Она гостит при английском дворе. Королева ей куз
ина. Король Ц дивный малый, но редко когда трезвый ложится спать. Тут снов
а пошли хихи-хаха. Короче говоря, ничего не оставалось, как только приглас
ить ее войти и угостить вином.
В комнатах ее повадки обрели надменность, естественную для румынской эр
цгерцогини; и, если бы не редкие для дамы познания в винах и не здравые суж
дения об оружии и обычаях охотников ее страны, беседа была бы, пожалуй, нат
янутой. Наконец, вскочив со стула, она объявила, что навестит его завтра, о
твесила новый щедрый реверанс и удалилась. На другой день Орландо ускака
л верхом. На следующий поворотил ей спину; на третий задернул шторы. На чет
вертый день шел дождь, и, не желая заставлять даму мокнуть и сам не прочь н
емного развеяться, он пригласил ее зайти и поинтересовался ее мнением о
доспехах одного из своих предков Ц работа ль это Топпа или Якоби? Сам он с
клонялся к Топпу. Она придерживалась иного мнения, какого Ц не так уж важ
но. Куда важней для нашей истории, что в доказательство своего суждения о
выделке скреп эрцгерцогиня Гарриет взяла золотые поножи и примерила на
ноги Орландо.
О том, что он обладал парой прекраснейших ног, на каких когда-нибудь стаив
ал юный вельможа, Ц уже упоминалось.
То, как именно закрепила она наколенник, или ее склоненная поза, или долго
е затворничество Орландо, или естественное притяжение полов, или бургун
дское, или огонь в камине Ц можно винить любое из названных обстоятельс
тв; ведь что-то, разумеется, приходится винить, когда благородный лорд с в
оспитанием Орландо, принимая у себя в доме даму, которая старше его чуть н
е вдвое, с лицом в аршин длиной, выкаченным взором и вдобавок нелепо одета
в мантилью с капюшоном, Ц и это в теплое время года! Ц что-то да приходит
ся винить, когда такой благородный лорд, вдруг обуянный какой-то неудерж
имой страстью, выскакивает за дверь.
Но что за страсть, позволительно спросить, могла бы это быть? Ответ двулик
, как сама Любовь. Ибо Любовь… но оставим Любовь на минутку в покое, а произ
ошло вот что.
Когда эрцгерцогиня Гарриет Гризельда припала к его ноге, Орландо вдруг,
непостижимо, услышал в отдалении трепет крыл Любви. Дальний нежный шелес
т ее плюмажа всколыхнул в нем тысячи воспоминаний: сень струй, нега в снег
у, предательство под рев потопа; шорох, однако, близился; Орландо дрожал, к
раснел и волновался, как, он думал, уж никогда не будет волноваться, и гото
в был протянуть руки и усадить к себе на плечо птицу красоты; но тут Ц о уж
ас! Ц раскатился мерзкий звук, как будто, кружа над деревом, каркали воро
ны; и воздух потемнел от жестких черных крыльев; скрежетали голоса; летал
и клочья соломы, сучья, перья; и на плечо к Орландо плюхнулась самая тяжела
я и мерзкая из птиц Ц стервятник. Тут-то он и бросился за дверь и послал св
оего лакея проводить эрцгерцогиню Гарриет к ее карете.
Потому что Любовь, к которой мы наконец можем вернуться, имеет два лица: од
но белое, другое черное; два тела: одно гладкое, другое волосатое. Она имее
т две руки, две ноги, два хвоста Ц словом, всего по паре и непременно из сов
ершенных противоположностей. В данном случае, любовь Орландо начала сво
й лет, обратив к нему белое лицо и сверкая гладким, нежным телом. Она близи
лась, близилась, овевая его небесным восторгом. Но вдруг (возможно, при вид
е эрцгерцогини) она шарахнулась, резко повернула и явилась уже в черном, в
олосатом, гнусном виде; и вовсе не Любовь, не птица рая Ц стервятник похот
и с мерзейшим грубым стуком уселся на его плечо. Вот почему он бежал, вот п
очему позвал лакея.
Но не так-то просто выгнать эту гарпию. Мало того что эрцгерцогиня и не ду
мала съезжать от булочника, Орландо каждую ночь терзали мерзкие фантомы
. И к чему, скажите, обставлять дом серебром и увешивать стены шпалерами, к
огда в любой момент вымазанная пометом птица может плюхнуться к вам на п
исьменный стол? Она была тут как тут, металась между стульев; он видел, как
она нелепо шлепала по галереям. Или тяжко усаживалась на экран камина. Он
гнал ее, она являлась опять и стучалась клювом в стекло, пока его не разобь
ет.
И поняв, что в доме просто невозможно жить и необходимо предпринять каки
е-то шаги, чтобы безотлагательно положить этому конец, Орландо сделал то,
что всякий молодой человек сделал бы на его месте, и попросил короля Карл
а отправить его послом в Константинополь. Король ходил по Уайтхоллу. С Не
лл Гуин под ручку
Нелл Гуин (1650 Ц 1687) Ц торговка апельсинами, любовница Карла II, знаменит
ая актриса своего времеии.
. Она в него кидалась орешками. «Вот жалость, Ц вздохнула эта влюбле
нная дама, Ц такие чудные ноги покидают отечество!» Меж тем Парки были не
преклонны; она могла всего лишь послать вслед Орландо воздушный поцелуй.


ГЛАВА 3

Ужасно неудобно и досадно, что именно об этой фазе Орландовой карьеры, ко
гда он играл столь значительную роль в жизни своей страны, мы не располаг
аем почти никакими сведениями, на которые могли бы опереться. Мы знаем, чт
о должность свою он исправлял на удивление прекрасно Ц чему порукой гер
цогский титул и орден Бани. Знаем, что не без его участия состоялись весьм
а деликатные переговоры короля Карла с турками Ц о чем свидетельствуют
грамоты и протоколы, хранимые в государственных архивах. Но тут грянула
революция, пошли эти пожары и так испортили и спутали все прочие бумаги, с
одержавшие сколько-нибудь достоверные сведения, что того, чем мы распол
агаем, плачевно мало. Часто важнейшее сообщение темнит обугленная полос
а. Часто, когда кажется, вот-вот раскроется тайна, сотню лет томившая исто
риков, и пожалуйста Ц в манускрипте такая дыра, что хоть палец туда засов
ывай. Мы сделали все от нас зависящее, чтобы по жалким обгорелым клочьям в
оссоединить картину; но нередко нам приходилось кое-что и домыслить, при
бегнуть к допущению, а то и пустить в ход фантазию.
День Орландо проходил, надо думать, следующим образом. Около семи часов о
н вставал от сна и, накинув на себя длинный турецкий халат и закурив манил
ьскую сигару, облокачивался о перила. Так стоял он, отрешенно озирая раск
инувшийся внизу город. Купола Айя-Софии и все прочее плыло в утреннем гус
том тумане; постепенно туман рассеивался, все становилось на якорь; вот р
ека, вот Галатский мост; зеленые тюрбаны безносых и безглазых пилигримов
, просящих подаяния; дворняга роется в отбросах; женщины, закутанные в шал
и; несчетные ослики, конники с длинными шестами. Потом все это оглашалось
щелканьем бичей, звоном гонгов, призывами к молитве, хлопаньем хлыстов, г
ромом кованых колес, а спутанный кислый запах ладана, специй и закваски д
остигал до самой Перы, будто сам шумный, пестрый, дикий народ обдавал ее св
оим дыханием.
Что может, рассуждал Орландо, озирая уже блистающий на солнце вид, что мож
ет разительнее отличаться от Кента и Суррея, от Лондона и Танбридж-Уэлса
Танбридж-Уэ
лс Ц место неподалеку от Лондона, известное своими минеральными источн
иками.
? Справа и слева негостеприимно высились голые каменистые громады
азиатских гор, то тут то там лепился к ним унылый замок разбойничьего гла
варя; но нигде Ц ни пасторской усадьбы, ни помещичьего дома, ни хижины, ни
дуба, вяза, фиалки, дикого шиповника, плюща. Ни тебе живой изгороди, чтобы б
ыло где расти папоротнику, ни лужайки, чтобы пастись овце. Дома сплошь бел
ые и голые Ц как яичная скорлупка. И то, что он, англичанин до мозга костей,
мог так безудержно упиваться этим диким видом, смотреть и смотреть на эт
и тропы и дальние вершины, затевая одинокие пешие вылазки, куда не ступал
а ни одна нога, кроме пастушьей и козьей; мог так нежно любоваться цветами
, пренебрегавшими сезоном; любить грязную дворнягу больше даже, чем свои
х борзых; так жадно ловить ноздрями едкий, жесткий запах этих улиц, Ц сам
ого его удивляло. Уж не согрешил ли кто из предков-крестоносцев с простой
черкешенкой, рассуждал он, Ц находил это вероятным, усматривал в своей к
оже некоторую смугловатость и, вернувшись в комнаты, удалялся в ванну.
Час спустя, надушенный, завитой и умащенный, он принимал секретарей и про
чих высокочиновных лиц, один за другим вносивших красные ларцы, послушны
е лишь его золотому ключику. В них содержались сверхважные бумаги, от кот
орых ныне сохранились лишь обрывки Ц где росчерк, где печать, твердо вле
пленная в лоскут обгорелого шелка. Так что о содержании их мы судить не мо
жем, свидетельствуем только, что всеми этими печатями и сургучом, цветны
ми ленточками, прикрепляемыми там и сям, как должно, выписыванием титуло
в, круглением заглавных литер, взмахами росчерков Орландо занимался до в
ремени роскошного обеда, блюд приблизительно из тридцати.
После обеда лакеи возвещали, что карета цугом подана к подъезду, и Орланд
о, предшествуемый лиловыми янычарами, на бегу обмахивающимися исполинс
кими веерами из страусовых перьев, отправлялся с визитами к другим посла
м и важным лицам государства. Церемония неукоснительно повторялась. Доб
ежав до нужного двора, янычары стучали веерами по главным воротам, и те не
медля распахивались, обнаруживая великолепную залу. Там сидели две фигу
ры, обыкновенно мужчина и женщина. Происходил обмен глубокими поклонами
и реверансами. В первой зале допускался разговор лишь о погоде. Заметив, ч
то нынче дождливо либо ясно, холодно либо жарко, посланник переходил в сл
едующую залу, где снова ему навстречу вставали две фигуры. Здесь полагал
ось сопоставить, как место обитания, Константинополь с Лондоном; посланн
ик говорил, естественно, что он предпочитает Константинополь, тогда как
хозяева его, естественно, предпочитали Лондон, хоть им и не случалось там
бывать. В следующей зале подобало несколько распространиться о здоровь
е короля Карла и султана. В следующей обсуждалось здоровье посла и жены х
озяина, но уже в меньших подробностях. В следующей посол восхищался хозя
йской мебелью, хозяин же воспевал наряд посланника. В следующей подавали
сь сладости, и хозяин сетовал на их несовершенства Ц посол их превознос
ил. В конце концов в завершение церемонии раскуривался кальян и выпивала
сь чашечка кофе; но, хотя жесты, свойственные курению и питью, воспроизвод
ились со всею точностью, в трубке не было табака, как не было и кофе в чашке,
ибо, не будь соблюдены эти предосторожности, никакой бы организм не выде
ржал таких излишеств. Ведь, не успевал он откланяться в одном месте, посол
отправлялся в другое, церемония повторялась в таком же точно порядке у с
еми или восьми других важных особ, и нередко только поздно вечером добир
ался он до дому. Хотя Орландо исправлял эти обязанности дивно и не мог отр
ицать, что они, пожалуй, составляют важнейшую часть дипломатической служ
бы, они его, бесспорно, утомляли, а порой наводили на него такую тоску, что о
н предпочитал ограничиться обществом своих борзых. С ними, слуги слышали
, он разговаривал на своем родном языке. А иной раз, говорят, он поздно ночь
ю выходил из собственных ворот в таком камуфляже, что часовые его не узна
вали. И смешивался с толпой на Галатском мосту, или слонялся по базарам, ил
и, сбросив обувь, присоединялся к молельщикам в мечети. Однажды, когда он с
казался больным и даже в лихорадке, пастухи, гнавшие на рынок своих козло
в, рассказывали, что видели на вершине горы английского лорда и слыхали, к
ак он молился своему Богу. Было решено, что это сам Орландо, молитва же его
была не что иное, как декламация собственных стихов, поскольку известно
было, что он все носит на груди толстый манускрипт; и слуги, подслушивавши
е у двери, слышали, что он что-то бормочет нараспев, когда останется один.

Вот по таким-то клочкам приходится нам воссоздавать картину жизни и обл
ик Орландо того времени. Еще и посейчас имеют хождение слухи, легенды, ане
кдоты зыбкого и недостоверного свойства о жизни его в Константинополе (и
з них мы привели лишь немногие), призванные доказать, что тогда, во цвете л
ет, он обладал той властью зажигать воображение и приковывать взоры, кот
орая живит воспоминания долго еще после того, как их бессильны удержать
средства более вещественные. Власть эта Ц таинственная власть, и зиждет
ся она на блеске красоты, великолепии имени и редком, неизъяснимом даре, к
оторый мы назовем, пожалуй, обаянием и на этом успокоимся. «Миллионы свеч
ек», как говорила Саша, горели в нем, хоть ни единой он не давал себе труда з
ажечь. Ступал он, как олень, ничуть не беспокоясь о своей походке. Он разго
варивал самым обычным голосом, а эхо отзывалось серебряным гонгом. И слу
хи его окутывали. Он превратился в предмет обожания многих женщин и неко
торых мужчин. Они вовсе не стремились с ним беседовать, ни даже его видеть
, достаточно бывало вызвать перед своим внутренним взором Ц особенно ко
гда вокруг красиво, когда закат Ц образ безукоризненного джентльмена в
шелковых чулках. Его власть распространялась на бедных и необразованны
х в точности, как и на богатых. Пастухи, цыгане, погонщики ослов и поныне ра
спевают песенку про английского лорда, «кинувшего смарагд в поток», пове
ствующую, несомненно, об Орландо, который как-то в минуту ярости, а не то по
д влиянием винных паров сорвал с себя ожерелье и швырнул в фонтан, откуда
его и выудил паж. Но власть эта, как хорошо известно, часто сопряжена с пре
дельной замкнутостью характера. У Орландо, пожалуй, не было друзей. Не зам
ечено ни одной его связи. Некая благородная дама проделала весь долгий п
уть из Англии только для того, чтобы быть к нему поближе, и докучала ему св
оим вниманием, а он тем временем продолжал столь неустанно исполнять сво
и обязанности, что и двух с половиной лет не прослужил послом на мысе Горн
, как король Карл уже объявил о своем намерении пожаловать ему высочайши
й титул во дворянстве.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32