Может, еще не отошел от всего того, что только что произошло? Скажем, от шока из-за внезапного исчезновения Молли? Наоборот, я чувствовал какое-то слабое, отдаленное раздражение, уверенность, что все складывается не так, как должно... И при этом не испытывал, как ни странно, никакого гнева.
— Ну а где же Молли? — тупо поинтересовался я.
— Ей ничто не угрожает. Знайте это, — ответил с натужным вздохом по переговорнику Росси.
— Она у вас? — спросил я.
— Да, — подтвердил будто издалека Росси, — она у нас.
— Что вы с ней сделали?
— Вы ее скоро увидите, — пообещал Росси, — и поймете, что мы сделали это ради ее же безопасности. Уверяю вас.
Говорил он многообещающе, спокойно и рассудительно.
— Вы ее увидите довольно-скоро. Мы ее охраняем. Вы сможете пообщаться с ней несколько часов — и все поймете.
— Ну ладно, а кто же хотел убить меня?
— Мы не знаем.
— Вы много чего не знаете, не так ли?
— Был ли это кто-то из наших или еще откуда-то, сказать об этом пока не можем.
Кто-то из наших. Из ЦРУ что ли? А «еще откуда-то» — это из других спецслужб? В таком случае, что им известно обо мне?
Я потянулся к дверной ручке и попытался открыть дверь, но она оказалась запертой.
— И не пытайтесь, — сказал Росси. — Пожалуйста. Вы представляете слишком большую ценность для нас. Я вовсе не хочу, чтобы вас даже ранили.
Машина ехала и ехала, куда — я не знал, не соображал даже. Только теперь я стал приходить в себя.
— Меня все же зацепило, — сообщил я.
— Гм-м. Вы вроде в порядке, Бен?
— Нет, меня долбануло.
Почувствовав боль в ляжке, я расстегнул ремень и, запустив руку под трусы, вытащил из ноги иглу — маленькую черную стрелку, вокруг которой уже начала воспаляться кожа.
— Что это вы сделали? — спросил я.
— Что сделали? — не понял Росси.
Теперь я узнал, где мы ехали — по шоссе Сторроу-драйв в ряду для езды без ограничения скорости.
Они всадили мне кетамин, подумал я.
Опять послышался в динамике металлический голос Росси:
— Ну-у?
Мне нужно говорить вслух и в то же время держать свои мысли при себе.
Вкололи ли мне раствор бензодиазерина? Нет, должно быть. Похоже, что это раствор кетамин гидрохлорида, или «особый К», как его называют в быту, — сыворотка для обездвиживания животных.
В ЦРУ изредка прибегают к впрыскиванию кетамина нежелательным субъектам. Он создает так называемое «диссоциированное обезболивание», обычно проявляющееся в том, что субъект перестает воспринимать окружающую среду, к примеру, может не чувствовать боли: он как бы отрывается от реальной действительности. Или же при впрыскивании нужной дозы он может сознавать, что ему угрожает опасность, но быть при этом поразительно беспечным, на все соглашаться, хотя и будет понимать, что соглашаться ни в коем случае нельзя.
Если нужно заставить кого-то делать такое, чего он никак в обычном состоянии делать не будет, лучшего наркотика, чем кетамин, не придумать.
Я оглянулся окрест и, заметив, что приближаемся к аэропорту, как-то тупо подумал: что это они собираются делать со мной? По крайней мере неплохо, что еще соображать мог. Да и вообще, все не так уж плохо. Опять в душе наступило какое-то раздвоение.
Одна моя часть, слабенькая и далекая, тихонько просила распахнуть дверь автомашины, выпрыгнуть и бежать, бежать... А другая — более сильная и близкая — громким голосом настоятельно убеждала, что все, дескать, идет нормально, волноваться незачем. Меня просто испытывают своеобразным путем, а испытание проводит Чарльз Росси — вот и весь сказ.
У меня они выведать ничего не смогут, ничего стоящего. Ну а если бы они намеревались меня прикончить, то уж давно бы кокнули.
Но рассуждать подобным образом об опасности — по меньшей мере глупо. Какая-то параноидальная мнительность, совершенно ненужная.
Все идет нормально, своим чередом.
Мне слышен спокойный голос Росси, находящегося от меня на расстоянии сотен миль:
— Если бы я оказался на вашем месте и со мной произошло то же самое, я испытывал бы те же чувства, что и вы. Вам кажется, что никто ничего не знает, — вы даже сами себе не верите. Временами на вас находит приподнятое настроение, и вы готовы своротить горы, а временами вас охватывает безотчетный страх.
— Я что-то никак не могу усечь, о чем это вы говорите, — ответил я, но как-то равнодушно и неубедительно, скорее машинально, не подумав.
— Всем нам было бы намного проще и лучше, если бы мы сотрудничали, а не конфликтовали.
На это я ничего не ответил. Наступила минутная пауза, а затем Росси сказал:
— Мы в состоянии охранять вас. Оказалось, что есть люди, которым стало известно о вашем участии в эксперименте.
— Эксперименте? — переспросил я. — Вы это что, имеете в виду магнитно-резонансный имиджер? Этот новый детектор лжи?
— Нам известно, что существует один шанс из тысячи, или, лучше сказать, один шанс из сотни, что имиджер оказал на вас желаемое воздействие. У нас есть веские основания считать так. Согласно вашим медицинским показателям, хранящимся в ЦРУ, у вас есть для этого необходимые данные — коэффициент умственного развития и особенно ваша эйдетическая память. Это как раз то, что нужно. Конечно, полной уверенности у нас пока нет, но есть серьезные признаки для оптимизма.
Я сидел, безучастно уставившись на сиденье автомашины, обтянутое дорогой кожей.
— Вы проявляете недостаточную бдительность, и вам это хорошо известно, — продолжал Росси. — Другой бы на вашем месте, с вашей подготовкой разведчика, да еще с вашими знаниями, был бы осмотрительнее.
Теперь все мое естество напряглось и ощутило тревожное состояние. В затылке стало неприятно покалывать. Но мой облепившийся беспечный мозг, похоже, перестал воспринимать реальность и напрочь отключился от природных инстинктов, и мне стало как-то все до лампочки.
А Росси между тем говорил:
— ...И совсем не обратили внимания, что ваши домашний и служебный телефоны стали прослушиваться, на законном, между прочим, основании: по подозрению в причастности к афере фонда «Ферст коммонуэлс». А в некоторых комнатах вашего дома были вмонтированы электронные подслушивающие устройства — так что шансов у вас практически не оставалось.
Я лишь медленно покачал головой.
— Нет нужды, конечно же, говорить, что мы записывали каждое ваше слово — а вы проявляли явную беспечность как при встрече со своим клиентом Мелом Корнстейном, так и, разумеется, во время разговоров со своей супругой. Я вовсе не собираюсь вас осуждать, потому что с вашей стороны нет никаких причин подозревать, будто что-то предпринималось. Поэтому в конечном счете не было причин использовать опыт, приобретенный вами на службе в разведуправлении.
Он остановился на секунду-другую, а далее слегка обеспокоенно произнес:
— Вообще-то, все не так уж и плохо. Если бы мы упустили вас из-под столь плотного наблюдения, то не смогли бы выручить в трудную минуту.
Я с трудом подавил зевок, от чего чуть не свернул себе шею.
— Алекс... — начал было я, но Росси не дал мне закончить.
— Извините нас за все это. Вы должны понять, что все делалось ради того, чтобы предохранить вас от самого себя. Когда действие кетамина прекратится, вы поймете, что иного выхода у нас не было. Мы же на вашей стороне, всерьез заинтересованы в том, чтобы с вами ничего не произошло, и просто-напросто нуждаемся в вашем сотрудничестве с нами. Поскольку вы спокойно выслушали меня, то, полагаю, начнете с нами сотрудничать. Если не захотите что-то делать, насильно заставлять вас никто не станет.
— А-а, понимаю — консультировать по правовым проблемам... изредка, — невнятно бормотал я.
— Некоторые очень хорошие люди возлагают на вас большие надежды.
— Росси... — бессвязанно бормотал я, глотая слова, губы и язык отказывались повиноваться. — Мы были... директор проекта... психологический план ЦРУ... проект «Оракул»... вас зовут...
— Вы представляете для нас слишком большую ценность, — подчеркнул Росси. — Поэтому мы не хотим, чтобы с вами что-то случилось.
— Почему вы сидите там... что вы там прячете?
— Я изолирован от вас, — объяснил Росси. — Вы же знаете золотое правило разведки. При ваших возможностях вам опасно знать слишком много, иначе вы будете представлять угрозу для всех нас. Поэтому лучше держать вас в неведении.
Наконец мы подъехали к какому-то неприметному строению в аэропорту Логан.
— Через несколько минут здесь будет военный самолет, на котором мы полетим на военно-воздушную базу Эндрюс. Скоро вам захочется поспать, вам нужно поспать.
— Зачем... — пытался я спросить, но закончить фразу не смог.
Росси долго молчал, а потом опять стал успокаивать:
— Скоро вам все объяснят. Все, все.
22
Помнится мне, как что-то говорил Росси там, в автомобиле, а затем вдруг я будто очнулся после тяжелого похмелья внутри какого-то пустого самолета, очень похожего на военный. По-видимому, меня внесли в него на руках, а может, и на носилках.
Летит ли со мной Росси, я не знал, во всяком случае, его нигде не было видно. Рядом сидели какие-то люди в военной форме. Охраняют что ли меня? Они что, думают, что я стану удирать и выпрыгивать с высоты десять тысяч футов? Они что, не знают, что я не вооружен?
Во время той уличной перестрелки в меня всадили, видимо, изрядную дозу кетамина, так как я все еще никак не мог очухаться и здраво рассуждать. Но тем не менее попробовал.
Итак, мы летим на военно-воздушную базу Эндрюс. Может, меня везут в штаб-квартиру ЦРУ? Не должно быть, смысла в этом нет никакого, Росси же хорошо известно, что я могу читать чужие мысли, поэтому ему, должно быть, меньше всего хочется везти меня в Лэнгли. Похоже, он знает, чего я не могу делать — улавливать исходящие от мозга волны через стекло или с расстояния нескольких футов. Об этом он сам сказал там, в автомобиле, сидя за стеклянной перегородкой.
А действует ли по-прежнему мой новый дар? Пока я не знал. Какова продолжительность его действия? Возможно, он уже исчез столь же внезапно, как и возник?
Я пошевелился на сиденье, ослабил привязные ремни и увидел, как повернули головы и насторожились мои охранники.
А была ли Молли там, в такси? Ведь Росси же говорил, что она у них, жива, здорова. А тогда почему она в такси? Да еще стоящем у тротуара? Наверняка это была приманка: просто нашли какую-то женщину, похожую на Молли, и посадили ее в такси, чтобы заманить меня. Но люди ли Росси сделали это? Или же безымянные, неизвестные «другие»? Тогда кто же эти «другие»?
Тут я с трудом выдавил из себя:
— Эй!
Один из охранников поднялся и подошел ко мне поближе, но, как я заметил, не вплотную.
— Чем могу быть полезен? — любезно осведомился он.
Это был высокий, массивный, коротко подстриженный молодой человек чуть старше двадцати лет.
Я повернулся к нему, посмотрел ему прямо в глаза и сказал:
— Меня подташнивает.
Он поднял брови, наморщил лоб и ответил:
— У меня есть инструкции...
— Меня сейчас вырвет, — заторопился я. — Я просто хочу, чтобы вы знали об этом. Так сделайте что-нибудь, что предусмотрено вашими инструкциями.
Молодой человек беспомощно оглянулся вокруг. Другой охранник фыркнул и, покачав головой, сказал:
— Извините. Может, дать вам стакан воды или еще чего-то в этом роде?
— Воды? Черт побери. Что с этой воды? Тут же должен быть сортир.
Охранник обернулся к коллеге и прошептал ему что-то. Тот ответил каким-то неуверенным жестом, а первый охранник сказал мне:
— Извини, дружище. Могу предложить только тазик.
Я попытался пожать плечами, насколько позволяли привязные ремни, и ответил:
— Давай тащи.
Он прошел куда-то вперед, в кабину, и вскоре принес нечто похожее на алюминиевый ночной горшок и поставил его у моей головы.
Тут я стал кашлять, кряхтеть и тужиться, притворяясь, будто меня тошнит, а охранник держал тазик у моего рта, причем голова его оказалась на расстоянии в полфута от моей, рот его скривился от отвращения.
— Надеюсь, тебе за это платят очень даже неплохо, — вымолвил я через силу.
Он ничего не ответил.
Тут я постарался изо всех сил напрячь свои затуманенные кетамином мозги.
«...не повредить бы ему», — расслышал я голос его мыслей.
Я улыбнулся, узнав, о чем он думает, и закашлялся снова.
...ради чего..."
А спустя несколько секунд послышалась и целая фраза:
«...Чтобы он ни сделал, это пусть „фирма“ избирается... ничего нам не объяснили... наверное, разоблаченный шпион... вроде на него не похож... скорее похож на хренового адвокатишку».
— Я вижу, приятель, что тебя не так уж и выворачивает-то, — заметил охранник, убирая тазик.
— Полегче что-то стало, — оправдывался я. — Но ты его далеко не убирай.
Таким образом я узнал, во-первых, что мой дар сохранился, а во-вторых, что из этих парней мне ничего не удастся вытянуть: их нарочно оставили в неведении, кто я такой и куда меня везут.
Прошло немного времени, и я опять провалился в глубокий сон.
* * *
Проснувшись, я вдруг увидел, что сижу уже не в самолете, а в автомашине — лимузине «крайслер», выпускаемом по заказу правительства. Все косточки и суставы у меня ныли и болели. Машину вел шофер — мужчина лет сорока, с седоватыми волосами, одетый в темно-синюю штормовку.
Мы ехали по сельской местности штата Виргиния, где-то в стороне от Рестона, оставляя позади пятизвездочные гостиницы, аптеки «Оско» и сотни маленьких магазинчиков и лавочек на торговых улицах, пробираясь по извилистым, узким лесным дорогам. Сперва я подумал, что мы добираемся до Лэнгли каким-то окольным путем, но потом заметил, что движемся совсем в противоположную сторону.
Ехали мы в какой-то глухомани — в подобных местах в Вирджинии ЦРУ содержит несколько собственных конспиративных домов для всяких надобностей: встреч с агентами, допросов перебежчиков и других нужд. Иногда под такие явки используются квартиры в больших домах в окрестностях Лэнгли, но все же спецслужбы предпочитают проводить подобные мероприятия на разных ранчо, обставленных дешевой мебелью, взятой напрокат на месяц, с зеркалами в безвкусных аляповатых рамах, с водкой и вермутом в холодильнике.
Спустя несколько минут мы подъехали к узорчатым воротам, установленным в ограде из кованого чугуна высотой футов пятнадцать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70