— Ну, ты отчаянный, — не то осуждая, не то одобряя его, произносит Быстров. — Стоило рисковать…Забирает планшет и толкает мальчика в темноту.— Быстро. К Введенскому. Стукнешь в крайнее окно. Три раза.Вот уж чему Славушка никогда не поверил бы: Андрей Модестович сочувствует коммунистам! Хоть бы сказал когда слово в пользу Советской власти. А Быстров, выходит, ему доверяет!Темно, но на всякий случай дорогу Славушка перебежал. Одиноко белеет церковь.В парке хоть глаз выколи. В доме Введенского ни огонька. Да и какое окно крайнее?Тук. Тук. Тук.Голос с крыльца:— Степан Кузьмич?— Это я, — отзывается Славушка.Введенский сошел с крыльца. Чиркнул спичкой, осветил на секунду мальчика.— Очень приятно… Идемте.— Куда?— В баню.Ведет мальчика к небольшой баньке на отлете от дома.Но Славушка здесь не один…Какой же тут поднялся радостный визг! Возле бани, оказывается, привязан Бобка.— Заходите, заходите, — строго командует Введенский. — А то собака поднимет шум…Мальчик на ходу здоровается с Бобкой.— Темно, но не беспокойтесь, чисто. Здесь вы будете жить. Вы курите?— Нет.— Очень хорошо. Огонь зажигать нельзя. Дверь не заперта, сюда никто не зайдет. Утром навещу.Славушка переступил порог, и дверь тотчас закрылась. Пахнет сырым деревом. Вытянул руку, нащупал скамейку. Шагнул. Еще скамейка, застелена не то половиком, не то какой-то попоной. В темноте отыскал дверь в баню. Принес из предбанника попону, ощупью нашел полоз, залез по ступенькам на верхнюю полку. Постелил, лег. Не страшно, а одиноко. Думалось почему-то не о Быстрове, а о маме. Ничего, завтра он как-нибудь даст о себе знать. Захотелось заплакать, до того одиноко. Нечаянно всхлипнул, сказалось нервное напряжение. Припомнились события минувшего дня, полезли в голову посторонние мысли. Мальчик подогнул ноги, шмыгнул носом и заснул. 26 Когда Славушка выпрыгнул из окна, всех, кто находился в штабе, на мгновение охватило оцепенение. Раньше других пришел в себя Шишмарев, он привык к треволнениям войны и почти без промедления сообразил, что произошло. Встретил милого культурного мальчика, да еще чем-то похожего на собственного сына, потянуло к семье, вообразил, что мальчик испытывает такие же чувства!Свалилась, как снег на голову мирным жителям, толпа утомленных и обозленных солдат, нарушила мирное течение жизни, все перебаламутила, а подполковник Шишмарев, командующий этой толпой, почему-то должен возбуждать у кого-то симпатии… Затмение усталого ума! Нисколько не нужен мальчику какой-то там Евгений Антонович Шишмарев. Мальчик подослан. Большевики привлекают на свою сторону зеленую молодежь…Шишмарев тут же подскочил к окну, выхватил револьвер и крикнул:— Стреляйте же, стреляйте!И прапорщик Численко, и Ряжский без промедления кинулись вдогонку.Но мальчишка растворился во тьме и был таков!Шишмарев озверел: попадись ему сейчас под руку этот милый мальчик, он бы его пристрелил.На выстрелы прибежал вездесущий Кияшко. В расстегнутом кителе, без фуражки.— Я вас предупреждал…На поиски не оставалось времени, на рассвете полк выступает. Речь могла идти только о возмездии.Кияшко предложил сжечь Астаховых: дом, амбары, сараи — словом, все.В пылу гнева Шишмарев готов был согласиться, но тут в комнату ворвался Павел Федорович.— Да вы что, в уме? — возопил он. — Жечь своих?!Шишмарев сразу взял себя в руки.— Вы откуда взялись?— Из соседней комнаты! — взвизгнул Павел Федорович. — Очумели вы, что ли? Или этот паршивец помутил вам рассудок?!— Вы о чем?— О том, что жечь хотите!— Подслушивали?— Да как же не подслушивать?! Я в своем дому, и меня жечь…— Это еще не решено, — сказал Шишмарев. — Ваш племянник обокрал штаб.— Да какой он мне племянник! — завопил Павел Федорович. — Пришей кобыле хвост, вот он кто мне! Привез брат, подобрал их голодных… Какое я имею к ним отношение?— А вот найдите мальчишку! — вмешался Кияшко. — Тогда поверим вам…— Да где ж я его возьму? Он рад меня сжечь! Разве генерал Деникин за то, чтобы жечь помещиков?— Но ведь вы не помещик, — сказал Шишмарев. — Вы кулак, торгаш…— А кулаки Деникину разве враги?— Не кричите, — сказал Шишмарев. — Лучше помогите найти.— Мне он не исповедовался, — не без насмешки уже отозвался Павел Федорович. — Спросите мать, может, она знает…— Правильно! — подхватил Кияшко. — А ну, Астров, позвать!Астров нашел Веру Васильевну в галерее, она стояла и вслушивалась в темноту.Астров тронул ее за плечо.— Просят…— Да-да, — тотчас отозвалась Вера Васильевна. — Я понимаю.Вошла в зал, несмело улыбнулась. Шишмарев всегда любезен, а на этот раз не предложил сесть.— Вы знаете, что сделал ваш сын?— Нет.— Похитил важные бумаги.Вера Васильевна пожала плечами.— Где он?— Не знаю.Тут опять вмешался Кияшко:— Мы поведем вас по селу, и вы будете его громко звать.— Нет, — сказала Вера Васильевна.— Значит, вы с ним заодно?— Нет.— Тогда помогите его найти.— Нет.— Да что вы заладили нет и нет? — рассердился Шишмарев. — Он у вас лжец, вор и обманщик!— Нет.Кияшко гадко усмехнулся.— А вы…— Ротмистр, без оскорблений, — вмешался Шишмарев. — Все-таки она женщина…— Она такая же предательница, как ее сын, — ответил Кияшко. — Астров, выведите ее и посторожите. И вы тоже уйдите, — приказал он Павлу Федоровичу.Астров застыл у двери, шутки с Кияшко плохи. Вера Васильевна и Павел Федорович безучастно поглядывали на Астрова. Только Вера Васильевна ушла куда-то в себя, а Павел Федорович старался не пропустить ни слова из того, что говорилось за дверью.— Преступление не может быть оставлено без возмездия, — сказал Кияшко.Шишмарев не ответил.— Передайте ее в контрразведку, — сказал Кияшко.— То есть вам? — спросил Шишмарев.— Вот именно, — сказал Кияшко.— Она не виновата, я уверен, — возразил Шишмарев. — Она не знала.— Это не имеет значения, — сказал Кияшко. — Я устрою так, что мальчишка найдется.— Каким образом? — недоверчиво спросил Шишмарев.— Очень просто, — сказал Кияшко. — Оповещу Успенское и Семичастную: если к десяти ноль-ноль Вячеслав Ознобишин не явится с повинной, его мать будет повешена.— Но она не будет повешена? — спросил Шишмарев.— Будет, — сказал Кияшко. — Если преступник не явится, я повешу его мать, иначе население перестанет верить в неотвратимость наказания.Наступило молчание, кто-то не то пальцем, не то карандашом долго постукивал по столу.Павел Федорович прислушивался уже совсем откровенно, не обращая внимания на скачущего Астрова.— Делайте как знаете, — устало согласился Шишмарев.— Штаб выступит на рассвете, не хочу видеть, как будут вешать невинную женщину, оставлю вам взвод охраны, закончите и нагоните нас в Скворчем.— Вот что, Астров… — Кияшко указал на Веру Васильевну. — Отведете ее в амбар, а ключ принесете мне.По поручению Павла Федоровича Надежда отнесла Вере Васильевне хлеба и огурцов, просунула в щель под дверью, посочувствовала, утешила как могла.Вера Васильевна попросила прислать Петю.Громадный двор наполнен шорохами, тенями, опасностями. Петя выскочил из дома, осмотрелся… Вот что наделал этот дурак Славка! Петя не знал, что натворил брат. Что-то взял, убежал, опять какая-то новая фантазия. Но ведь не все же будут относиться к нему, как мама. А маму арестовали. Из-за Славки. Петя слышит, как дышат коровы в коровнике. Жуют себе и жуют. На ступеньке у крыльца часовой. Даже без винтовки. Сидит себе и попыхивает цигаркой.— Ты что, мальчик?— Ничего.— Гуляй себе…Вот Петя и гуляет. Перед часовым. Тот не обращает внимания на мальчика. Петя делает зигзаг к сараю. Прямо против коровника белеет амбар. Дверь на замке, а ключи в кармане у Кияшко. Петя перебегает лунную дорожку. Обитая железом дверь отходит внизу. Петя ложится на землю, приникает лицом к щели и кричит шепотом:— Мамочка! Мама!— Я здесь, здесь, — слышит он совсем рядом. Мама ласковыми пальцами притрагивается к его лицу. — Петелька мой…Мама может долго говорить нежности, а ведь могут подойти и прогнать.— Славу не поймали?— Ну что ты!— Постарайся его найти. Сходи к его приятелям, где-нибудь он прячется. Ночью он не мог далеко уйти. Скажи, чтоб не появлялся, пока белые не уйдут из села. За меня пусть не боится. Это все пустые угрозы, чтобы выманить Славу. Мне ничего не сделают. А его со зла могут убить. А если Слава выдаст себя, это меня действительно убьет…Пете тоже жаль Славу, мама все очень хорошо понимает.— Хорошо, мам.— Не медли…Луна обмывает серебряным своим светом крыши, деревья, заборы, все такое белое, точно в театре, нельзя поверить, что кому-то сейчас грозит какая-то опасность.— Петелька…Как необыкновенно мама произносит его имя!— Иду, иду…— Погоди…Он подчиняется, мама притрагивается к его лицу пальцами.— Прощай, миленький…Петя пробегает мимо часового и сворачивает к Ореховым.Там уже знают: Славка чего-то набедокурил, и в отместку Веру Васильевну пригрозили утром повесить.Коля сидит в углу, закутанный в отцовскую свитку.— Колька, пойдем? — зовет Петя. — Сбегаем к Ваське?— Никуда он не пойдет! — кричит мать. — Своего горя хватает!Приходится Пете одному бежать к Левочкиным, к Тулуповым, к Терешкиным…Везде уже знают, что Веру Васильевну повесят, если Славка утром не явится с повинной.Домой Петя вернулся за полночь. Проходя через площадь, увидел солдат, вбивавших в землю столбы. Сперва не сообразил, но, увидев, что меж столбов прибивают перекладину, догадался…В зале горел свет, там не спали. Петя хотел сказать маме о безуспешности поисков, но едва вышел на галерею, как услышал окрик Кияшко.Под утро в штабе поднялась возня, выносили тюки, выступали в поход.— Ну, с богом, — услышал Петя голос Шишмарева, — стукнули стульями, хлопнула дверь, и наступила тишина.Петя побежал на Поповку.Стесняться не приходилось, постучал к Тарховым, обошел все дома, всех дьячков, всех сторожей…Напоследок заглянул к Введенскому.Введенский тоже не видел Славу, но, когда Петя сказал о поручении Веры Васильевны, попросил Петю подождать в кухне.Что-то разбудило Славушку, а что, он не мог понять. Тусклый рассвет пробивается сквозь крохотное оконце. На дощатом потолке висит большая капля воды.Славушка прислушался. Тихо. Лишь шуршит что-то за стеной. Ветерок ли постукивает о крышу ветвями рыжей рыбины, воробьи ли шмыгают и тюкают клювиками по застрехам…Крадется кто-то снаружи.Андрей Модестович тоже, оказывается, не спит. В руках у него тарелка с хлебом и кувшинчик с молоком.— Как спалось? Поешьте.— Да я не очень…Хлеб несвежий, волглый, а молоко такое холодное, что озноб по телу.— Ничего не слышно?— Как не слышно, — иронически откликается Андрей Модестович. — Приходили ночью, спрашивали — не видел ли я вас.— А сюда никто…— А зачем им сюда? Никто и не предполагает, что вы можете ко мне забрести.Что-то мнется Андрей Модестович, ничего не говорит и не уходит.— Вы что-то хотите сказать?— Да, — решается тот. — Пройдемте в дом…Совсем светло. Зеленый бодрый мир. Травы, кусты, деревья — все покрыто росой, все мокрое, свежее, утреннее. Осторожно пробираются по узкой тропинке к дому.В столовой у Введенского беспорядок. Как всегда.Что-то он уж очень торжествен.— Видите ли… Степан Кузьмич запретил вам с кем-либо встречаться. Сказал мне: «Вы за него отвечаете. В крайнем случае возьмите ружье и стреляйте, но сохраните мне мальчика».Славушка дергается. Его считают ребенком…— Я дал слово вас уберечь и хочу уберечь. Однако бывают исключительные обстоятельства, и я считаю своим долгом… Вас разыскивает брат. Он обежал все Успенское, всю Семичастную…Вот в чем дело! Быстров велел никого к нему не допускать, а Введенский хочет сделать исключение для Пети. Очень кстати. Петя и передаст маме, что все в порядке.— Дело в том, что вашу мать… — Андрей Модестович поправляется: — Веру Васильевну должны сегодня повесить.— Что-о?!— После того, как вы… После вашего побега… В штабе поднялся переполох. Уж не знаю, что там произошло, но Веру Васильевну посадили в амбар и объявили: если вы утром не явитесь, вместо вас будет повешена ваша мать. Я считаю своим долгом довести это до вашего сведения. Лично я не сумел бы жить на свете, зная, что мог спасти свою мать и ничего для этого не сделал. Поэтому я вас не задерживаю. Хотите видеть брата, я позову, хоть и не сказал ему, что вы у меня?— Сколько сейчас времени?— Казнь в десять. Сейчас восьмой…— Позовите.При виде брата Петя шмыгнул носом.— Слав!— Я все знаю.— Мама велела сказать, чтобы ты ни за что не показывался. Она сказала, ей ничего не сделают.— Значит, маму поведут на казнь, а я в это время буду прятаться в бане?Петя отвел глаза. Он не верит, что Славушка или мама могут умереть, ему жалко обоих.— Иди, — говорит Славушка брату. — К амбару ты можешь подойти? Скажи маме, пусть не беспокоится. Я не приду.Петя умоляюще смотрит на брата.— Слав!— Иди.Проходит мимо Пети, открывает дверь в кухню. Введенский стоит у окна.— Андрей Модестович, я пошел, — торжественно объявляет Славушка. — Скажите Степану Кузьмичу, я не нарушил ни одного его приказа. Но на этот раз не могу.Вот он и на аллее! На последней аллее своей жизни. Он революционер, а революционер должен жить с чистой совестью. Бедная мама! Думает, что они не осмелятся. На все осмелятся! Шишмарев добрый, а ведь открыл же стрельбу, когда Славушка выпрыгнул с планшетом. Война есть война. Славушка прибавляет шагу. Кияшко нетерпеливый человек, всякое может случиться. Славушка не сомневается, что исполнение приговора возьмет на себя Кияшко. Скучная какая сейчас сирень. Славушка уже не увидит, как будущей весной заполыхают ее лиловые гроздья. «Надо торопиться. Чуточку, конечно, боюсь, но маму я люблю сильнее. Они обязательно спросят, где планшет. Может быть, даже будут пытать. Все равно я ничего не скажу». Славушка не замечает, как начинает бежать. Расстреляют его или повесят? Быстров пожалеет его или не пожалеет? Как не пожалеть! Комсомольцев сейчас по всей волости человек десять, не больше. В такое время каждый коммунист дорог. Славушка сразу подойдет к Кияшко. «Можете меня казнить, — скажет. — Вон он я, перед вами!» 27 Появись у людей уверенность, что Советская власть не вернется, Быстрову было бы труднее скрываться, но его повсюду принимали и прятали, одни из уважения к нему самому, другие из страха перед Советской властью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96