Колька ждет Славушку на улице.— Богатые, — не без зависти говорит Колька. — Долго ужинаете.Мальчики огородами пробираются к селезневской мельнице.Темно. Пустынно. Лишь гавкают кое-где псы. Небо затянуто тучами, поэтому еще темнее. Ни звезд, ни огней.— Как думаешь, придут? — нерешительно спрашивает Славушка.— А почему не прийти? — отвечает Колька.Тень мельницы. Деревянные крылья загораживают мальчиков от посторонних глаз. Кто стоит, а кто сидит. Утром было восемнадцать, сейчас одиннадцать. Не пришло двое комсомольцев. Вот когда проверяются люди, думает Славушка…— Пошли, товарищи, — командует он. — Не шуметь, разговаривать шепотом…— А почему шепотом?— Ведь это же война!Мимо риг, мимо скирд, все дальше в поле. Выходят на дорогу. Уходят от села версты за четыре. Далеко-далеко впереди Малоархангельск. Позади Скворчее, Залегощь, Новосиль. Оттуда и следует ждать белых.Темно. В поле чернеют ометы обмолоченной соломы.— Ребята! Запалить костры по всему полю. Как можно больше. Вот спички. Разделимся по трое. По числу коробков. Мы с Колькой вдвоем. Берите из ометов солому и зажигайте.Роздал спички, похлопал кого-то по плечу…— Заметите кого, — предупреждает Славушка, — убегайте.Он с Колькой подходит к омету. Дождя нет. Дует ветер. В соломе что-то все время шуршит. Даже пискнуло. Мыши заняты своими делами. Мальчики поднатужились, солома слежалась, плохо поддается их усилиям. Надергали целый ворох, разнесли по полю.Неподалеку вспыхнул костер. Потом другой. Сперва горят лишь два костра. Потом вспыхнули еще. Еще. Колька и Славушка тоже разожгли. По всему полю, то тут, то там яркие желтые огни.— Подкладывай! — кричит Колька.Опять побежали за соломой к омету.— Постой, — сказал Славушка. — Влезь, посмотри в сторону Туровца.Не так-то просто влезть на скользкий омет. Омет высок. Колька повисает и снова съезжает на плечи Славушки. Кое-как, с помощью подоткнутой под омет жерди, забрался наверх.— Видишь? — спрашивает Славушка.— В такой темноте увидишь! — насмешливо отзывается Колька.— А ты смотри.— "Смотри"! — передразнивает Колька. — Под носом у себя ничего не видно…Кто-то из ребят что-то крикнул. Славушка обернулся, слов не разобрал. Костры полыхают по всему полю. Желтые, веселые, но ребятам не до смеха, скорее страшно, хотя никто не рискует признаться.Желтые блики метались по полю, отсвечивали даже облака.— Идут, идут! — вдруг негромко закричал Колька. — Ей-богу!— Кто идет?— А кто его знает! — ответил Колька. — Движется что-то по дороге за селом. Точно змея. И что-то везут. Как на похоронах.Славушке становится страшно. Но только на минуту. Костры горят. Где тускло, где ярко, но горят. Он не знает, что произойдет дальше. Не знает, куда поползет змея. Не знает, есть ли в этих кострах смысл! Но зажгли они костры в срок.Силен большевистский бог, думает он. Неизвестно, получится ли что из этой затеи, но костры они зажгли в срок.— Колька? — позвал он.— Чего? — Колька соскользнул с омета. — Пошли подбросим соломки!— Силен большевистский бог, — сказал не без хвастовства Славушка. — Хоть мы и не верим в бога.Много-много лет спустя, вспоминая об этой необыкновенной осени, Славушка не мог твердо сказать, случилось ли все это наяву или то был только сон, страница из какого-то исторического романа…Мечта и действительность.Действительно ли все произошло так, как сохранилось в памяти, или то была только мечта, с течением времени ставшая в сознании явью?История шла своим ходом, игра успенских подростков на ход истории никак не влияла, главный смысл того, что происходило, заключался в том, что сами подростки ощущали свою сопричастность с историей.Отступавшие деникинцы или, точнее, какая-то их воинская часть свернула в сторону железной дороги не потому, что испугалась костров, загоревшихся осенней ночью в далеком поле. Но на формирование поколения, к которому принадлежали Славушка и его сверстники, сознание того, что от каждого их поступка зависит ход истории, влияло, конечно, чрезвычайно. Все они чувствовали себя Архимедами, обретшими точку опоры для того, чтобы перевернуть мир! И в общем-то были правы. «Дайте нам организацию революционеров — и мы перевернем Россию», — сказал Ленин. А Ознобишин с товарищами и принадлежали как раз к этой организации, которая начинала переворачивать Россию…Всей своей детской душой Славушка страстно желал свернуть вражескую армию туда, где она найдет гибель…И она свернула!Передовые части противника, если только можно назвать передовыми тех, кто отступает, вместо того, чтобы двигаться прямо на юг, к Малоархангельску, дойдя до Успенского, внезапно свернули в сторону железнодорожной линии Орел — Курск, где деникинцев ожидали изматывающие бои… Что заставило деникинских офицеров повести свои части под удар наступающих советских войск?Ночь. Измотанные солдаты. Утраченная вера. Бесконечные русские поля.Где-то позади безжалостная конница Примакова. На самом деле конная армия Примакова действует в районе Воронежа. Казаки не стремятся к встречам с неистовыми красными кавалеристами.Но все это потом, потом. Позже. В аудиториях военных академий. Анализ. Разбор просчетов. Изучение документов…А пока ночь, и холод, и слякоть, и нежелание принимать бой…И вдруг — костры! Множество костров. В действительности их не так много. Детские костры. Костры мерцают, гаснут, загораются вновь. Огонь не слишком ярок, верст за десять, не ближе, это лишь во тьме огни кажутся ближе.Огни в ночи! Да были ли они в самом деле? Не выдумал ли Славушка эту ночь? Костры, которые будут светить ему в течение всей его жизни! 37 Все заметнее возвращение к порядку.Промчались через Успенское наступающие части: кавалеристы, пехота. Какую-то пушку часа три выволакивали из-под горы…Война отошла куда-то за Фатеж, за Малоархангельск, подтягивались армейские тылы.Поздняя осень готовилась вот-вот перейти в зиму, окончились дожди, за ночь смерзлась грязь, тонкий ледок затягивал редкие лужицы, иней серебрил по утрам желтую траву, серые облака затягивали небо, каждую минуту мог пойти снег.В такой вот стылый ноябрьский день появился еще один обоз подвод в десять, с большой поклажей, с ящиками, с тюками и даже мебелью, будто не армейский обоз, а переселенцы с домашним скарбом. На одной из телег ножками вверх стол и стулья, на другой — дубовый гроб.Обоз стал табором перед волисполкомом. Красноармейцы поспрыгивали с телег, составили в козлы винтовки, распрягли лошадей, задали корм, втащили в помещение тюки и гроб, который при ближайшем рассмотрении оказался шкафом, и пошли по избам с просьбой сварить кулеш и согреть на чаек кипяточку, крупу приносили свою, а кто пощедрее, так даже угощали детишек сахаром.Много ли нужно солдату времени, чтоб обжиться на новом месте?!Чуть позднее в двух пролетках прибыли начальники, в суконных шлемах, с портупеями через плечо, двое даже с портфелями, и тут же скрылись в здании.Славушка с Колькой увидели обоз, едва он выполз из-под горы.Пошли в разведку. Прошли через табор раз, другой. На них не обращали внимания. Прошли еще раз…У входа в исполком стоял часовой, курносый, небритый, невозможно серьезный.— Ну чего разбегались? — не выдержал, прикрикнул он, когда мальчики прошли в третий раз.— Это какая часть? — полюбопытствовал Славушка.— А сами-то кто такие? — с подозрением спросил часовой. — Видали мы тут…— Мы комсомольцы, — объяснил Славушка.— Ну и топайте по своим делам, здесь баловать нечего.— А все же что за часть? — повторил Славушка. — У нас, может, дело…— Это не часть, а военный трибунал, — строго сказал часовой. — Какие могут быть у вас к нам дела?— Наша организация молодая, — виновато сказал Славушка. — Может, литературу какую дадут.— Литературу! — презрительно сказал часовой. — Мы судим, а вы — литературу.— А в шкапу у вас что? — полюбопытствовал Колька.— Дела, — твердо сказал часовой. — Приговора.— А какого же вы корпуса?— Да что ты все допытываешься? Кто много знает, рано помирает. Сказано вам: пошли!Мальчики огородами дошли до почты и двинулись к Народному дому.Двери заперты и заколочены, но доски кое-где отодраны.Славушка пальцем тронул замок.— Пора открывать.Колька кивнул:— Давно пора.Обошли дом, спустились к реке. Холодная вода неподвижно чернела в Озерне.— Скоро станет.— Где там скоро, — возразил Колька. — Не ране как к рождеству.Берегом пошли домой, взобрались по круче, опять мимо исполкома.На этот раз у здания какая-то суета.Солдаты оживленно переговаривались.— И как это подобрался?— Обучен, известно!— Полковник?— Капитан генерального штаба, сам слышал.— Не признается?— Такой разве признается?Часовой заметил их и неожиданно сказал:— Шпиона, ребята, поймали, вот какие сегодня дела!Колька удивился:— Какого шпиона?— Известно какого — деникинского!— А его что, будут судить?— А как же без суда?— Что без суда?— Без суда немыслимо расстрелять.— А скоро будут судить?— Вот пообедаем…Вдруг со стороны, куда шли войска, появились четыре всадника.Молодой, скакавший впереди, натянул поводья, и все четверо разом остановились.— А ну-ка! Где ваш начальник?Но тот уже торопился навстречу — во френче, в фуражке, в пенсне, строгий, немолодой, утиный нос, узкие бледные губы, такие узкие, точно ниточка, фиолетовые чернильные глаза.— Начальник отдела Хромушин. Здравствуйте, товарищ комкор!— Знаю, знаю. Что ж это вы застряли, товарищ Хромушин? — с упреком сказал комкор. — Штаб куда как далеко, а вы все тащитесь?— Дела, товарищ комкор.— Занимаем города, изменники ждут суда, а вы где?— Задержали шпиона.— Какого еще шпиона?Хромушин махнул кому-то рукой.— Выведите…Это был Полеван!Торбы на нем нет, но он в своем неизменном армяке, холстинных портах и грязной розовой рубахе.Вышел меж двух конвоиров, шел охотно, чувствуя себя предметом внимания и, видимо, гордясь оказанной ему честью.— Да это же Алешка! — воскликнул Славушка, обращаясь и к Кольке, и к часовому. — Здешний дурачок.— Ну да! — недоверчиво возразил часовой. — А карты чего ж таскает и дис… дис… — Часовой запнулся. — и дис-ло-ка-цию записывает. Тетрадь у него нашли…Полевана нашли на косогоре, он лежал на животе и рассматривал площадь. Его забрали, привели в штаб, обыскали. Нашли в торбе тетрадь, в ней цветными карандашами вычерчены какие-то планы, записаны цифры. Стали допрашивать, арестованный мычит: «Ны-ны-ны» да «гы-гы-гы», а потом вдруг заговорил: «Смотри, какая цаца, бултых, бултых, кому чего дать, антиресно, антиресно, антиресно…»— Хотите допросить? — спросил Хромушин.— Нет, нет… — Комкор отмахнулся от Хромушина, как от мухи. — Вы председатель…— Задержали совсем неподалеку, — доложил Хромушин. — Следил за нашим передвижением.— Это еще не доказательство, — заметил комкор. — Может, просто испугался?— Но при нем обнаружены кроки, — внушительно сказал Хромушин. — И шифр…— Какие там кроки?— Убедитесь.Принесли какую-то тетрадь. Продолжая сидеть в седле, комкор небрежно перелистал.— Какие там кроки, — лениво повторил он. — Я бы его отпустил.Хромушин насупился.— Вы сами его допросите.— Кто вы такой? — спросил комкор.— Отвечайте, — сказал Хромушин Полевану. — Вас спрашивают.Идиот ласково посмотрел на всадника.— Миленький, миленький… — пробормотал он. — Лошадка. Прыг-скок!— Я бы отпустил, — повторил комкор. — Впрочем, дело ваше.— Нет, надо разобраться, — возразил Хромушин.Комкору не хотелось спорить, он все посматривал в сторону Критова, голова его была занята более важными делами.— Извините, нам некогда, — вежливо объяснил он. — Мне надо в расположение бригады Кропачева… — Он кинул укоризненный взгляд на бивак. — И поторапливайтесь, пожалуйста. В Понырях полно дезертиров… — Он пошевелил поводьями. — Поехали?Брызнуло грязью, всадники понеслись в Критово.— Нет, так нельзя, — сказал Хромушин, указывая на Полевана. — Отведите его в школу, все надо по закону. — Подумал и добавил через плечо: — И оповестите близлежащих жителей, суд открытый, судим мы в воспитательных целях.Полевана повели. Славушка и Колька тоже пошли.В классе на задних партах сидели трое старичков и с десяток баб.Посередине стол для судей, у стены табуретка для подсудимого.Полевана посадили, два конвоира по бокам.Быстрым шагом вошел командир комендантского взвода:— Прошу встать, суд идет!Старички встали, а бабы сидят.Вошли судьи: председатель трибунала и двое помоложе, один в суконном шлеме, другой в фуражке.— Прошу снять головные уборы, — сказал председатель, снял фуражку и сел. Двое заседателей тоже сняли и сели. Вошла девица в гимнастерке и в сапогах, приготовилась писать.Суд начался.— Заседание революционного военного трибунала объявляю открытым. Председатель Хромушин Игнатий Виссарионович, члены краском Коваленко Николай Павлович и краском Полотеевский Павел Николаевич при секретаре Спесивцевой. Отводов нет? — Но так как отводов быть не могло, он тут же продолжил: — Слушается дело гражданина Полевана Алексея, отчество неизвестно, по обвинению в собирании сведений, составляющих государственную тайну, в целях ниспровержения строя рабочих и крестьян. Обстоятельства дела…В поведении Хромушина чувствовалась увлеченность своим делом, судья — тот, что в буденновке, скучая смотрел в окно, а другой хмуро слушал Хромушина, пытаясь разобраться в происходящем.Председатель зачитал обвинительное заключение, можно было подивиться, когда он все успел написать.В сенях громко хлопнула дверь.Жалобно, на всю комнату, вздохнула какая-то баба:— Ох-хо-хонюшки…Председатель постучал по столу:— Прошу соблюдать тишину!Баба опять вздохнула.— Товарищ Малафеев! — подозвал председатель командира комендантского взвода. — Примите меры…Командир взвода тоже вздохнул и сел за парту.— Признаете себя виновным? — обратился председатель к подсудимому.Секретарша встала и подошла к Полевану:— Говорите!Полеван посмотрел ей в глаза и засмеялся.— Бултых, бултых, — сказал он. — Помолимся, помолимся…— Отлично, — холодно сказал председатель. — Продолжаете упорствовать? Переходим к допросу…У Славушки зазвенело в ухе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96