Он завещал мне дом, акции, облигации и тот мудреный финансовый документ, как обычно называют его юристы, предоставляющий мне все права на его собственность внутри страны и за границей.
— Ну как же, хорошо помню. Ну и...
— Так вот, для наследования собственности внутри нашей страны документ тот совершенно не нужен, она и так автоматически переходит ко мне. Но что касается всяких там счетов за границей, где банковское право в каждой стране свое, такой документ очень кстати.
— Да, особенно применительно к счетам в швейцарских банках.
— Да, особенно здесь.
Молли встала с постели, подошла к стенному шкафу, открыла чемоданчик и вынула конверт.
— Вот этот финансовый документ, — торжественно объявила она.
Затем покопалась еще в чемодане и нашла там книгу, которую ее отец почему-то подарил мне, — первое издание мемуаров Аллена Даллеса «Искусство разведки».
— На кой черт тебе сдалось таскать все это с собой? — поинтересовался я.
Она ничего не ответила, вернулась к постели и положила конверт и книгу на мятые листы бумаги.
Сначала она открыла книгу. Ее серая массивная суперобложка была чистенькая, а корешок сразу же треснул, как только она раскрыла книгу посредине. Наверное, ее уже открывали прежде не один раз. А может, даже и всего один раз, когда легендарный Даллес достал авторучку и надписал на авантитуле темно-синими чернилами своим четким почерком: «Хэлу с глубочайшим восхищением. Аллен».
— Вот единственное, что папа оставил тебе, — сказала Молли. — И я долго-долго размышляла, к чему бы это.
— И я тоже ломал голову.
— Он любил тебя и, хотя всегда жил очень экономно, жадюгой не был никогда. Мне стало любопытно, почему же он оставил тебе только эту книгу. Я хорошо знала склад его ума — он любил всякие головоломки и загадки. Ну а когда меня повезли к тебе, то позволили заскочить домой забрать кое-какие вещички, ну я прихватила завещание и документы, которые мне оставил отец, а также книгу и решила тщательно все пересмотреть на досуге, надеясь найти кое-какие отцовские пометки. Когда я была маленькой, он обычно делал для меня такие пометки — отмечал в книгах нужные страницы, чтобы я не пропустила их и не забыла. Ну вот я и нашла такую пометку. Смотри-ка сюда.
— Гм-м. Любопытненько взглянуть.
Я посмотрел на ту страницу, на которую она указывала. Это оказалась страница семьдесят три, на ней рассказывалось о кодах и шифрах, а слова «розовый секретный код» были подчеркнуты. Рядом с ними на полях виднелась нечеткая запись карандашом «L2576HI».
— Вот так он писал семерку, — объясняла Молли. — А это наверняка двойка. А так он писал букву "I".
Я мигом догадался, в чем тут дело. Розовый секретный код означал код «Оникс». Даллес явно не хотел называть его прямо. Это был легендарный код времен первой мировой войны, а к ЦРУ он перешел от дипломатической службы США. От него давным-давно отказались, так как его «раскололи», но тем не менее изредка все же употребляли. Стало быть, надпись «L2576HI» означала какую-то зашифрованную фразу.
Хэл Синклер оставил Молли юридический документ, посредством которого она получила доступ к счетам в банке. А мне он оставил номер этого счета, но его еще предстояло расшифровать.
— А вот еще одна пометка, — обратила внимание Молли. — На предыдущей странице.
Она показала на верх страницы семьдесят второй, где Даллес, чтобы объяснить простому читателю, как зашифровываются документы, взял в качестве примера цифру 79648. Она тоже была слегка подчеркнута карандашом, а рядом Синклер еле видно написал «R2». Этот знак относился к коду, которым пользоваться перестали сравнительно недавно, мне же применять его никогда не доводилось. Я предположил, что цифра 79648 означает какое-то другое число (или слово), которые можно расшифровать, применив код «R2».
Для расшифровки мне требовалось связаться с местным бюро ЦРУ, но сделать этого я не мог из-за опасения, как бы в штаб-квартире не узнали, где я скрываюсь. Поэтому я позвонил одному своему старинному приятелю, с которым служил вместе еще в отделении ЦРУ в Париже. Несколько лет назад он вышел в отставку и теперь преподавал политические науки в университете города Эри в штате Пенсильвания. Мне как-то пришлось дважды выручать его из неприятных историй из-за его же собственной дурости: первый раз, когда по его вине провалилась ночная операция, а во второй — когда я писал объяснительную записку по поводу этого провала и постарался выгородить его.
Таким образом, он был безмерно благодарен мне, не колеблясь, согласился выдать звонок своему надежному другу, который по-прежнему работал в ЦРУ, и попросил его не в службу, а в дружбу быстренько спуститься на этаж пониже, в архив шифров. Поскольку любая книга с шифрами семидесятипятилетней давности вряд ли представляет из себя государственную тайну, друг моего приятеля сообщил ему по телефону серии кодов. После этого он позвонил мне в гостиницу (разговор я оплатил заранее) и продиктовал нужные цифры.
Так наконец-то я заполучил номер счета в банке.
Однако второй код оказался орешком покрепче. Шифровальной книги с этим кодом в архиве не оказалось, поскольку им до сих пор пользовались.
— Я сделаю все возможное, чтобы достать, — пообещал мой приятель из Эри.
— А я перезвоню тебе, — закончил я разговор.
Мы с Молли сидели и молчали. Я машинально листал мемуары Даллеса. Раздел книги «Коды и шифры» открывался эпиграфом — знаменитым изречением государственного секретаря Генри Стимсона, которое он сделал в 1929 году: «Порядочные люди письма друг друга не читают».
Разумеется, Стимсон ошибался, и Даллес недаром привел его цитату. В шпионском деле все читают письма друг друга и вообще все, что смогут прочесть. Хотя, может быть, потому, что шпионы к категории порядочных людей не относятся.
Интересно, а какую хреновину выдал бы Генри Стимсон насчет того, может ли порядочный человек читать мысли других людей?
Через час я снова позвонил в Эри. Приятель сразу же поднял трубку, но голос его изменился и стал каким-то напряженным.
— Я не смог достать книгу, — заявил он.
— Как так? Ее что, взял кто-то?
— Она изъята.
— Как это?
— Очень просто — изъята. Все экземпляры взяли из открытого фонда и никому не выдают.
— А с каких это пор?
— Со вчерашнего дня. Бен, что все это значит?
— Извини, старина, — ответил я, а в груди у меня сжалось сердце от нехорошего предчувствия: и здесь рука «Чародеев». — Я должен бежать. Спасибо тебе.
И положил трубку.
* * *
Утром мы пошли по Банхофштрассе и, миновав несколько кварталов от площади Парадов, очутились на нужной улице. Большинство местных банков свои операционные конторки и служебные помещения оборудуют на верхних этажах зданий, а на нижних располагаются фешенебельные магазины.
Хотя «Банк Цюриха» носил довольно претенциозное название, на деле он оказался маленьким, скромным учреждением, и управляла им одна семья. Вход в банк найти было нелегко — он оказался в переулке, отходящем от Банхофштрассе, около кондитерской. На небольшой медной пластине виднелась гравировка «Б.Ц. И КОМПАНИЯ».
Кто не знает этого сокращения, тому и знать незачем.
Когда мы входили в вестибюль, я ощутил за спиной какое-то движение, внутренне напрягся и быстро повернулся кругом. Мимо проходил явно местный житель — банкир или владелец магазина, высокий, худощавый, одетый в темно-серый костюм. На душе стало легче, и, взяв Молли под руку, я ввел ее в вестибюль.
Но что-то не давало мне покоя, и я снова оглянулся назад — местный житель спешил по делам. Тут я вспомнил его лицо — бледное, даже чересчур, с большими растянутыми желтоватыми кругами под глазами, бледными тонкими губами и редкими светлыми волосами на голове, зачесанными назад. Без всякого сомнения, его лицо напоминало мне чье-то еще.
И вдруг я вспомнил тот дождливый вечер в Бостоне, когда на Мальборо-стрит разгорелась ожесточенная пальба, промелькнувшую длинную сухопарую фигуру.
Да, это был он! Сомнений нет. Сразу я как-то его не припомнил и не среагировал, но теперь был абсолютно уверен, что это тот самый альбинос из Бостона околачивается здесь, в Цюрихе.
— Что случилось? — встревожилась Молли.
Я повернулся, и мы продолжили путь в вестибюль.
— Ничего особенного, — успокоил я. — Пошли. Нам предстоит провернуть здесь одно дело.
45
— Что там такое, Бен? — испуганно воскликнула Молли. — Там кто-то прошел?
Но не успела она сказать еще что-то, как откуда-то из глубины невидимый служащий спросил, зачем мы сюда пожаловали.
Я представился, назвав свое подлинное имя. Невидимка, не меняя тона, ответил:
— Входите, пожалуйста, господин Эллисон. Герр директор Эйслер уже ожидает вас.
Должен отдать должное Джону Кнаппу — он все-таки обладал известным влиянием в местных кругах.
— Пожалуйста, выньте все металлические предметы, — продолжал между тем говорить служащий. — Ключи, перочинные ножички, крупные монеты. Можете положить их на хранение в ящичек.
На стене мы увидели небольшой ящик и, вынув из карманов монеты, ключи и прочую металлическую мелочь, положили все в него. «Внушительная предусмотрительность», — еще подумал я про себя.
Послышалось слабое гудение — и перед нами автоматически открылись двери с электронными запорами. Посмотрев наверх, я заметил под потолком пару небольших японских телевизионных камер слежения. Мы с Молли прошли в небольшую комнату и остановились перед другими дверьми, тоже открывающимися с помощью электронного устройства.
— Ты пушку случаем не приволок с собой? — шепнула Молли.
Я мотнул головой. «Пушку», «приволок» — откуда только моя жена таких словечек нахваталась?
Двери открылись, и нас встретила молоденькая блондинка, немного полноватая, в больших очках в металлической оправе, которые на ком-то другом, может, и выглядели бы довольно модными. Она представилась личным секретарем герра Эйслера и повела нас по коридору, застланному серым ковром. На секунду-другую я замешкался в приемной, а затем последовал за ними.
Рабочий кабинет доктора Альфреда Эйслера оказался совсем небольшим и простенько обставленным, стены были обиты панелями из ореха. На них висели несколько акварелей в светлых деревянных рамках. Я ожидал увидеть всякие дорогие красивые предметы — восточные ковры, дедовские напольные часы, мебель из красного дерева, но ничего подобного и в помине не было. Даже письменный стол был довольно простым — из хромированного металла и стекла. И на нем ничего не лежало. Напротив стола стояла пара шведских кресел, на вид довольно удобных, обтянутых белой кожей, и кожаная кушетка тоже белого цвета.
Эйслер показался мне довольно высоким, примерно моего роста, но чуточку пополнее, носил он черный шерстяной костюм. На вид ему можно было дать лет сорок с небольшим, лицо круглое с выступающим подбородком, глаза глубоко посажены, большие уши слегка оттопырены. Около рта, на лбу и между бровей прорезались заметные морщины. На голове не осталось ни волосочка — лысина так и сияла. Весь облик его невольно привлекал внимание — от него веяло чем-то мрачным.
— Мисс Синклер, — приветствовал он Молли, пожав ей руку. Эйслер прекрасно знал, кому следует уделить внимание в первую очередь — не супругу, понятное дело, а его половине, ведь это она, согласно положениям швейцарского банковского права, наследница зашифрованного счета своего отца.
Мне Эйслер в качестве приветствия слегка кивнул головой:
— Мистер Эллисон.
Голос у него оказался низким — глубоким басом, в акценте причудливо смешались швейцарско-немецкий говор и чистое оксфордское произношение англичанина.
Мы с Молли уселись в кресла из белой кожи, а он устроился на кушетке. Для начала мы обменялись ничего не значащими словами, обычно предшествующими деловому разговору, а его секретарша принесла на подносе по чашечке кофе. Когда Эйслер говорил, складки у него на переносице обозначались еще резче, при разговоре он жестикулировал руками с наманикюренными ногтями, причем так вычурно, что своими манерами напоминал женщину.
Наконец он натянуто улыбнулся и всем своим видом дал понять, что пора переходить к главному: что у нас за дело к нему и что нам нужно.
Я вынул из портфеля соответствующий документ о наследстве, подписанный отцом Молли, и передал ему. Он просмотрел текст и сказал:
— Догадываюсь, вам нужен доступ к зашифрованному вкладу.
— Совершенно верно, — подтвердила Молли сухим деловым тоном.
— Но сначала нужно выполнить несколько формальностей, — как бы извиняясь, произнес банкир. — Требуется подтверждение вашей личности, заверенный образец вашей подписи, ну и еще кое-что по мелочи. Полагаю, что у вас имеются поручительства от американских банков?
Молли важно кивнула головой и вытащила целую кипу бумаг с необходимыми рекомендациями. Взяв бумаги, он нажал кнопку вызова и передал их появившейся секретарше.
Минут пять мы болтали о всяких пустяках, о «Кунстхаузе» и о других достопримечательностях Цюриха, которые стоит осмотреть, а потом послышалось жужжание зуммера телефона. Эйслер поднял трубку и, уронив «да», несколько секунд слушал, что ему говорят. Положив трубку, он опять деланно улыбнулся.
— Удивительная вещь — телефакс, — заметил он. — Прежде такая процедура обычно отнимала гораздо больше времени. Не могли бы вы...
И с этими словами он протянул Моли шариковую ручку и подставку, обтянутую твердой резиной, на которой лежал чистый фирменный бланк «Банка Цюриха», и попросил ее написать прописью номер счета, а над тонкой серой линией в центре бланка указать номер счета цифрами и поставить свою подпись.
Когда Молли закончила писать номер счета, столь оригинально зашифрованный ее отцом, Эйслер снова вызвал секретаршу, передал ей бланк и опять заговорил о разных пустяках. Беседа несколько затянулась, пока подпись Молли сверялась, как он объяснил, посредством оптических приборов с ее подписью, полученной по факсу из нашего банка в Бостоне.
Снова раздалось жужжание телефона, подняв трубку, он сказал «спасибо».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70