Состояние между сном и реальностью, мир полутонов, аллегорий. Комната исчезла, и Ева увидела, что бежит через лес, серый, промозглый. Сумрак. Серые стволы поваленных деревьев, заросшие склизким мхом, мешали бежать. Приходилось перескакивать через них. Моросил противный серый дождь. Ева боялась только одного – что не перепрыгнет через ствол дерева и со всего размаху плюхнется животом на этот мерзкий мох. Волчица бежала, вкладывая в каждый прыжок все силы.
Ладонь не переставая зудела – контуры Трилистника надрывно пылали огнем. Но друзьям об этом Конэ-Эль говорить не хотел, он ждал, когда освободится отец. Лорек и подруги стояли на улице.
– Что думаешь делать с ней? – встретил его вопросом Лорек.
– Пока не знаю, – пожал плечами Конэ-Эль.
– Она мне не нравится, – надула губки красавица Найру.
– И мне тоже, – поддакнула Аниэль.
Эльф не обратил ни малейшего внимания на их слова. Его мысли были заняты предстоящим разговором с отцом. Трилистник не давал покоя, да и контуры волчицы в ментале тоже. Найру что-то щебетала по поводу блохастых лесных жителей и их агрессивного характера. Аниэль периодически соглашалась с подругой, вставляя реплики типа «во-во», «точно-точно», «совершенно согласна».
– Мне нужно найти отца, – бесцеремонно прервал эльфийку Конэ-Эль. – У меня к нему есть важное дело.
Найру наигранно надула губки:
– Ты совершенно не хочешь меня слушать, противный мальчишка!
– Что? – переспросил эльф.
– Ну, вот вам, пожалуйста! – всплеснула руками Найру. – Ему что в лоб, что по лбу! Ты меня вообще слушал?
– Извини, – ответил Конэ-Эль. – Давай продолжим разговор позже.
Найру фыркнула.
– Как будет тебе угодно. Только сегодня вечером и весь завтрашний день я буду занята, – подернула плечиком Найру, делая ударение на «буду занята».
– Хорошо, не стану тебя отвлекать, – согласился Конэ-Эль.
От его слов эльфийка завелась не на шутку. Она-то рассчитывала, что Конэ-Эль начнет умолять о встрече, а этот нахал так спокойно согласился.
– Ах так! Я, может, вообще буду занята несколько дней!
– Ладно, – не обращая внимания на ярость подруги, согласился Конэ-Эль.
Эльфийка топнула ножкой:
– Аниэль, пойдем, нам пора!
Найру резко развернулась и пошла прочь. Ее подруга, бросив презрительный взгляд на Конэ-Эля, поспешила за ней. Оставшись вдвоем с Лореком, эльф смог немного обрисовать ситуацию другу.
– Понимаешь, с этой волчицей что-то не то. Я видел ее контуры в ментале, они очень-очень странные. Хочу поговорить об этом с отцом, – сказал он Лореку половину правды. – При девчонках я не мог тебе этого сказать, иначе через полчаса все окрестные дома уже знали бы об этом, и любопытные сбежались бы к моему дому.
– Это факт, – согласился с ним Лорек. – Если хочешь, чтоб тайное стало явным, скажи Найру и ее подругам.
Друзья усмехнулись.
– Ладно, иди к отцу, – Лорек положил руку на плечо Конэ-Эля. – А мы встретимся, когда ты сочтешь нужным.
Конэ-Эль с благодарностью посмотрел на него. Вот, что значит настоящий друг, все понимает и принимает!
– Тогда до встречи, – попрощался Конэ-Эль.
– Ага, – согласился Лорек и пошел по своим делам.
Конэ-Эль проводил его взглядом и направился в дом.
Глава 10
ПЕРЕМЕНЫ
Мастер Вэйтэк с изумлением разглядывал Трилистник на ладони сына, крутя ее то влево, то вправо. Затем шумно выдохнул.
– Поздравляю. Хорошего в этом мало, – вынес он свой вердикт.
– Это еще почему? – удивился Конэ-Эль.
– А потому…
Мастер Вэйтэк подошел к открытому окну, глянул на улицу. В задумчивости постоял несколько минут, затем закрыл окно и обернулся к сыну.
– Садись, я все тебе расскажу.
Конэ-Эль присел на край кровати и приготовился слушать.
– Трилистник проявляется только в том случае, когда необходимо найти священный меч Конхен.
– Вот это да! – воскликнул эльф.
– Погоди радоваться, – одернул его отец. – В этом нет ничего хорошего, я ведь уже сказал. Конхен пробуждается во времена смуты, в тяжелые времена. И те двое, кому суждено его найти, обречены на тяжелую участь.
– Двое?
– Да, двое. Так, что теперь тебе нужно будет искать второго Избранного.
– Зачем?
– Так сказано в легенде, что двое Избранных, дети двух Миров, встретятся. У каждого на ладони один и тот же символ – Трилистник. Контуры на ладонях необходимо совместить. Тогда появится Дарующий, который укажет место, в котором спрятан Конхен.
Конэ-Эль слушал отца с широко раскрытыми глазами.
– Отец, а зачем все это? И что значит «дети двух Миров»?
– Если бы я знал ответы на эти вопросы… Все, что мне известно, я тебе сказал.
Конэ-Эль задумался и почесал в затылке.
– Вот задача… Что ж мне делать-то? А?
– Пока не знаю. Я сам огорошен этой новостью. Мне необходимо подумать, посоветоваться.
– Отец, у меня к тебе есть еще одно дело. – нерешительно начал Конэ-Эль.
– Что еще? – напряженно спросил мастер Вэйтэк.
– Понимаешь, волчица… У нее…
В это время в дверь громко постучали:
– Мастер Вэйтэк! Мастер Вэйтэк! Вы дома?!!
– В чем дело? – недовольно буркнул отец Конэ-Эля и пошел открывать дверь.
На пороге стоял запыхавшийся подмастерье. Держась рукой за косяк двери, он учащенно дышал.
– Простите, мастер Вэйтэк, но вам необходимо срочно прийти в мастерские. С последним выплавленным Зеркалом что-то не то.
– Что значит «не то»? – нахмурился мастер Вэйтэк.
– Вам самому это нужно увидеть. Идемте, – умоляющим голосом произнес подмастерье.
– Прости, сынок, договорим позже, – сказал мастер Зеркал сыну.
– Хорошо, отец, ~ согласился Конэ-Эль.
Голова у него шла кругом. То, что он услышал от отца, не на шутку насторожило и даже где-то напугало. Много непонятного. Во-первых: второй Мир. Что это значит? Во-вторых: какие такие тяжелые времена? И почему он обречен? Размышляя, эльф направился в свою комнату. Волчица тут же приподняла морду, когда он вошел. Конэ-Эль сел рядом с ней на пол и погладил по голове.
– Девочка моя, девочка, – только и сказал он.
У Евы сжалось сердце. Столько грусти и безысходности звучало в этих словах. Но Еве понравилось, как эльф назвал ее «моя девочка». Волчица положила морду Конэ-Элю на руку и заглянула в глаза. Эльф удивился своим словам, сказанным спонтанно. Но ему и в самом деле хотелось считать волчицу своей. Зверь, а поди же ты, какие у нее глаза! Глубокие, умные, все понимающие и всепрощающие. Такие родные и теплые. В порыве Конэ-Эль обнял волчицу за шею и поцеловал в морду.
«Ох, ничего себе! – изумилась Ева. – Знакомы только полдня, а он уже целуется».
– Все будет хорошо, моя девочка, все будет хорошо… – сказал Конэ-Эль то ли волчице, то ли себе.
За окном смеркалось. Эльф сидел на полу возле волчицы и смотрел, как вечерние тени заполняют собой комнату. Ему захотелось запеть. Для себя, для волчицы.
Перекресток миров, перекресток дорог,
Где рождается ветер мечты.
Мне бы веру и силу, тогда бы я смог
Отыскать мир, где спрятана ты.
Пусть порой нелегко, пусть порой тяжело
Путь прокладывать к цели своей.
Только песня любви будет стоить того,
Чтобы сердце мечтало о ней.
Его голос звучал в полумраке вечера, как свирель пастушка на заливных лугах, так нежно и чарующе, что Ева боялась пошевелиться, чтоб не оборвать это пение. Ничего подобного она раньше не слышала. Да и никто раньше не пел для нее. Сильное желание сбросить личину волка и стать человеком, чтоб обнять Конэ-Эля, поцеловать, накатило на Еву сострашной силой. Еще секунда и она точно бы это сделала, но здравый смысл удержал ее. Хороша бы вышла картина: вдруг на полу вместо волчицы появляется человек и начинает лезть целоваться.
«Эльфа точно кондратий хватит», – остудила свой пыл Ева.
За окном перекликивались ночные птицы, словно уговаривая девушку не торопиться.
«Конспигация, батенька, и еще газ конспигация!» – процитировала Ева вождя мирового пролетариата.
Тем временем эльф закончил петь, улегся рядом на одеяло с волчицей, обнял ее рукой и уснул.
«Ничего себе заявочка», – изумилась Ева, фыркнула и тоже заснула.
В мастерских творилось что-то неладное. Мастер Вэйтэк впервые за много лет растерялся, не зная, что делать. С Зеркалом, отлитым последним происходило что-то непонятное. И это еще мягко сказано – оно вообще не поддавалось логическому пояснению. Зеркало Сущности показывало только темную и злобную сторону смотрящего в него. Даже если темная сторона глядящего в Зеркало составляла мизерный процент, оно выводило эту сущность в увеличенных размерах. И ничего более, никаких иных конфигураций. Но самое страшное заключалось в том, что сущность, обретя черты, туг же выпрыгивала из Зеркала и начинала проявлять агрессию по отношению к окружающим. К моменту прихода мастера Вэйтэка уже с десяток мелких гадостей бегало по мастерской, громя все на своем пути, и покусывая своих «хозяев». Десять обескураженных подмастерьев стояли, словно пришибленные, и с ужасом смотрели на происходящее.
– Чего же вы стоите?! – крикнул прямо с порога им мастер Вэйтэк.
На ходу он схватил огромный молоток и. отбиваясь от нападавших на него уродцев, подбежал к Зеркалу. Стараясь не глядеть в него, он со всего размаху ударил молотком. Раздался звон и сотни тысяч мелких осколков, словно брызги, разлетелись в разные стороны. Злобные сущности тут же исчезли. Мастер Вэйтэк отбросил молоток в сторону.
– Уберите тут, – сказал он подмастерьям, а сам отправился в свою лабораторию, чтобы в тишине проанализировать и понять случившееся.
То, что за окном наступила ночь, его нисколько не волновало. Он мог работать без остановки на сон и еду. Теперь, главное, понять, что случилось с Зеркалом.
Прошло несколько дней. Мастер Вэйтэк не появлялся дома. Он сидел в своей лаборатории и не выходил оттуда. Конэ-Эль очень переживал, что никак не может продолжить с отцом начатый разговор. Трилистник не собирался исчезать, он по-прежнему горел на ладони. Во избежание лишних объяснений с теми, кто мог ненароком увидеть контуры, Конэ-Эль замотал руку тряпкой. Ответ: «порезался случайно» – устраивал всех.
Лапа у Евы заживала на удивление быстро благодаря чудодейственной мази, которую втирал эльф. Хорошо, что кость к тому же оказалась не задета. Вот только передняя почему-то продолжала ныть. Конэ-Эль часто навещал волчицу, просиживая рядом подолгу. Он рассказывал ей о своей жизни, делился мечтами. Ева ждала его приходов.
За эти несколько дней эльф стал для нее самым близким, самым родным. Словно они с эльфом находились на одном уровне вибраций, и она в полной мере ощущала их. Ей было сложно объяснить это состояние даже самой себе. Просто не существовало тех слов, которые подошли бы, которые смогли в полной мере передать это потрясающее состояние. Или все же существовало? Любовь? Любовь… Скорее нечто большее. У Евы сложилось впечатление, что она встретила свою вторую половику, саму себя. Все, что ей хотелось, это чтоб Конэ-Эль находился рядом, говорил с ней, смотрел на нее. Чувствовать его тепло, его энергию. На большее Ева и не смела рассчитывать потому, как прекрасно понимала кто она и кто он. Как бы сильно ни мечтала, как бы ни хотела, но у них все равно нет будущего.
Да все и так понятно. Просто потому, что он – эльф, а она человек. Осознание этой простой истины выводило ее из себя. И к тому же эльф любит волчицу, и еще не известно, как он отреагирует на «Еву», на человека. Ей захотелось завыть, словно в полнолуние. От таких мыслей становилось больно, нестерпимо больно. Хотелось плакать и кричать: «Нет! Нет! Я не хочу так! Ну почему…».
И никто и никогда не даст ответа Никто! Почему происходит так, что не можешь обнять кого любишь, рассказать ему о своих чувствах. Нельзя! Не положено. Кем и куда не положено?!!! Кто решил за нее? Такова жизнь… Терпи, мучайся, страдай, а проявлять слабость нельзя. Слабость? Неужели это «слабость» – сказать любимому о своих чувствах? Дать простор эмоциям, позволить себе открыться. Да, слабость! Потому что на тебя возложено серьезное дело, ответственность. Нельзя подвести, нельзя перечеркнуть проделанную работу, затраченные усилия только лишь потому, что сердце сжимается и ноет при виде эльфа, позволить эмоциям взять верх над разумом. Естественно, это слабость духа. Но она не такая, нет! Есть понятие – долг. Долг чести, долг совести, долг памяти. Что будет, если эмоции возьмут верх? Ева даже представлять не стала, и так понятно. Она просто смотрела на Конэ-Эля.
Эльф увлеченно делился с волчицей своими планами относительно того, как помириться с Найру.
– Как ты думаешь, а что если нарвать много-много цветов и выложить перед ее окном огромное сердце из них? Нет, не пойдет. – ответил он сам себе. – Найру не любит сорванные цветы.
Ева тяжело вздохнула.
– Тогда может прийти вечером и петь ей под окном? Или пригласить на Черный Дол прогуляться? Как думаешь?
Волчица молчала. Зато богатая фантазия Евы тут же отреагировала, получив пищу для размышления.
«Жаль, что у вас нет воздушных шариков. А так бы надул огромную охапку, и лучше всего гелием, чтоб они летали. Хотя гелия у вас тоже нет. Пришел бы рано утречком к ее дому, привязал шарики к заборчику… или дереву… А они ка-а-к начали бы лопаться! Эта Найру спросонья не разобрала бы, что за треск и канонада, да ка-а-ак завизжит!» – уже ехидно закончила мысль Ева.
– Вот и я не знаю, чего такого придумать. Что-то ничего в голову не приходит, – пожал плечами эльф.
Такие разговоры Ева любила меньше всего. Ей совсем не хотелось слушать про Найру, а эльф все говорил и говорил о своей подружке. Конэ-Эль даже не догадывался, какие смерчи в те минуты бушевали в душе волчицы.
«Встретиться бы с этой эльфийкой один на один», – подумала Ева, и звериный огонек метнулся в ее глазах.
Хлопнула входная дверь – мастер Вэйтэк вернулся домой. Конэ-Эль кинулся к отцу. Хмурый и уставший вид мастера Вэйтэка красноречиво говорил о том, что он не расположен к разговорам. Отдых и еда вот, что требовалось ему в данную минуту. Конэ-Эль прекрасно знал – сейчас отца лучше не беспокоить. Ждал несколько дней, подождет и несколько часов.
Мастер Вэйтэк молча впихнул в себя еду, и, не говоря никому ни слова, ушел в свою комнату спать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55