Поэтому-то Слава, должно быть, и испытывает глубокое удовлетворение, сознавая себя помощником Шабунина.До конференции всего два дня, и Слава сидит дома и не отрываясь пишет отчетный доклад.За окном май, цветут яблони, нежный аромат наполняет воздух, жужжат умницы пчелы…Опять обновляют изгородь малоархангельские мещане, горсовет, опять сдал им в аренду сад, только на этот раз Ушаков уже не вступил в артель.Слава просматривает дневники Ушакова, тот отмечает все, что связано с его деятельностью, посещения школ, лекции в клубе, занятия кружков, книги, которые успел прочесть…Эмма Артуровна дважды уже приносила Ознобишину кофе в граненом стакане, вставленном в мельхиоровый подстаканник, она болтлива как сорока и как сорока любит блестящие вещи.— Выпейте, — заботливо говорит она. — Кофе вас подбодрит.Кофе желудевый, куплен в потребиловке, но все же кофе.Под вечер под окном появляется Ушаков.— Пишешь? — спрашивает он, приподнимаясь на цыпочках и заглядывая в окно.— Пишу.Он охотно пошел бы с Никитой погулять по городу.— Тебе помочь?— Кончаю уже.— Ну, пиши, пиши.Позднее к Славе заходит Коля Иванов, посоветоваться, кого из волостных работников выдвинуть в состав уездного комитета.И уже совсем поздно вечером, когда не помогает даже желудевый кофе, в дверь осторожненько стучат.Кого еще несет?— Войдите!Франя Вержбловская. Кудри перетянуты голубой лентой, голубой фланелевый халатик.— К тебе можно?— Что спрашивать, раз вошла. Тебе чего?Не ответила, прошла от двери к окну, бросила взгляд на стол, похоже, не знала, с чего начать разговор.— Написал свой доклад?— Написал.— Воспользовался моими материалами?— Воспользовался.Ведь не за этим она пришла?— Разложил все по полочкам?Это уже что-то новое.— Не понимаю тебя…Она опять прошлась по комнате.Что-то нужно, раз пришла, да еще в такое неурочное время.— Скажи, Слава, Чевыреву вы снова выберете в уездный комитет?— Конечно. Даша отлично работает. Дросковская организация вообще… Как это говорится?… На подъеме.— Везет же!Франя только что не выкрикнула это слово, вырвалось оно у нее с надрывом.— То есть как это везет?— Все у нее есть, и работа, и семья…На мгновение Франя замолчала.— А у тебя чего нет?— Замуж вышла не по-комсомольски, а вы простили, — продолжала Франя, точно не слыша вопроса Славы.— Дашу обстоятельства вынудили венчаться, — не в первый раз попытался Слава оправдать Чевыреву. — В том-то и противоречие! Мы с Дашей тогда серьезно поговорили. Религия в деревне еще ох как сильна! Не обвенчайся она в церкви, мы бы потеряли ее как комсомольского работника. Сойдись Даша со своим мужем без венчания, да еще роди ребенка, знаешь, как бы она выглядела в глазах людей?— Вот вы все: Даша, Даша… — упрекнула Франя, нет, не Славу, а, похоже, весь укомол. — А вам не Дашу убеждать, а людей… Вы как за одного уцепитесь, так и не отстанете, а люди у вас в стороне…— Слушай! Ведь не о Чевыревой ты пришла со мной разговаривать на ночь глядя? О Даше вопрос решен, а не согласна — выступай, давай отвод Даше, мне, кому угодно…— Ты ничего не понимаешь!О чем она? Чего Слава не понимает? Нет, она пришла не о Чевыревой говорить. Тут что-то не то. Когда Франя вошла, в халатике, с голубой ленточкой, она показалась такой миленькой, нежной, даже легкомысленной, а на самом деле она чем-то встревожена, ей не по себе…— Ты помнишь диспут?— Какой диспут?— Ну… о свободной любви. О семье, о браке. О том, какой должна быть семья в коммунистическом обществе?— Что это ты вспомнила о диспуте?— Дура я разнесчастная, вот почему!Она вдруг бросилась на кровать, ткнулась носом в подушку и заплакала.Слава даже испугался.— Что ты делаешь? Встань, встань, могут увидеть в окно…Но это ее, кажется, мало волновало, она села и, все еще жалобно всхлипывая, сказала:— Ну, почему, почему у нас в укомоле, кроме меня, нет ни одной девушки? Один ты как девушка, вот потому я к тебе и пришла.Слава молча проглотил это сравнение, хотя Франя говорила будто и в похвалу ему. Девушка… Он давно уже мужчина, а она — девушка! У него самого есть девушка.Может быть, это свойство характера, может быть, сказывалось влияние матери, но грязные мысли не появлялись у него в голове, не то, чтобы он не знал темных сторон жизни, знал, что существуют и горечь, и боль, и смерть, сталкивался с несчастьями и разочарованиями, но темное и мрачное не оборачивалось в его глазах грязью и пошлостью.Зачем Франя к нему пришла? Очень ее тревожит, написал он свой доклад или не написал! Да у него самого доклад выскочил сейчас из головы.— Ты успокойся, успокойся, ты просто устала, мы все устали, сколько всяких бумаг перед конференцией…Он сочувствовал Фране, вся статистика лежала на ней, учетные карточки, членские взносы.— Вам мало дела до людей, а Даша, если и пошла против себя, так только из-за людей…Опять она помянула Дашу, а думала о себе, о себе она сокрушалась. Лента сползла, волосы растрепались, войди кто сейчас в комнату, зареванное лицо Франи вызвало бы самые рискованные предположения.— Что скажут люди? Что скажут люди? — только что не закричала Франя, хватая Славу за руку.— О чем ты?— Да я же в положении, — тихо произнесла Франя. — Только ты никому…— В каком положении? — строго спросил Слава. — Ты о чем?!Все-таки он был наивен и для своих лет, и для должности, какую занимал, на минуту подумал, что у Франи нехватка членских взносов, все эти ленточки и халатики большой соблазн, но предположение это как пришло, так и ушло, истина вдруг дошла до него, — оказывается, вот почему Франя напомнила Славе о диспуте!Какой будет семья в коммунистическом обществе…А до коммунистического общества еще очень даже далеко. Ей будет сорок, а может быть, и пятьдесят лет, когда она будет жить в коммунистическом обществе. А до тех пор…— Я боюсь людей, понимаешь, боюсь людей, — шептала Франя. — Что они обо мне подумают?«Черт побери, можно ли быть таким недогадливым! — упрекнул себя Слава. — Неприятная история! А впрочем, почему неприятная? Естественная история. И самое правильное, что должна сделать Франя, — выйти поскорее замуж. Есть же у ребенка отец? Вот пусть она за него и выходит. Самое милое дело. Вечно эта Франя что-нибудь да выдумает!»— А почему бы тебе не выйти замуж? — мягко произнес Слава. — Самое естественное дело.Но тут Франя залилась слезами еще сильнее.— Он не может, он не может, я не могу выйти за него…— То есть как это не может? — возмутился Слава. — Что за ерунда! Кто это?В самом деле, кто это? Слава не замечал, чтобы за Франей кто-нибудь ухаживал. Никто к ней не ходит, да и сама она большую часть свободного времени проводит дома, разве что изредка сбегает в клуб. Просто не на кого даже подумать.Франя замотала головой.— Нет, нет…— Что — нет?— Я его не могу назвать.— Франя!— Я его никогда не назову!Слава начал сердиться.— Не веди себя как круглая дура! В конце концов я секретарь комитета, я твой руководитель, я обязан тебе помочь. Я не из пустого любопытства спрашиваю, я реально могу помочь.Франя опять отрицательно замотала головой.— Нет.— Что — нет?— Ты мне не поможешь.Слава обиделся:— То есть как это не помогу?Франя наклонила голову.— Ты не можешь.Слава возмутился:— Да мы его в порядке комсомольской дисциплины… — «Впрочем, что это я? А если он не комсомолец? Да нет, не может быть!» — А если не комсомолец, все равно обяжем. Знаешь, что такое сила общественного мнения?Франя горько улыбнулась.— Заставите любить в порядке комсомольской дисциплины?Слава придвинул стул, сел прямо против Франи, взял ее руки в свои, ему жалко ее, ей надо помочь…А Франя молчала. Слава поглаживал ее руки, а Франя молчала и только изредка всхлипывала. Должно быть, было уже очень поздно, из-за окна не доносилось никаких звуков, лишь слабый ветерок шелестел в деревьях, да откуда-то, из яблоневого сада, из какой-нибудь низинки в саду, доносилось кваканье лягушек.— Назови имя своего обидчика, — продолжал уговаривать Слава. — Все будет хорошо, обяжем его на тебе жениться, у твоего ребенка будет отец. А если станет артачиться, знаешь, что мы с ним сделаем?— Ах, ничего ты не сделаешь, — уныло сказала Франя. — Не можешь ты с ним ничего сделать, да я и не хочу…— Хорошо, я не буду поднимать шума, — сказал Слава. — Но можешь ты мне его назвать?— Бесполезно, — сердито произнесла Франя, обрывая разговор, который сама же затеяла. — Бесполезно называть. Он женат, у него есть ребенок, и он ничего мне не обещал. Лучше поскорее его забыть и думать только о себе.— Но как же ты могла… — Это был даже не упрек, Слава действительно недоумевал, как могла Франя совершить такой опрометчивый шаг. — Что тебя толкнуло…— Ты и толкнул!— По-моему, сейчас не до шуток.— А я не шучу… — Франя говорила вполне серьезно, она выплакалась, и теперь, похоже, была даже недовольна тем, что разоткровенничалась. — Кто мне говорил: сделай доклад, сделай доклад…— При чем тут доклад?— Вот я и сделала! «Сердечный союз двух членов общества…» — передразнила она не то самое себя, не то Славу. — «В свободном обществе матери не будут воспитывать своих детей…» — Розовым кулачком ударила себя в грудь. — А куда я с ним денусь? Вы сами будете коситься, что я без мужа нагуляла ребенка.«Действительно, что она будет делать с ребенком?» — подумал Слава. Еще одна жертва этого Коллонтая! Жертва легковесных, наскоро написанных брошюр о любви. Впрочем, автор пресловутой брошюры о семье, кажется, женщина. Тем хуже, если женщина способна так легкомысленно высказываться о семье. Слава понимает отчаяние Франи, ребенок ей действительно ни к чему. А что ей делать? Что делать ее товарищам по укомолу? Усыновить всем коллективом и воспитывать сообща? Он слыхал, что в гражданскую войну красноармейцы воспитывали в своих частях сирот. Славные из них получались барабанщики! Но не может же он так, с бухты-барахты, сказать Фране, что ее ребенок будет у них вроде как бы сын полка. А если, не приведи бог, родится девочка? Вот они, реальные последствия диспута…— Ну я пойду, — уныло сказала Франя. — Ты извини, у тебя доклад, а я к тебе со всякими пустяками.Хороши пустяки, подумал Слава. Всем им, и Фране в первую очередь, не обобраться хлопот. Д-да, теория и практика. Он думал о Фране, а на ум опять пришла Даша Чевырева. Что бы все они делали, если бы она согласилась на свободный союз мужчины и женщины? Стеной стали бы на защиту Даши, но вряд ли спасли бы ее от пересудов, а может быть, и от чего похуже.— Не расстраивайся, — сказал Слава. — Как-нибудь я тебе да помогу.— Ну как ты поможешь? — сказала Франя. — У меня безвыходное положение.— Я посоветуюсь с Шабуниным, — пообещал Слава. — Афанасий Петрович подскажет.— Да ты что! — воскликнула Франя. — Ни в коем случае! Он сразу же выгонит меня из комсомола. Ты обещал…— Не хочешь, как хочешь, — успокоил ее Слава. — Иди отдыхай, что-нибудь придумаем… 40 Таблицы, тезисы, списки…Слава совсем закрутился, впрочем, как и остальные работники укомола, разговаривал с Франей в течение дня несколько раз, но все о комсомольских делах, о том, что терзало Франю, вспомнил лишь к вечеру.Все-таки открыться больше некому, как Шабунину. Слава спустился вниз, заглянул к нему в кабинет. У Шабунина сидели посетители. Спустился через полчаса — посетители. Спустился еще раз — опять посетители. Досада! В третий раз хотел закрыть дверь, но Шабунин сам окликнул:— Заходи, заходи, вижу! Как там конференция? Написал доклад?Слава вошел бочком, не хотел надоедать.— Вы уж извините меня, — обратился Шабунин к двум понурым посетителям, вызывал их, должно быть, для разноса. — После договорим, а пока усвойте то, что вам сказано. Юноша этот ко мне уже третий раз приходит, а у него конференция — дело серьезное, нам тоже есть о чем поговорить.Слава остался с Шабуниным наедине.— Доклад написал?— Написал.— О людях, о людях побольше. Цифры цифрами, но покажи людей. Примеры. Хорошие. И плохие. Посоветуйся с Кузнецовым. На просвещение, на просвещение делай упор…— Да я, Афанасий Петрович…— Новых людей надо ввести в комитет. Прикидывали — кого? Я бы хотел заранее знать, на ком вы остановите выбор.— Да я, Афанасий Петрович…— Не суетись. Ты — руководитель. Солиднее держись, ты уже не мальчик…— У меня к вам особое дело, Афанасий Петрович…— Что еще?— Да с Франей, Афанасий Петрович, с Вержбловской. Авария.— Какая еще там авария? Она, кажется, неплохо работает?— Работает она честно…— Так чего с ней стряслось?— Вот то-то, что стряслось… — Слава рассказал Шабунину о признании Франи. — Прямо ума не приложу.— А от кого?— Не говорит.— Ну и пусть не говорит. Значит, не хочет. Значит, нечем хвалиться.— А как быть?— Вот я и сам думаю, как быть. Задал ты мне, парень, задачу. В таких делах, брат, я тоже не очень силен. Вот что: рабочий день кончился, пойдем-ка ко мне домой. Кстати, и пообедаешь у меня.Пропустил вперед Славу, остановился возле Селиверстова.— Пошел домой, вернусь часа через два, меня не ждите.Славе еще не приходилось бывать у Шабунина дома. Афанасий Петрович повел его переулком, мимо крохотной типографии уездного исполкома.— Совсем рядом.Афанасий Петрович указал на типографию.Слава не понял.— Рядом с типографией живем, — пояснил Афанасий Петрович. — Жена у меня здесь работает. Наборщицей.Слава не знал, что жена у Шабунина работает.Домишко, в котором жили Шабунины, через дом от типографии, в сенях, как в любой деревенской избе, всякая рухлядь, метлы, ведра, скребки.Быстров любил устраиваться на жительство с комфортом, селился в помещичьих домах, занимал лучшие комнаты, а Шабунина комфорт, кажется, мало заботил.Комната Шабуниных не лучше комнаты Ознобишина, стол, стулья, две железные койки, застланные суконными солдатскими одеялами, книжный шкаф с бронзовыми гирляндами, привезенный, должно быть, из чьего-то имения, и невзрачный шкаф для одежды.И жена у Шабунина под стать ему.— Варюша, покормишь нас? — обратился Шабунин к жене. — Это Ознобишин, знакомься.— Накормить накормлю, — приветлива сказала Варюша. — Только угощать нечем, щи да каша.— А чего еще? — в тон ей отозвался Шабунин и даже подмигнул Славе:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96