Эмпирик скажет, что куб
ассоциируется с актуальными аспектами рассматриваемого рисунка и с множеством
других явлений, представляющих с определенной стороны и с различных углов
четырехугольник, расположенный ближе к нам. Однако, рассматривая куб, я не
нахожу в себе каких-либо из этих образов; они - незначительное изменение в
восприятии глубины, которая делает их возможными, не являясь при этом их
результатом. Что же тогда представляет собой тот единый акт, посредством
которого я охватываю возможность всех подобных проявлений? Согласно
интеллектуализму, куб - это мысль о кубе, то есть о твердом теле, состоящем из
шести равных сторон и двенадцати равных линий, расположенных под прямым углом
друг к другу, а глубина есть ничто иное, как их сосуществование. Однако здесь в
очередной раз в качестве определения глубины нам преподносится то, что
представляет собой не более чем ее следствие. Шесть сторон и двенадцать равных
линий не являются целостным значением глубины, и это определение без глубины
бессмысленно. Шесть сторон и двенадцать равных линий могут сосуществовать и
оставаться для меня равными только в том случае, если они организованы с помощью
глубины. Акт, корректирующий явления и задаю-
52 М. Мерло-Понти
щий острым и тупым углам значение прямых углов, а искаженным сторонам - значение
квадратов, не заключается в идее геометрического отношения равенства и в
геометрическом способе бытия, к которому она принадлежит. С его помощью объект
обволакивается моим взглядом, который, проникая и оживляя куб, показывает в тот
же миг боковые стороны как "квадраты, увиденные искоса", с такой степенью
достоверности, что мы даже не замечаем их искажения перспективой, подобно граням
алмаза. Этот акт - соприсутствие переживаний, которые, тем не менее, взаимно
исключают друг друга; и эта взаимная вовлеченность и противоречивость в рамках
единого акта восприятия целостности возможного процесса конституирует
своеобразие глубины. Глубина - это параметр, в котором вещи и элементы вещей
вложены друг в друга, в то время как ширина и высота - параметры, в которых вещи
расположены рядом.
Следовательно, нельзя говорить о синтезе глубины, так как синтез предполагает
или, по крайней мере, устанавливает, как в Кантовском синтезе, дискретные
условия, но глубина не требует того, чтобы множественность проявлений
перспективы прояснялась с помощью анализа, а рассматривает эту множественность
только на фоне устойчивой вещи. Этот квази-синтез можно объяснить, если понимать
его как временный. Когда я говорю, что вижу объект на расстоянии, то имею в
виду, что уже или все еще удерживаю его, он находится в будущем или в прошлом
так же, как находится в пространстве 29 Возможно, будет сказано, что это - так
только для меня. Лампа сама по себе существует в то же самое время, когда я ее
воспринимаю; расстояние между мной и лампой - это расстояние между
одновременными объектами, и это - одновременность, содержащаяся в каждом
значении восприятия. То, что это именно так, не подвергается сомнению. Однако
сосуществование, фактически определяющее пространство, не чуждо времени, а
представляет собой два феномена, принадлежащих к одной и той же временной волне.
Что же касается связи воспринимаемого объекта и моего восприятия, то она не
может объединить их в пространство без того, чтобы не объединить их и во
времени. Они - со-временны. "Порядок сосуществования" неотделим от "порядка
последовательности" или, вернее сказать, время не является только лишь
осознанием последовательности. Восприятие обеспечивает меня "полем
присутствия"30 в широком смысле этого слова, которое расширяется в двух
измерениях: измерении здесь-там и измерении прошлое-настоящее-будущее. Я
"удерживаю", я
53 Пространство
"обладаю" объектом на расстоянии без какого-либо эксплицитного установления
пространственной перспективы (явленный размер и форма), так как непосредственное
прошлое без какого-либо искажения и без какого-либо навязанного "воспоминания"
все еще остается "в моих руках"31. Если мы хотим назвать это синтезом, то,
используя терминологию Руссерля, подобный синтез выступает как "синтез -
переход", который не связывает несоизмеримые перспективы, а осуществляет переход
от одной к другой. Психология столкнулась с целом рядом трудностей, пытаясь
объяснить память как процесс овладения определенными содержаниями или
воспоминаниями, то есть следами ушедшего прошлого в настоящем (в теле или в
бессознательном), поскольку с помощью этих следов мы никогда не сможем понять
воспоминание прошлого как прошлое. Подобным образом мы никогда не придем к
пониманию восприятия расстояния, если в качестве отправной точки будем
рассматривать все Предметы расположенными на равном удалении друг от Друга,
придерживаясь при этом плоскостной проекции мира, В той же степени, в которой мы
никогда не поймем воспоминания, рассматривая их как проекции прошлого в
настоящем. И так же, как память может быть понята только как Непосредственное
обладание прошлым без промежуточного содержания, так же и восприятие расстояния
может быть Понято только как бытие на расстоянии, поскольку в Момент своего
возникновения, это расстояние устанавливает Связь с бытием. В длящемся и
непрерывном переходе от одного мгновения к другому память, образуя фон
преемственности, смыкает эти мгновения в их целостном горизонте. Тот же самый
непрерывный переход подразумевает объект, как если бы он здесь отсутствовал, в
его "реальных" размерах, которые я должен был бы видеть, воспринимая объект со
стороны. Точно так же, как невозможно обсуждать проблему "сохранения
воспоминаний", кроме как рассматривая время и выявляя прошлое как неотъемлемое
качество сознания, точно так же нельзя обсуждать проблему расстояния (а именно,
непосредственно видимого расстояния) при отсутствии возможности выявить живое
присутствие, в котором оно конституировано. Как уже было замечено, мы должны
показать, что глубина как отношение между вещами и между плоскостями является
объективированной глубиной, извлеченной из опыта и преобразованной в ширину. Нам
необходимо вновь открыть изначальную глубину, которая придает значение
объективированной глубине, являясь опосредующей толщей, лишенной каких-либо
вещей. Изначальную глубину можно
54 М. Мерло-Понти
проиллюстрировать на примере нашего непосредственного пребывания в мире без
какого-либо активного участия или на примере болезни, во время которой мы
испытываем особое удовольствие от пассивности нашего положения, когда различные
плоскости не могут больше четко различаться, а цвета, лишенные своей
определенности, растворяются в окружающей среде. Например, больной, который
собирается что-либо написать на листке бумаги, чтобы достигнуть ее поверхности,
должен проникнуть пером в определенную толщу белизны. Эта толща или насыщенность
отличается от цвета бумаги и, как таковая, является выражением ее качественной
сущности32. Таким образом, мы можем говорить о такой глубине, которая не
функционирует между объектами, которая, a fortiori, даже не определяет
расстояние между ними. Такая глубина открывает изначальное восприятие некоторой
призрачной, размытой и едва определяемой вещи. Даже при нормальном восприятии
глубина не может быть изначально применима к вещам. Подобно тому, как верх и
низ, правое и левое не могут быть даны субъекту вместе с воспринимаемым
содержанием, а конституируются в каждый момент времени вместе с пространственным
уровнем, в отношении которого сориентированы вещи, точно так же глубина и размер
привходят в вещи в силу того, что они располагаются в отношении к уровню
расстояний и размеров33, который определяет далекое и близкое, большое и малое
до того, как какой-либо объект обеспечивает нас стандартом для сравнения. Когда
мы говорим, что объект - огромный или крошечный, близкий или далекий, то
зачастую это случается без какого-либо сравнения, даже имплицитного, с
каким-либо другим объектом, размером или объективной позицией нашего
собственного тела. Мы определяем объект, таким образом, исходя из определенной
"сферы" наших жестов, определенной способности "удержания" феноменальным телом
окружающей среды. Если бы мы отказались признать этот источник размера и
расстояния, то переходили бы от одного "стандартного" объекта к другому и не
смогли бы понять, какие размеры и расстояния могут существовать для нас.
Патологические переживания при микропсии и сама микропсия, изменяя, как таковые,
явленные размеры всех объектов в зрительном поле, не оставляют стандарта, в
отношении которого объекты могут проявляться как большие или меньшие, чем
обычно. Их понимание возможно только за счет ссылки на объективный стандарт
расстояний и размеров. Глубину, о которой идет речь, невозможно понять, если
рассматривать ее как составную часть мысли о внепростра-
55 Пространство
нственном субъекте. Ее можно понять только как возможность присутствия субъекта
в этом мире.
Анализ глубины аналогичен тому анализу, который мы пытались провести в отношении
высоты и ширины. В этом разделе рассмотрение глубины предшествовало рассмотрению
других измерений, поскольку, на первый взгляд, эти измерения касаются отношений
между самими вещами, в то время как глубина непосредственно обнаруживает связь
между субъектом и пространством. Однако ранее мы видели, что в реальности
горизонтальное и вертикальное направления, в конечном счете, выступают как
наилучшие положения, удерживающие наше тело в мире. Ширина и высота как
отношения между объектами являются производными, но если рассматривать их
первичное значение, то они приобретают более "экзистенциальный" характер. Мы не
можем согласиться с Лагну и Аланом, что высота и ширина предполагают глубину,
поскольку зрительное поле, рассматриваемое в единой плоскости, предполагает
сочленение всех своих частей в плоскости моего лица. Их анализ касается только
уже объективированных ширины, высоты и глубины, а не исходит из опыта, который
открывает эти измерения для нас. Вертикальное и горизонтальное, далекое и
близкое суть абстрактные обозначения единой формы бытия в ситуации и
предполагают столкновение субъекта и мира лицом к лицу.
Движение - это перемещение или изменение позиции, даже если ее нельзя определить
как таковую. Аналогично идее, определяющей позицию с точки зрения отношений в
объективном пространстве, с которой мы начинали исследование, существует и
объективная концепция движения, определяющая позицию с точки зрения
внутримировых отношений и рассматривающая опыт мира как установленный.
Аналогично тому, как мы возвращались к первоначальной установленности
пространства, к дообъективной ситуации или к ограниченности субъекта,
пребывающего в своем окружении, мы должны вновь обнаружить объективную идею
движения в дообъективном опыте, из которого она извлекает свое значение, и в
котором движение все еще остается привязанным к воспринимающему его человеку и
является вариантом овладения субъектом своим миром. Пытаясь мыслить движение и
разрабатывая его философию, мы незамедлительно попадаем под влияние критической
установки, направленной на проверку истины. Мы спрашиваем себя, что же в
действительности дано нам в движении; мы готовы отвергнуть явления, чтобы
постичь истину движения, не осознавая, что именно эта установка редуцирует
феномен и противостоит нашему желанию охватить его, поскольку
56 М. Мерло-Понти
она вводит вместе с понятием истины в себе такое предположение, которое способно
скрыть от нас генезис движения. Предположим, что я бросаю камень. Он пролетает
над садом. На мгновение он становится удаляющимся предметом, напоминающим
метеор, а затем, когда падает на землю на некотором расстоянии, вновь становится
камнем. Если я хочу "ясно" помыслить этот феномен, то его необходимо разложить
на составные части. Я должен предположить, что сам камень реально в движении не
изменяется. Поскольку камень, который я держал в своей руке и который обнаружил
на земле в момент окончания его полета,- один и тот же, то, следовательно, он
является тем же самым камнем, который передвигался в воздухе. Движение - это
только атрибут движущегося тела и невидимо в самом камне. Оно может быть только
изменением отношений между камнем и средой, окружающей его. Мы можем говорить о
движении в той мере, насколько камень сохраняет свою идентичность,
противополагаясь в различных соотношениях своему окружению. Если, с другой
стороны, я предполагаю, что камень исчезает, достигая точки Р, а другой камень,
тождественный первому, возникает из ничего в точке Р', находящейся на
максимально близком расстоянии к первой точке, то, в этом случае, мы имеем не
одно, а два различных движения. Следовательно, не существует движения, отличного
от движущегося тела, которое бы переносило его от начальной точки к конечной,
сохраняя свою непрерывность. Поскольку движение никоим образом не присуще
движущемуся телу, а всецело заключается в его отношениях со своей окружающей
средой, оно не может обойтись без внешнего указателя. Действительно, указатель
является наилучшим способом наиболее явного приписывания движения "телу в
движении". Если различия между телом в движении и движением установлены, то не
существует ни движения без движущегося тела, ни движения без объективного
указателя, ни абсолютного движения. Тем не менее, эта идея фактически отрицает
движение. Для того чтобы точно отличить движущееся тело от движения, необходимо,
строго говоря, утверждать, что "движущееся тело" не движется. Как только мы
привносим идею движущегося тела, которое остается в течение своего движения
одним и тем же, аргументы Зенона вновь обнаруживают свою актуальность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54