгеновский аппарат его не пропускал. Все должно было быть при мне, а сигнальные устройства наверняка сразу же обнаружили бы спрятанный пистолет.
Поэтому я придумал свой способ, как пронести его, воспользовавшись несовершенством в детекторах металла. Эта аппаратура проявляет максимум чувствительности в центре магнитного поля. В пистолете системы «глок» относительно мало металлических деталей. Поэтому я просто-напросто привязал его к длинному нейлоновому шнуру и, прикрепив другой конец шнура к поясному ремню, положил в правый карман брюк, где предварительно проделал дыру. Пистолет, таким образом, свободно болтался у меня под штаниной около лодыжки, а я засунул руку в карман и крепко держал конец шнура, пока проходил через стойку детектора металла. При этом весьма важно поддать пистолет ногой так, чтобы он попал на самый край магнитного поля детектора, где оно самое слабое и почти ничего не обнаруживает.
Само собой разумеется, когда я проходил через эту стойку, то почти замер с перепугу, что мой трюк не удастся и попытка обмануть детектор окажется тщетной. Но тем не менее проскочил я без всяких проблем, а в приемной, следуя за Молли и секретаршей, нарочно немного задержался и быстро поднял и удобно уложил пистолет в кармане брюк.
Доктор Эйслер, который казался еще более обеспокоенным, нежели его секретарша, предложил нам кофейку, но мы вежливо отказались. Озабоченно нахмурив брови, он сел на диван напротив нас.
— Ну а теперь, — спросил он дрожащим, но все же четким голосом, — скажите, что за проблема возникла вдруг?
— Да в хранилище не хватает содержимого, — ответил я.
Он окинул меня долгим пристальным взглядом и, высокомерно пожав плечами, сказал:
— Мы знать ничего не знаем о содержимом своих клиентов в хранилище. Мы обязаны лишь предпринять все меры безопасности и все...
— Но банк ведь отвечает за целостность содержимого.
Эйслер сухо рассмеялся.
— Боюсь, что не отвечает. Но так или иначе ваша супруга всего лишь совладелец.
— Похоже, что значительная часть золота пропала, — наморщил лоб я. — Слишком большое количество, чтобы этого не заметить. Я хотел бы знать, куда его могли отправить.
Глубоко вдохнув и выдохнув, Эйслер понимающе кивнул головой и беспечно сказал:
— Мистер Эллисон, мисс Синклер, вы, конечно же, прекрасно знаете, что я не вправе рассказывать о каких-либо переводах и перечислениях...
— Но раз уж дело касается моего вклада, — вспылила Молли, — то я, наверное, вправе знать, куда его переправили!
Подумав немного, Эйслер снова снисходительно кивнул:
— Мадам, сэр, что касается закодированных вкладов, то наша обязанность заключается в том, чтобы допускать к ним всех лиц, которые отвечают всем требованиям, предусмотренным лицом или лицами, внесшими данный вклад. А во всем остальном, чтобы защитить всех заинтересованных лиц, мы обязаны придерживаться тотальной конфиденциальности.
— Но мы-то ведь, — холодно заметила Молли, — ведем разговор о моем вкладе. Я настоятельно требую сказать, куда отправлено мое золото.
— Мисс Синклер, конфиденциальность в подобных делах является старинной традицией банковской системы нашей страны, и «Банк Цюриха» обязан неукоснительно ее соблюдать. Извините меня, если у вас есть еще какие-то проблемы, мы могли бы...
Тут одним движением руки я выхватил из кармана «глок» и нацелил его прямо в высокий лоб Эйслера.
— Пистолет заряжен, — предупредил я, — и я готов нажать курок. Не надо... — Увидев, что он потихоньку подвинул ногу вправо, к кнопке тревоги, вделанной в стол в нескольких дюймах от него, я снял курок с предохранителя. — Не надо глупить и поднимать тревогу.
Предупредив Эйслера, я подвинулся к нему поближе, так что дуло пистолета теперь оказалось всего в дюйме или паре дюймов от его лба.
Теперь мне не надо было особо напрягаться и сосредоточиваться — мысли его так и рвались наружу, и я мог легко читать их: безудержно лился целый поток мыслей, правда, большинство по-немецки, но изредка проскакивали и английские фразы и слова, когда он готовился говорить вслух по-английски предложения, возражения или выражать протест и негодование.
— Как видите, мы находимся в безвыходном положении, — предупредил я.
По выражению моего лица и тону он понял, что, несмотря на мое отчаянное положение, я сохранял присутствие духа и, не колеблясь, пустил бы ему пулю прямо в лоб.
— Если вы дошли уж до точки, что готовы прикончить меня, — произнес Эйслер с поразительным хладнокровием, — то не добьетесь ничего хотя бы потому, что не уйдете из этого кабинета. Выстрелы услышит не только секретарша, но и чувствительные элементы, установленные здесь и реагирующие на резкие движения и звук.
Он говорил неправду — я это сразу усек. И он, понятное дело, боялся: такое с ним прежде никогда не случалось.
— Даже если предположить, — продолжал он, — что я выложу вам нужные сведения, которых у меня и в помине нет, все равно вы никак не выберетесь из банка — это уж как пить дать.
Вот здесь он, похоже, говорил правду — я это здорово почувствовал, хотя для того, чтобы понять логику его рассуждений, обладать особо острым восприятием было совсем не обязательно.
— Но я готов положить конец этому безрассудству, — продолжал Эйслер. — Если вы положите пистолет и немедленно уберетесь прочь, шума я поднимать не буду. Я понимаю, что вы находитесь в отчаянном положении. Но угрозами от меня все равно ничего не добьетесь.
— Но мы вам вовсе не угрожаем, — возразил я. — Нам нужны всего лишь сведения о вкладе, который по банковскому законодательству и Америки, и Швейцарии принадлежит моей супруге.
Со лба Эйслера покатились две струйки пота, прорезав глубокие линии. Решимость его заметно отступала, и вновь я услышал поток его мыслей, некоторые из них были сердитые, другие — жалобные. Он явно колебался в душе.
— А что, кто-нибудь забирал золото из этого хранилища? — спокойно спросил я.
«Никто, — отчетливо услышал я его мысль. — Никто».
Он закрыл глаза, как бы приготовившись к выстрелу, который оборвет его жизнь. Теперь пот катился с него градом.
— Не могу сказать, — прошептал он.
Значит, никто золота отсюда не забирал. Но все же...
И тут мне вдруг пришла в голову другая мысль: «А что, если другая половина золота сюда вовсе и не вкладывалась, а стало быть, никуда отсюда и не переводилась?»
Я все время держал пистолет в руке, а тут стал медленно приближать его к голове Эйслера, пока ствол не коснулся виска, и слегка прижал его. Пистолет даже немного спружинил, образовав вокруг ствола заметные белые круги на виске.
— Не надо, пожалуйста, — прошептал он. Так тихо, что я едва расслышал его просьбу.
Теперь его мысли заторопились и лихорадочно заскакали, я ничего не смог уловить в их хаосе.
— Отвечайте, — настаивал я, — и мы вас оставим в покое.
Он проглотил слюну, закрыл глаза и, опять открыв их, прошептал:
— Десять миллиардов долларов золотом в слитках. Наш банк получил это золото целиком.
— Ну и куда же его распределили?
— Половину поместили в хранилище. Вы сами видели это золото.
— А остальное?
Он опять сделал судорожный глоток.
— Остальное продано. Мы оказывали содействие при его продаже на рынке золота через брокеров, с которыми сотрудничаем на конфиденциальной основе. Оно было расплавлено, а затем переделано.
— А какова его стоимость?
— Да, наверное, пять... или шесть...
— Миллиардов?
— Да.
— Оно было обменено на ликвидные средства? Продано за наличные?
— Был телеграфный перевод.
— Куда же?
Опять он закрыл глаза, мускулы на его лице напряглись, будто он молился.
— Не могу сказать.
— Куда?
— Не вправе сказать.
— Деньги переведены в Париж?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70