Чтобы избавить
ся от столь серьезных обвинений, требовались, разумеется, время и деньги.
Все ее имение было заложено в казну, и все титулы объявлены оставшимися б
ез владельца вплоть до решения суда. И таким образом, в весьма щекотливом
положении, неизвестно, живая или мертвая, мужчина или женщина, герцог или
Бог знает кто, она отправилась на почтовых в свое сельское прибежище, где
получила разрешение жить до конца разбирательства в качестве инкогнит
о, мужского или женского пола, уж как покажет исход дела.
Был чудесный декабрьский вечер, когда она прибыла туда, и падал снег, клон
ились фиолетовые тени, совсем как ей привиделось тогда на горе возле Бур
сы. Огромный дом раскинулся в снегу, скорей как целый город, Ц бурый, розо
вый, фиолетовый и синий. Дымили трубы, старательно, от всей души. При виде э
той мирно разлегшейся в лучах громады Орландо едва сдержала восторженн
ый крик. Когда желтая карета въехала в парк и покатила между деревьев по а
ллее, благородные олени вопросительно вскидывали головы и, было замечен
о, вместо того чтоб проявлять положенную их брату робость, неотступно сл
едовали за каретой. Иные трясли рогами, прочие били копытом землю, когда с
пускали лестницу и выходила Орландо. Один, говорят, просто плюхнулся пер
ед ней на колени в снег. Она даже не успела протянуть руку к дверному молот
очку: огромные двустворчатые двери распахнулись и, высоко поднявши факе
лы и свечи, миссис Гримздитч, мистер Даппер и весь штат прислуги явились н
а пороге, приветствуя ее. Задуманный чин встречи, однако, нарушился сперв
а несдержанностью пса Канута
Пес, видимо, был назван в честь Канута Велик
ого (995 Ц 1035) Ц датского короля, а с 1016 г. короля Англии.
, который так пылко бросился к своей хозяйке, что чуть ее не повалил,
а затем смятением миссис Гримздитч, которая вместо реверанса от полноты
чувств только и могла бормотать «Милорд! Миледи! Миледи! Милорд!», пока Орл
андо ее не успокоила, сердечно расцеловав в обе щеки. Затем мистер Даппер
принялся было читать по пергаменту, но борзые лаяли, охотники трубили в р
ога, тут же мешались под шумок зашедшие во внутренний двор олени, мистер Д
аппер оставил свою затею, и все общество разбрелось по дому, предварител
ьно, каждый на свой манер, засвидетельствовав хозяйке радость по случаю
ее возвращения.
Никто не выказал ни минутного подозрения, что Орландо Ц не тот Орландо, к
оторого они знали. Если какие мысли и закрались бы в сердца людей, поведен
ие оленей и собак тотчас бы их развеяло, ибо немые твари, каждый знает, гор
аздо лучше способны разобраться в том, кто есть кто, и в характере нашем, ч
ем мы сами. Более того, говорила миссис Гримздитч, попивая вечером китайс
кий чай с мистером Даппером, если хозяин и стал теперь хозяйкой, она лично
в жизни не видывала более хорошенькой, да их и не различить, Ц обоих небо
сь природа не обидела, как два персика с одной ветки; честно сказать, разот
кровенничалась миссис Гримздитч, она всегда кое-чего смекала (она таинс
твенно покачала головой) и нисколечко не удивляется (она покачала голово
й с умным видом), и, сказать по чести, она лично очень даже рада: полотенца вс
е прохудились, занавески у капеллана в гостиной все молью траченные, сам
ое время, чтобы хозяйка в доме была.
Ц А потом и маленькие хозяйки и наследнички, Ц подхватил мистер Даппер
, вместе со святым саном облеченный правом вслух высказываться о столь д
еликатных материях.
И вот пока старые слуги судачили в людских, Орландо взяла серебряный под
свечник и снова пустилась блуждать по залам, галереям, спальням; оглядыв
ала смутные лики лорда хранителя печати, лорда гофмейстера двора и прочи
х предков, взиравших на нее со стен, Ц то присядет на роскошное кресло, то
склонится под пышный балдахин, Ц смотрела, как колышутся шпалеры (охотн
ики скакали, бежали дафны); полоскала руку, как когда-то, в желтом луче луны
, пронзавшем оконного геральдического леопарда; скользила по вощеным до
скам галерей, не тесанным с исподу, Ц где шелк погладит, где пощупает атл
ас, Ц воображала, что резные дельфины плывут вдоль стен; чесала волосы се
ребряной щеткой короля Якова; зарывала лицо в розовые лепестки, засушенн
ые сотни лет назад при Вильгельме Завоевателе и по его рецепту; смотрела
в сад, воображала сон крокусов, дремоту далий; видела, как нежные тела нимф
белеют на снегу, и черную за ними высокую ограду из секвойи, и апельсины в
идела, и мушмулу Ц все это она видела, и каждый образ, каждый звук, как бы то
порно мы его ни описали, ударял ее по сердцу и наполнял таким блаженством,
что в конце концов, изнеможенная, она пошла в часовню и бросилась в алое кр
есло, в котором предки ее когда-то слушали службу. Тут она закурила маниль
скую сигару (привычка, вывезенная с Востока) и раскрыла молитвенник.
То был томик, переплетенный в шитый золотом бархат, который Мария, короле
ва Шотландская, держала в руках на эшафоте, и доверчивый глаз еще угадыва
л темное пятно, оставленное, говорили, каплей королевской крови. Но какие
благочестивые мысли будило оно в Орландо, какие злые страсти убаюкивало,
Ц кто же скажет, зная, что из всех встреч людских встречи с божеством Ц с
амые непостижимые? Романисты, поэты, историки Ц все топчутся под этой дв
ерью; да и сам верующий едва ли вам ее приоткроет, ибо разве он более други
х готов к смерти или спешит раздать свое имущество? Не держит ли он ничуть
не меньше горничных и лошадей, чем другие? Что не мешает ему придерживать
ся веры, которая, он говорит, доказывает суетность всех благ земных, а смер
ть делает желанной. Молитвенник королевы, помимо кровавого пятна, хранил
локон ее волос и крошки пирога; Орландо прибавила к этим сувенирам еще и т
абачные разводы; она покуривала, читала, и вся эта смесь Ц локон, кровавое
пятно, пирог, табак Ц ее настраивала на высокий лад, и лицо обретало впол
не приличное обстоятельствам смиренное выражение, хотя, кажется, она не
имела никаких отношений с обычным Богом. Нет, однако, ничего надменней, не
т ничего пошлей, чем утверждать, что имеется лишь один Бог и лишь одна рели
гия, а именно исповедуемая говорящим. У Орландо, кажется, была собственна
я вера. Со всем религиозным пылом она рассуждала сейчас о своих грехах и с
лабостях, вкравшихся в душу. Буква «С», рассуждала она, сущий змей в садах
поэтова рая. Как ни старалась она их избегнуть, эти зловредные свистящие
рептилии заполнили первые строфы «Дуба». Но что «С»? «С» Ц пустяки в срав
нении с окончанием «ащий». Причастие настоящего времени Ц это просто дь
явол собственной персоной, думала Орландо (раз уж мы в таком месте, где нел
ьзя не верить в дьявола). Избегать же искушений Ц первейший долг поэта, за
ключила она, ведь раз путь в душу лежит через ухо, значит, и поэзия может ве
рнее совратить и разрушить, чем пушечный порох и блуд. Служение поэта Ц с
амое высокое служение, продолжала она рассуждать. Слова его поражают цел
ь, когда другие летят мимо. Глупая песенка Шекспира больше помогает отве
рженным и нищим, чем все на свете проповедники и филантропы. Никакого вре
мени, никаких усилий не жалко, лишь бы приладить передаточные средства к
нашим идеям. Надо обрабатывать слово до тех пор, пока не сделается тончай
шей оболочкой мысли. Мысли божественны… Короче говоря, совершенно очеви
дно, что она вернулась в границы собственной религии, которые время лишь
укрепило в ее отсутствие, и теперь стремительно набиралась нетерпимост
и.
«Я расту», Ц подумала она, взяв наконец свечу. Ц Я расстаюсь с иллюзиями,
Ц сказала она, захлопнув молитвенник королевы Марии, Ц быть может, что
б набраться новых. Ц И она спустилась к гробам, где лежали кости ее предк
ов.
Но даже кости предков Ц сэра Майлза, сэра Джерваса и прочих Ц что-то утр
атили в ее глазах с тех пор, как Рустум Эль Сади махнул тогда рукой на азиа
тской горе. Каким-то образом тот факт, что всего каких-нибудь триста Ц че
тыреста лет тому назад эти скелеты были людьми и не хуже современных выс
кочек стремились к месту под солнцем, которого и добивались, стяжая дома
и титулы, ленты и подвязки, как оно выскочкам положено, тогда как поэты, лю
ди высокого духа и образования, предпочитали одиночество и тишину, за ка
ковое предпочтение теперь и расплачиваются нищетой, выкликают газеты н
а Стрэнде или пасут овец в лугах, Ц каким-то образом факт этот был ей прот
ивен. Она вспомнила о египетских пирамидах, о том, какие кости лежат под ни
ми, покуда она торчит в своем склепе; и просторные, пустые горы над Мраморн
ым морем на миг ей показались более уютным пристанищем, чем огромный зам
ок, где у каждой постели есть одеяло и серебряная крышка у каждого серебр
яного блюда.
«Я расту, Ц думала она, взяв свечу. Ц Я теряю иллюзии, но, быть может, обрет
у новые». И она отправилась длинной галереей к своей спальне. Да, это будет
, конечно, нелегко. Зато как интересно, как увлекательно, думала она, вытяг
ивая ноги перед камином (поблизости не было матросов) и наблюдая свое соб
ственное продвижение как бы среди высоких зданий Ц свое собственное пр
одвижение по прошлым дням.
Как мальчиком любила она звук, непроизвольный взрыв вокабул считая поэз
ией самой! Потом Ц наверное, из-за Саши, из-за разочарования Ц в высокое б
езумство упала капля черноты, и порывистость обернулась скучливой лень
ю. В душе открылись темные, запутанные закоулки, и, чтобы их обшарить, пона
добился светильник; стихи уж не годились, в ход шла проза; она вспомнила, к
ак зачитывалась этим доктором из Норвича, Брауном, его книга и сейчас у не
е под рукой. Тут, в тиши, после эпизода с Грином она поклялась воспитать в с
ебе Ц да не сразу дело делается, на это века уходят Ц дух сопротивления.
«Что хочу, то и пишу», Ц сказала она себе и намарала двадцать шесть томов.
Но вот после всех странствий, приключений, глубоких раздумий, превращени
й туда-сюда она еще не полностью сложилась. Что готовит ей будущее Ц Бог
весть. Она меняется непрестанно, и это может продолжаться вечно. Бастион
ы мысли, навыки, казавшиеся незыблемее каменных твердынь, рассеиваются,
как дым, от малейшего прикосновения чужого ума, обнаруживая голое небо, п
рохладное мерцание звезд. Тут она подошла к окну и, несмотря на холод, его
отворила. Подставила лицо и плечи сырому ночному ветру. Послушала, как тя
вкает лисица, как шуршит ветками фазан. Как снег, шелестя, плюхается с крыш
и.
Ц Ей-богу, Ц крикнула она, Ц тут в тысячу раз лучше, чем в Турции! Рустум,
Ц крикнула она, стараясь переспорить цыгана (эта новая черточка Ц спос
обность держать в уме какой-то довод, продолжая спорить с тем, кого нет в н
аличии, дабы его опровергнуть Ц лишний раз доказывает, что душа ее продо
лжала развиваться), Ц нет, ты ошибся, Рустум. Тут куда лучше, чем в Турции. Л
окон, пирог, табак Ц вот ведь из какой состоим мы дребедени, Ц сказала он
а (вспомнив молитвенник королевы Марии). Ц Что за фантасмагория наша душ
а, какая свалка противоречий! То, отрекшись от своего рода-племени, мы уст
ремляемся к Сионским высотам, а в следующий миг от запаха заросшей садов
ой тропки, от пения дроздов ударяемся в слезы. Ц И, как всегда подавленна
я неисчислимостью материй, взывающих к объяснению, не давая притом ни ма
лейшего намека на свой сокровенный смысл, она швырнула за окно манильску
ю сигару и отправилась спать.
Наутро под влиянием своих раздумий она достала перо, бумагу и заново усе
лась за поэму «Дуб», ибо иметь вдоволь бумаги и чернил, когда вы уж притерп
елись было к ягодам и полям черновиков, Ц невообразимая благодать. И, с о
тчаянием и отвращением вымарав одну строку, она с блаженным восхищением
вписывала другую, когда тень упала на страницу. Она поскорей спрятала ру
копись.
Окно выходило на самый укромный дворик, и она распорядилась никого к ней
не пускать, тем более что никого не знала, да и сама Ц по закону Ц была неи
звестной, а потому она сперва удивилась этой тени, потом пришла в негодов
ание, потом (когда подняла глаза и увидела ее источник) развеселилась дон
ельзя. Ибо тень была знакомая, уморительная тень, это как пить дать была те
нь эрцгерцогини Гарриет Гризельды из Финстер-Аархорна-Скок-оф-Бума, что
в румынских землях.
Она скакала через двор в той же своей амазонке и плаще. Она ни на волос не и
зменилась. Так вот из-за кого пришлось бежать из Англии! И это Ц страшное
исчадие, это Ц роковая дичь! От одной мысли, что она бежала аж до самой Тур
ции, чтобы спастись от этих чар (ну не чушь ли?), Орландо вслух расхохоталас
ь. Во всей фигуре было что-то невыразимо потешное. Больше всего она напоми
нала, как и прежде думалось Орландо, какого-то идиотского зайца. Такие же
выпученные глаза, втянутые щеки и что-то высокое на голове. Вот Ц замерла
, совсем как заяц, когда сел торчком во ржи и думает, что никто его не видит,
и уставилась на Орландо, которая в свою очередь на нее смотрела из окна. Та
к наблюдали они друг друга некоторое время, пока наконец Орландо не приш
лось пригласить ее зайти, и вот обе дамы уже обменивались любезностями, п
ока эрцгерцогиня отряхивала снег с плаща.
Ц Черт бы побрал это бабье, Ц сама с собой говорила Орландо, подходя к бу
фету, чтобы налить стакан вина, Ц ни на минуту не оставят в покое человек
а. Суетливей, настырней, прилипчивее их нет никого на свете! Из-за такого ч
учела я рассталась с Англией, и вот… Ц Тут она обернулась, чтобы поставит
ь поднос перед эрцгерцогиней, и увидела: на месте эрцгерцогини сидел выс
окий господин в черном. Груда одежды была навалена в камин. Орландо была н
аедине с мужчиной.
Вынужденная вдруг вспомнить про свою женственность, о которой начисто з
абыла, и про его пол, достаточно несхожий с ее собственным, чтобы внушать т
ревогу, Орландо почувствовала, что вот-вот упадет в обморок.
Ц Ах! Ц вскрикнула она, хватаясь за бок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32