И, флегматичная от природы, неспособная обижать
ся и меньше всех готовая поверить, что какая-то иностранка может увести у
нее из-под носа Орландо, все же и сама леди Маргарет в конце концов вынужд
ена была заподозрить, что ее покою кое-что грозит.
И то сказать, дни шли, а Орландо давал себе все менее труда скрывать свои ч
увства. Под тем или иным предлогом он покидал общество сразу после ужина
или спешил улизнуть от конькобежцев, когда те затевали фигуры для кадрил
и. И тотчас замечалось и отсутствие москвитянки. Но более всего бесило пр
идворных, жалило их в самое чувствительное место (каковым у них является
тщеславие) то, что парочка на глазах у них частенько ускользала за шелков
ую ленту, отгораживавшую королевскую площадку от остальной реки, и терял
ась в толпе простонародья. Потому что княжна вдруг топала ножкой и крича
ла: «Уведи меня отсюда! Ненавижу твою английскую чернь!» Ц каковым слово
м она обозначала как раз английской двор. Она уже не в состоянии это вынос
ить, говорила она. Старухи богомолки пялятся на твое лицо, наглые юнцы не д
ают проходу. От них воняет. Собаки путаются под ногами. Чувствуешь себя ка
к в клетке. В России Ц там реки шириною в десять миль, скачи себе в карете ц
угом и за целый Божий день ни души не встретишь. К тому же ей хотелось посм
отреть Тауэр, и лейб-гвардейцев стражников, и головы на Лондонских ворот
ах, и лавки ювелиров. И Орландо отправлялся с нею в город, показывал лейб-г
вардейцев стражников, головы мятежников, скупал все, на что в лавках пада
л ее взгляд. Но этого было недостаточно. Обоим все пламенней хотелось поб
ыть наедине, подальше от пересудов и сплетен. И вместо Лондона они сворач
ивали в другую сторону и скоро оказывались в промерзлых верховьях Темзы
, где, кроме морских птиц да какой-нибудь деревенской бабы, колющей лед в н
апрасной надежде нацедить ведро воды или тщившейся набрать сухих щепок
для растопки, им не встречалось ни души. Бедняки держались поближе к свои
м хижинам, а публика почище, те, кому это по карману, подавались в город в по
исках тепла и удовольствий.
И таким образом, Орландо и Саша, как он прозвал ее для краткости и еще пото
му, что так звали белого русского песца, который был у него в детстве, Ц со
здание нежное, как снег, но с зубами тверже стали; однажды он так куснул Ор
ландо, что отец приказал его убить, Ц и таким образом, они владели Темзой
нераздельно. Разгоряченные коньками и страстью, они валились в снега пус
тынного плеса, отороченные желтыми прибрежными ветлами, и Орландо заклю
чал ее в объятия под огромной шубой, и впервые, впервые в жизни, он лепетал,
наслаждался счастием любви. Потом, утолив восторг, оба истомно лежали на
снегу и Орландо ей рассказывал о других своих возлюбленных: деревяшки, т
лен, одно недоразумение Ц вот что они были такое в сравнении с нею. И, посм
еиваясь над его горячностью, она снова заключала его в объятия и снова це
ловала. И они дивились, как это лед не плавится от их накала, и жалели бедну
ю старушку, которой, не имея естественных ресурсов для его растопки, прих
одилось орудовать старым косарём. А потом, окутавшись своими соболями, о
ни болтали про все на свете: про странствия и виды; про мавров и поганых; пр
о чью-то бороду и чьи-то брови; про то, как она с руки кормила крысу под стол
ом; про гобелены Ц непременную принадлежность их прихожих; про то лицо; п
ро то перо. Ничто не было ни слишком мелким для их бесед, ни чересчур велик
им.
Но вдруг на Орландо находил один из приступов его тоски Ц из-за старухи,
жалко топтавшейся на льду, а то и вовсе без причин, Ц и он ничком ложился н
а лед, смотрел на промерзшую воду и думал о смерти. Ибо прав тот мудрец, кот
орый уверяет, что счастье всего на волосок отделено от тоски; и рассуждае
т далее, что это Ц близнецы, и извлекает отсюда умозаключение, что всякая
крайность в чувствах отдает безумием; рекомендует нам искать спасения в
лоне истинной (в его случае анабаптистской) Церкви, являющейся единствен
ной гаванью, якорем и прибежищем и прочее, и прочее для тех, кого швыряет н
а волнах этого безжалостного моря.
Ц Все кончится смертью, Ц говорил Орландо, садясь, с потемнелым от тоск
и лицом. (Ибо дух его тогда, как на качелях, метался между жизнью и смертью, р
ешительно без всяких остановок в промежутке, так что где уж останавливат
ься биографу, нет, напротив, ему надо торопиться изо всех сил, чтобы поспет
ь за безотчетно горячими, глупыми выходками и дикой непроизвольностью р
ечей, чем, невозможно отрицать, грешил в те поры Орландо.) Ц Все кончится с
мертью, Ц говорил Орландо, садясь на льду. Но Саша, которая не имела в жида
х ни капли английской крови и родилась в России, где закаты медлят, где не
ошарашивает вас своей внезапностью рассвет и фраза часто остается неза
вершенной из-за сомнений говорящего в том, как бы ее лучше закруглить, Ц
Саша смотрела на него во все глаза, смеялась над ним, потому что он, наверн
ое, казался ей ребенком, и ничего не отвечала. Меж тем лед под ними остывал,
холодил, жалил Сашу, и, потянув Орландо за руку и заставив встать, она гово
рила так тонко, остро и умно (но все это, к сожалению, на французском, которы
й ужасно опресняется при переводе), что Орландо, забыв о промерзших водах
и нависшей ночи, о старухе и тому подобном, пытался объяснить Саше Ц ныря
я, плескаясь, барахтаясь в образах, выдохшихся, как и вдохновившие их дамы,
Ц на что она похожа. Снег, пена, мрамор, вишня в цвету, алебастр, золотая се
ть? Нет, все не то. Она была как лисица, как олива, как волны моря, когда на них
смотришь с вышины, как изумруд, как солнце на мураве покуда отуманенного
холма Ц но ничего этого он не видел и не знал у себя в Англии. Он прочесыва
л весь родной словарь Ц и не находил слов. Тут требовался иной пейзаж, ино
й строй речи. Английский был слишком очевидный, откровенный, слишком мед
вяный язык для Саши. Ведь во всем, что говорила она, как бы она ни разливала
сь соловьем, всегда что-то оставалось утаенным; за всем, что она делала, ка
к бы безоглядны ни были ее порывы, всегда скрывалось что-то. Так упрятан з
еленый пламень в изумруде, так заточено в муравчатом холме солнце. Тольк
о снаружи была ясность Ц в глубине блуждали огненные языки. Вот загорел
ись Ц вот загасли: никогда не сияла Саша ровными лучами, как английские ж
енщины; но тут, однако, припомнив леди Маргарет и ее юбки, Орландо осекся, з
апутался, зашелся, повлек Сашу по льду быстрей, быстрей, быстрей и клялся,
что он настигнет пламя, найдет оправу, найдет управу, нырнет на дно за перл
ом и прочее, и прочее, перемежая слова вздохами со всем пылом, свойственны
м поэту, когда стихи из него выдавливает боль.
А Саша все отмалчивалась. Когда, достаточно поговорив про то, что она лиси
ца, олива, зеленый холм, Орландо ей выкладывал историю своего семейства: к
ак их род один из древнейших в Британии; как они явились из Рима вместе с ц
езарями и вправе двигаться по Корсо (а это главная улица Рима) под кистями
паланкина Ц честь, он пояснял, даруемая лишь наследникам порфироносцев
(в нем была гордая наивность, довольно, впрочем, привлекательная), и, помол
чав, спрашивал, а где же ее дом? кто ее отец? есть ли у нее братья? отчего она з
десь одна со своим дядей? И почему-то, хотя она отвечала с готовностью, Орл
андо делалось не по себе. Сперва он подозревал, что она не столь высокого п
роисхождения, как ей бы хотелось, или что она стыдится диких обычаев свое
й страны, ибо ему приходилось слышать, что женщины в Московии носят бород
ы, а мужчины вниз от пояса покрыты шерстью; что и те и другие смазываются с
алом для тепла, рвут мясо руками и живут в лачугах, где английский дворяни
н посовестится держать и скотину; и потому он решил не наседать на нее с ра
сспросами. Однако, поразмыслив, он сообразил, что молчание объясняется к
акими-то другими причинами: ведь у самой Саши на подбородке не наблюдало
сь ни единой волосинки, облекали ее бархаты и жемчуга, и, судя по манерам, в
оспитывалась она отнюдь не в загоне для скота.
Но если так Ц что же она от него таила? Эти сомнения, составлявшие фундаме
нт его любовного неистовства, были как зыбучие пески под монументом: вдр
уг оползая, они трясут все сооружение. Вдруг Орландо охватывала нестерпи
мая тревога. И он полыхал таким гневом, что она не знала, как его унять. Возм
ожно, она и не хотела его унимать; возможно, эти припадки ярости ее забавля
ли и она нарочно их вызывала. Непостижимо уклончива московитская душа.
Продолжая, однако, нашу повесть, Ц однажды они умчали на коньках дальше о
бычного и оказались там, где, стоя на якоре, вмерзли в Темзу корабли. Был ср
еди прочих и корабль московитского посольства, кивавший с топ-мачты дву
мя черными орлиными головами в просторной оторочке искрящихся сосулек.
Саша оставила на борту кое-что из платья, и, сочтя, что на судне никого нет,
они взобрались на палубу и пустились на розыски. Помня некоторые происше
ствия из своего прошлого, Орландо бы ничуть не удивился, обнаружив, что ко
е-кто уже успел найти там приют, да так оно и вышло. Они только начали разве
дку, когда приятный молодой человек, хлопотавший над свернутым канатом,
оторвался от этого занятия, сообщил, очевидно (он говорил по-русски), что о
н один из команды и готов помочь княжне найти то, что ей угодно, зажег свеч
ной огарок и скрылся с нею вместе в корабельных недрах.
Время шло, и Орландо, окутанный и разогретый собственными мечтами, думал
все о приятном: о своей драгоценности и ее редкостности, о том, как он сдел
ает ее своей Ц неотменимо и неотторжимо. Конечно, тут громоздилось множ
ество препятствий. Саша твердо решила не покидать Россию, ее замерзших р
ек, буйных коней, мужчин, она рассказывала, перегрызавших друг другу глот
ки. Конечно, сосны и снега, повальный блуд и бойня не ахти как его прельщал
и. Равно нисколько не тянуло его расстаться со здешними милыми забавами
и сельскими обычаями, бросить службу, погубить карьеру; ходить на северн
ого оленя вместо зайца, пить водку вместо мадеры и прятать нож за голенищ
ем Ц Бог знает для чего. И однако, на все это Ц и даже на большее Ц он был г
отов ради Саши. Ну а что до венчания с леди Маргарет, xoть и назначенного на б
удущий четверг, Ц это была столь явственно нелепая затея, что он почти вы
бросил ее из головы. Родня невесты его осудит за то, что отверг такую даму;
друзья будут потешаться, что он сгубил великолепнейшую карьеру ради как
ой-то казачки и унылых заснеженных равнин, Ц что ж, все это пустяки в срав
нении с самой
Сашей. Первой же темной ночью они сбегут на север, а оттуда в Россию. Так он
задумал; так он рассуждал, меря шагами палубу.
Очнулся он, поворотив на запад, при виде солнца, апельсином повисшего на к
ресте Святого Павла. Кроваво-красное, оно стремительно снижалось. Значи
т, уже вечер. Саша, пожалуй, уж больше часа как ушла. Тотчас Орландо охватил
и темные предчувствия, мрачившие даже самые самонадеянные его помыслы о
Саше, и он бросился туда, куда, он видел, они удалились, Ц в сторону корабел
ьного трюма; и Ц не раз наткнувшись в темноте на ящики и бочонки Ц наконе
ц, по тусклому свечению в дальнем углу, он понял, что они там. На секунду он и
х увидел: увидел Сашу у матроса на коленях; увидел, как она наклонилась к н
ему, увидел их объятия, Ц и все исчезло, застланное багровым туманом его
ярости. И он так взвыл от муки, что весь корабль зашелся эхом. Саша кинулас
ь их разнимать, не то он удушил бы матроса прежде, чем тот успел выхватить
тесак. И Орландо сделалось так скверно, что его уложили на пол и вливали в
него бренди, пока он не оправился. А потом его усадили на мешки, и Саша хлоп
отала над ним, мелькала перед его расплывавшимся взором Ц и нежно, и хитр
о, как укусившая его лисица, то ластясь, то сердясь, так что уже он сам готов
был усомниться в том, что видел. Свеча ведь оплывала Ц верно? И бродили те
ни Ц не правда ли? Ящик, она сказала, был чересчур тяжел, матрос ей помогал
его тащить. На мгновение Орландо ей поверил, Ц кто поручится, что гнев не
подсунул ему как раз то, что он больше всего боялся обнаружить? Но тотчас,
с удвоенной яростью, он осыпал ее упреками во лжи. Тут уж Саша побелела, то
пнула ножкой; объявила, что нынче же уедет, и призывала Небо покарать ее, е
сли она, княжна из рода Романовых, лежала в объятиях грубого матроса. И в с
амом деле, охватив взглядом их обоих (что стоило ему немалых усилий), Орлан
до устыдился своего грязного воображения, которое могло нарисовать сто
ль нежное создание в лапищах волосатого морского чудища. Он был громадны
й, чуть не двухметровый, с вульгарнейшими кольцами в ушах, Ц как ломовик,
на которого присела отдохнуть в полете ласточка или малиновка. И Орландо
смирился, поверил и просил прощения. И все же когда, совершенно примиривш
ись, они выходили из трюма, Саша приостановилась, держась за поручни, и вып
устила в темнолицее широкоскулое чудище залп русских приветствий, остр
от, а то и любезностей? Орландо не понимал ни слова. Но что-то в тоне ее голо
са (не по вине ли русских звуков?) вызвало у Орландо в памяти ту недавнюю но
чь, когда он застиг Сашу врасплох в темном уголку: она лакомилась подобра
нной с пола свечкой. Оно, конечно, свечка была розовая, золоченая, и с корол
евского стола; но все равно Ц сальная свечка, и Саша ее глодала. А ведь, пож
алуй, думал он, помогая ей сойти на лед, пожалуй, есть в ней что-то грубое, чт
о-то дикое, простонародное что-то? И он ее вообразил сорокалетней, тяжело
й, расплывшейся, хоть сейчас она была стройнее тростника, и сонной, вялой,
хоть сейчас она была резвее птахи. Но когда они бежали обратно к Лондону, э
ти мрачные подозрения растаяли в его груди, и он снова чувствовал себя ка
к с наслаждением барахтающаяся на крючке рыба.
Вечер поражал красотой. Солнце садилось, и все купола, башни и шпили Лондо
на ярко чернели на червлени закатных облаков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32