У нее
хранилось немало ин-кварто и ин-фолио, часто содержавших сонет в ее честь
, а то, бывало, и локон. Но эти несчетные томики, яркие, неразличимые, эфемерн
ые, бесконечно ее удивляли. Все сочинения Шекспира стоили полкроны и уме
щались в кармане. Прочесть их не представлялось возможным при столь мелк
ой печати, но все равно Ц что за чудо! «Сочинения» Ц сочинения всех писат
елей, каких она знала, о каких слышала, и еще многих, многих других заполня
ли от края до края длинные полки. На столах и на стульях громоздились еще «
сочинения», и эти, она обнаружила, полистав страницы, часто были сочинени
я о других сочинениях сэра Николаса и еще многих других, которых она по не
ведению, раз их напечатали и переплели, тоже зачислила в гении. Она наказа
ла изумленному книгопродавцу прислать ей все сколько-нибудь стоящее и в
ышла из лавки.
Она свернула в Гайд-парк, знакомый ей исстари (вот под тем расщепленным вя
зом упал, помнится, герцог Гамильтон, насквозь пронзенный лордом Муном), и
губы ее, часто этим грешившие, стали складывать в дурацкую песенку слова
телеграммы: жизнь Ц литература Ц Грин Ц пресмыкается Ц Бара-Бек Ц Ли
мпомпоний, так что сторожа на нее поглядели с опаской и склонялись к поло
жительному мнению о ее здравом уме, только разглядев у нее на шее жемчужн
ое ожерелье. Она захватила в книжной лавке пачку газет и журналов и, након
ец устроившись под вязом, обложившись ими, принялась старательно изучат
ь благородное искусство прозы в исполнении этих мастеров. В ней оставало
сь еще много наивного: что-то священное мнилось ей в самой расплывчатост
и газетной печати. Лежа опираясь на локоть, она взялась за статью сэра Ник
оласа о сочинениях человека, которого знавала когда-то: Джона Донна. Но он
а нечаянно расположилась у самого Серпантина. Лай несчетных собак звене
л у нее в ушах. Вокруг непрестанно шуршали колеса. Над головой вздыхала ли
ства. То и дело оборчатая юбка в сопровождении пары литых ярко-красных бр
ючин у самого ее носа пересекала траву. Раз гигантский резиновый мяч уго
дил на газету. Синее, оранжевое, лиловое, красное врывалось сквозь прорех
и в листве и заигрывало с изумрудом у нее на пальце. Она отвлекалась. То по
смотрит в газету, то в небо; то вниз посмотрит, то вверх. Жизнь? Литература? П
еревоплотить одно в другое? Но это ведь чудовищно трудно! А как бы Ц опять
эти ярко-красные брючины, Ц а как бы это выразил, например, Аддисон? Пожал
уйста Ц две собаки, и обе на задних лапах, Ц как бы, скажем, передал это Лэ
м Чарльз Лэм
(1775 Ц 1834) Ц знаменитый эссеист; разработал жанр романтического, поэтическ
ого очерка; мастер стиля.
? Она читала сэра Николаса и его приятелей (когда ее не отвлекали), и у
нее создалось впечатление Ц она встала и прошлась по травке, Ц впечатл
ение Ц очень неприятное впечатление, Ц что никогда, никогда не следует
выражать собственных мыслей. (Она стояла на берегу Серпантина. Он отлива
л свинцом; паучками скользили от берега к берегу лодки.) Они создают впеча
тление, что каждый обязан вечно, вечно писать, как кто-то другой. (Слезы нак
ипали у нее в глазах.) Нет, правда, думала она, подпихивая ногой игрушечную
лодочку, я, конечно, так не сумею (тут статья сэра Николаса, как это со стать
ями бывает через десять минут по прочтении, встала у нее перед глазами, вс
я целиком, вместе с комнатой сэра Николаса, его лицом, его кошкой, письменн
ым столом и освещением дня), нет, я, конечно, так не сумею, продолжала она, ра
ссматривая статью уже под этим углом зрения, Ц сидеть с утра до вечера в
кабинете, да это и не кабинет никакой, а обшарпанная гостиная, сидеть в окр
ужении хорошеньких мальчиков и рассказывать им анекдоты, но строго без п
ередачи, о том, что Таппер сказал про Смайлза
Мартин Фаркар Таппер (1810 Ц
1889) Ц автор «Философии в пословицах» (рифмованных банальных изречений, и
мевших огромный успех у публики); Сэмюэл Смайлз (1812 Ц 1904) Ц популярный авто
р жизнеописаний и нравоучительных трактатов.
; и потом (она уже горько рыдала), у них у всех такой мужественный скла
д; и потом Ц я терпеть не могу герцогинь, я ненавижу пирожные; и пусть я, пол
ожим, бываю стервозной, но никогда мне не научиться быть стервозной в так
ой уж степени, и как я стану критиком, как буду создавать образцы современ
ной прозы? А, пропади все пропадом! Ц крикнула она и так пнула со стапелей
игрушечный пароходик, что эта бедная посудина чуть не потонула в свинцов
ых волнах.
Тут надо заметить, что, когда вы не в настроении (как выражаются няни) Ц а с
лезы все еще стояли в глазах у Орландо, Ц предмет, на который вы смотрите,
не остается собой, но превращается в другой предмет, гораздо больше и важ
ней, хотя он как будто и тот же. Если вы посмотрите не в настроении на Серпа
нтин, его волны станут огромными, как на Атлантике; игрушечные лодочки сд
елаются неотличимыми от океанских лайнеров. И Орландо спутала игрушечн
ый кораблик с бригом своего супруга, а поднятую собственной ногой волну
приняла за водяную глыбу у мыса Горн; и, глядя на взбирающуюся по зыби игру
шку, она видела, как корабль Бонтропа взбирается по огромной стеклянной
стене: он взбирался все выше и выше, над ним нависал смертельный гребень, о
н скрылся в смертоносной пучине. «Утонул!» Ц ахнула она в ужасе, но вот он,
целый и невредимый, показался среди уточек по ту сторону Атлантического
океана.
Ц Какое счастье! Ц крикнула она. Ц Какое счастье! «Где тут телеграф? Ц
подумала она. Ц Надо срочно телеграфировать Шеллу, ему рассказать…»
И, повторяя попеременно «лодочка на Серпантине» и «счастье», каковые пон
ятия были нерасчленимы и означали в точности одно и то же, она заторопила
сь к Парк-лейн.
Ц Лодочка, лодочка, лодочка, Ц повторяла она, все более уверяясь, что не с
татья Ника Грина о Джоне Донне, не восьмичасовой рабочий день, не закон об
охране труда на свете самое главное, но что-то тщетное, дикое, буйное, за чт
о отдаешь жизнь; красное, лиловое, синее; взмет, всплеск, как эти гиацинты (о
на шла мимо клумбы); свободное от грязи, зависимости, людской заразы, забот
ы о себе подобных; нелепое и смешное, «как мой гиацинт, ой, что я, мой муж Бон
троп: вот оно, вот Ц игрушечная лодочка на Серпантине, счастье Ц счастье
». Так она говорила вслух, пережидая движение у Стэнхоуп-гейт, потому что,
когда живешь с мужем только в безветрие, начинаешь вслух говорить глупос
ти на Парк-лейн Ц это неизбежно. Живи она с ним круглый год, в любую погоду
, как предписывала королева Виктория, Ц тогда бы дело другое. Ну а так мыс
ль о нем в нее вдруг ударяет молнией. Хочется непременно, немедленно с ним
поговорить. Ей было решительно все равно, какой у нее получится вздор и Ц
как это губительно повлияет на повествование. Статья Ника Грина повергл
а ее в пучину отчаяния, игрушечная лодочка на Серпантине подбросила ее н
а вершины восторга. И она повторяла: «Счастье, счастье», стоя и пережидая у
личное движение.
Но движение в этот весенний вечер было густое, и она долго стояла на троту
аре, повторяя «счастье, счастье» и «лодочка на Серпантине», покуда власт
ь и богатство Англии, как отлитые в плащах и цилиндрах, сидели по пролетка
м, викториям и ландо. Будто золотая река застыла и золотыми брусками пере
городила Парк-лейн. Дамы держали в руках коробочки с визитными карточка
ми; господа поигрывали золотыми набалдашниками меж колен. Она стояла вос
хищенно, благоговейно. Только одна-единственная мысль ей мешала, мысль, з
накомая всякому, кто наблюдал огромных слонов или китов невозможных раз
меров, а именно: как исхитряются эти левиафаны, которым, очевидно, претит в
сякое волнение, перемена, движение, как исхитряются они производить себе
подобных? Вероятно, думала Орландо, глядя на величавые, недвижные лица, вр
емя размножения для них миновало: это плоды, свершение; то, что она наблюда
ла, Ц триумф эпохи. Сидят Ц торжественные, роскошные. Но вот полицейский
уронил руку Ц поток тронулся, хлынул. Монолит великолепных предметов р
аскололся, рассеялся, скрылся на Пиккадилли.
И она пересекла Парк-лейн и вошла в свой дом на улице Керзона, где при цвет
ении таволги можно будет вспомнить про карканье дупелей и очень старого
человека с ружьем.

Можно вспомнить, думала она, переступая порог своего дома, что говорил ло
рд Честерфилд, Ц но у нее вдруг отшибло память. Тихая прихожая восемнадц
атого века Ц где лорд Честерфилд (она так и видела) вот сюда клал шляпу, во
т сюда вешал плащ, столь изящно, великолепно, что одно наслаждение смотре
ть, Ц вся была завалена свертками. Пока она сидела в Гайд-парке, книгопро
давец исполнил ее заказ, и дом был буквально забит Ц пачки сваливались с
лестницы Ц полным собранием викторианской литературы, обернутой в бум
агу и аккуратно перевязанной веревками. Она захватила в спальню сколько
могла унести, приказала лакею принести остальное и, поспешно разрезав не
счетные веревочки, тут же оказалась в окружении несчетных томов.
Привычная к малым литературам шестнадцатого, семнадцатого и восемнадц
атого веков, Орландо ужаснулась последствиям своего заказа. Потому что д
ля самих викторианцев великая литература означала вовсе не четыре вели
ких, раздельных, четко выделенных имени, но четыре великих имени, вкрапле
нных и погруженных в массу Смитов, Дик-сонов, Блэков, Милманов, Боклей, Тэн
ов, Пейнов, Тапперов, Джеймсонов
Александр Смит (1830 Ц 1867) Ц популярный поэт св
оего времени, часто пародируемый; Ричард Уотсон Диксон (1833 Ц 1900) Ц лирик, ис
торик Церкви; Уильям Блэк (1841 Ц 1898) Ц плодовитый романист; Генри Харт Милма
н (1791 Ц 1868) Ц автор стихотворных драм и истории евреев; Генри Томас Бокль (1821
Ц 1862) Ц автор «Истории цивилизации в Англии»; Ипполит Тэн (1828 Ц 1893) Ц францу
зский философ, историк и критик; Джон Говард Пейн (1791 Ц 1852) Ц американец, авт
ор популярных песен, или Джеймс Пейн (1830 Ц 1898) Ц автор многочисленных роман
ов; Анна Джеймсон (1794 Ц 1869) Ц плодовитая эссеистка, писавшая о женских проб
лемах, а также литературный критик.
Ц громких, шумных, выдающихся и требовавших к себе не меньше внима
ния, чем все остальные. Благоговение Орландо
перед печатным словом подверглось нелегкому испытанию, но, придвинув кр
есло к окну, чтобы лучше поймать скудный свет, продирающийся меж высоких
домов Мэйфэра, она честно старалась прийти к определенному выводу.
Ну а ясно, что существует только два способа прийти к определенному выво
ду относительно викторианской литературы: первый способ Ц исписать ше
стьдесят томов в осьмушку и второй Ц уложиться в шесть строк, вот с эту дл
иной. Из двух способов соображения экономии Ц ибо время поджимает Ц ди
ктуют нам выбрать второй, и мы, стало быть, продолжаем. Орландо пришла к вы
воду (открыв полдюжины томов), что, как ни странно, в них нет ни одного посвя
щения знатному вельможе; далее (перерыв огромную кипу мемуаров), что у мно
гих авторов родословное древо куда меньше ее собственного; далее, что кр
айне неуместно обертывать сахарные щипцы стофунтовой бумажкой, когда м
исс Кристина Россетти
Кристина Россетти (1830 Ц 1894) Ц знаменитая поэтесса (о которой В
ирджиния Вулф написала эссе «Я Ц Кристина Россетти»).
к вам приходит пить чай; далее (было тут множество приглашений на об
еды по случаю столетних юбилеев), что литература, съев все эти обеды, не мо
жет не стать корпулентной; далее (ее приглашали на множество лекций о вли
янии того-то на то-то; о возрождении классики; о восхождении романтизма и
о других столь же увлекательных предметах), что, наслушавшись всех этих л
екций, литература не может не стать скучной; далее (она приняла участие в п
риеме, данном одной знатной дамой), что облаченная в такие меха литератур
а не может не быть респектабельной; далее (она посетила звуконепроницаем
ый кабинет Карлейля в Челси), что гений, нуждающийся в таких ухищрениях, не
может не быть исключительно тонким; и наконец, она пришла к самому важном
у выводу, но мы и так уже давно вышли за рамки отпущенных нам шести строк и
потому здесь его опустим.
Придя к этому выводу, Орландо еще долго стояла и глядела в окно. Ведь когда
приходишь к какому-то важному выводу Ц это как будто ты закинул за сетку
мяч и ждешь, когда тебе его перебросят обратно. Интересно, гадала она, что
ей такое теперь пошлет бледное небо над домом лорда Честерфилда? Так она
долго стояла, гадая, ломая пальцы. И вдруг она вздрогнула Ц и тут бы нам оч
ень не помешало, чтобы Чистота, Невинность и Скромность, как в предыдущем
случае, распахнули дверь и дали нам хоть дух перевести и хорошенько сооб
разить, как бы это поделикатней исполнить свой долг биографа и поднести
читателю то, что придется ведь поднести. Ан не тут-то было. Бросив тогда на
голую Орландо белые покровы и промахнувшись, эти дамы на многие годы ост
авили о ней всякое попечение и теперь, конечно, были заняты кем-то другим.
Но неужто же так ничего и не произойдет линялым мартовским утром, что смя
гчило бы, умерило, скрыло, занавесило, окутало явственное и, что ни говори,
неоспоримое обстоятельство? Итак, Орландо ужасно вздрогнула… ой, слава Б
огу, в эту самую секунду за окном раздалось ломкое, тоненькое, нежное и раз
ъемистое, старомодное дребезжание шарманки, какое и поныне еще производ
ят итальянские музыканты по задворкам. Сочтем же это скромное вмешатель
ство музыкой сфер, и пусть она, стеная и задыхаясь, наполняет звуками эту с
траницу, пока не настанет миг, который Ц отрицать невозможно Ц уже наст
ает; дворецкий заметил; заметила горничная; читатель тоже скоро заметит;
сама Орландо больше не может закрывать на это глаза, Ц пусть шарманка зв
учит, и, как лодочка, качающаяся под музыку на волнах, пусть уносит нас мыс
ль Ц средство передвижения из всех самое несущественное и зыбкое, Ц пу
сть уносит нас через крыши, через задние дворики, где сушится на веревках
белье, дальше, дальше Ц куда?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32