– Наоборот, доктор, свидетель может беседовать с подсудимым. Другое дело, если ты не хочешь говорить со мной.
– Мне нечего сказать.
– Правильно. Побереги свои голосовые связки до завтра.
Брандт молчал. Ему казалось, что эта случайная встреча должна была разрешить конфликт.
– Эй, когда мы с тобой в последний раз виделись, док? – спросил Тайсон, словно ответом должно было быть что-то вроде: «В тот вечер, после последней игры Принстона». Брандт посчитал вопрос риторическим, но Тайсон настаивал:
– Когда?
– В окопе у Стробери-Пэтч.
– Верно. Ну и денек был. Что же случилось потом?
Брандт пожал плечами.
– Не помню.
– В окопе ты сделал мне перевязку, причем очень неплохо.
– Спасибо, – сказал Брандт.
– Хирурги на санитарном судне сказали, что все было выполнено профессионально.
– Это не так уж и много, хотя ничего большего я не мог сделать с такой раной. Я рад, что ты не хромаешь.
– Правда, немного побаливает в сырую погоду.
– Так и должно быть.
– Неужели? Я думал, что все пройдет.
Брандт выпрямился и огляделся по сторонам.
– Наверное, женат?
Брандт кивнул.
– Дети есть?
– Двое. Мальчик и девочка шестнадцати и двенадцати лет.
– Идеальная семья.
– Идеальная.
– Да, я тут месяц назад встретил кое-кого из наших. Белтрана, Скорелло, Садовски, Уолкера и Калана. Они спрашивали о тебе.
Первый раз за все время Брандт улыбнулся, хотя это больше смахивало на гримасу.
– Спрашивали?
– Да. Они беспокоились о твоем здоровье.
Брандт промолчал.
– С Фарли часто встречаешься?
– Время от времени. – Брандт вынул руку из кармана и взглянул на часы. – Мне нужно идти.
Тайсон не придал значения его словам.
– А что произошло с фотографиями?
– Какими фотографиями?
– А теми, док, которые отражают анатомию женского тела.
Брандт шагнул вперед, но Тайсон перекрыл ему путь. Они стояли друг от друга на расстоянии удара, было бы желание.
– Прятать их небезопасно, – продолжал Тайсон. – С тобой может всякое случиться, а они лежат у тебя дома. Пройдет еще десяток лет, и вот однажды кто-то из твоих детей наткнется на папин чемодан, хранящийся еще со времен войны. Плакала тогда твоя посмертная слава. Лучше их сжечь, как бы тяжело ни было.
Брандт сделал жест отрицания.
– Не понимаю, о чем это ты.
– Те, которые я видел, были сделаны тобой в классическом стиле. Тяжело расставаться. Помнишь тот снимок с сетчатым гамаком? Очень умно было со стороны полиции замотать ее в гамак, как сосиску. И всякий раз, как они пробивали ее током во влагалище, гамак дергался, не правда ли? Трудно было удержаться, чтобы не снять такое зрелище.
Брандт огляделся, но улица была пустынной в столь поздний час.
– Послушай, док, – сказал Тайсон насмешливо, – у каждого, безусловно, есть свои странности, но те люди в деревнях, которые мы охраняли, чувствовали боль. Ты помнишь ту женщину, которая скинула после того, как полиция чуть было не утопила ее в колодце? Но что самое отвратительное, так это то, что ты проделывал все эти мерзости прямо перед вьетнамцами. Единственное, что нам оставалось, – прикидываться сумасшедшими, но ты скомпрометировал всех своими проделками.
– Расист, – все, что мог выдавить Брандт.
Тайсон улыбнулся.
– Может быть. А что касается морфия, у меня нет к тебе претензий по поводу смертельной дозы, которую ты мне вкатил. Но мне бы хотелось знать, что случилось с лекарствами, которые якобы пропали?
– Пусти меня, – промычал Брандт.
– К тому же ты был хорошим медиком. Ты не отличался храбростью, но и трусом тебя не назовешь. Ты знал свое дело, хотя все больше по части умения найти подход к больному. Те парни, получившие ранения, были всего лишь мясом для тебя, кстати, как и та женщина в гамаке с электродами в вагине. Ты – одно из самых подлых человеческих существ, с которыми меня когда-либо сводила судьба. Чем ты теперь занимаешься? Называешь себя хирургом-ортопедом? Могу ли я сделать какие-нибудь выводы из этого? Едва ли. Это было бы для меня слишком сложно, ведь я не психоаналитик.
Первый раз Брандт посмотрел Тайсону прямо в глаза:
– Ты с самого начала не любил меня.
– Может быть.
– И я скажу тебе почему. Потому что ты не любишь соперничества. Тебе нравилось быть хозяином, нравилось помыкать раболепствующими пред тобой пеонами. А я был посторонним человеком, закончившим совсем другой колледж, и у меня в отличие от тебя и твоих помешанных была свою работа. Вы все были сдвинуты на том, чтобы служить в первой воздушно-десантной дивизии. Как смешно! Если она считалась элитным соединением, я содрогаюсь при мысли о том, какими же были остальные дивизии.
Тайсон сверлил взглядом Брандта.
– Ты мог бы перевестись куда-нибудь, док.
– Видишь ли, я думал об этом, пока был там. В отличие от всех остальных у меня мозги работали. Ты вообразил себя рыцарем, высоким, красивым, благородным рыцарем, вокруг которого гарцевали сорок вооруженных воинов. А я, видишь ли, был знахарем, пристяжным, чье присутствие доставляло тебе страдание, потому что я напоминал тебе и твоим людям о смерти. Я наблюдал двенадцать месяцев, как ребята осмысливали все это, не говоря ни слова. Но, попав в медпункты и госпитали, где были мои люди, солдаты могли, по крайней мере, вместе оплакивать жертвы. Пока я находился рядом с тобой, я держал рот на замке. Ты ненавидел меня, потому что ребята тянулись ко мне. Но мне не нужно было их признание, признание горстки амеб, не живущих, а существующих на этой земле.
Тайсон кивнул.
– Док, я окажусь лжецом, если скажу, что ты во всем не прав. Но это не меняет сути того, что ты делал и что собой представлял. Или что я делал и чем был по той же причине. Зато я выполнял долг до того рокового дня. До 15 февраля у меня не было ни одного взыскания.
– Ты выполнял свой долг после того, как определил для себя круг обязанностей. Немного нашлось бы офицеров, которые отреагировали бы, как ты, на... тот случай, когда мы выставили в деревне кордон. А все твой комплекс благородного рыцаря. Тебе нравилось морально превосходить всех и каждого. А между прочим, однажды я видел, как ты выходил из публичного дома в Ань Кхе.
– Откуда ты знаешь, что это был публичный дом?
– Видишь ли, прошлое есть прошлое, и нам не стоит стоять здесь, на холоде, и обсуждать то, что произошло почти двадцать лет назад.
– Нет. Нам не стоит также обсуждать это и завтра.
Брандт промолчал.
– Все мы порочны, доктор Брандт.
Стивен порывался уйти.
– Мне пора.
– Минуту, док. Я все еще воин, а ты, насколько я успел заметить, не в лучшей физической форме. Пока у меня есть возможность, я хочу задать тебе один вопрос. Почему ты не донес о том, что случилось в госпитале Мизерикорд?
– А то ты не знаешь? – почти передразнивая, прошипел Брандт.
– Нет. Я думал об этом, но так и не понял, почему ты, ни в чем не замешанный, не сообщил об этом.
– Ну тогда я тебе скажу. Когда до меня впервые дошло, что ты собираешься скрыть этот случай, я почувствовал, как мои пальцы приближаются к твоей шее. И каждое утро я просыпался с улыбкой, спрашивая себя, наступит ли тот день, когда я смогу покрепче сдавить ее. Я знал, что каждый прожитый день без рапорта затягивал тебя в еще большую беду. Первые несколько Дней я немного нервничал, потому что думал, что ты наконец образумишься и подашь мне сигнал. Правда, была мысль о том, что ты уже подал секретный рапорт и что не сегодня-завтра нас под конвоем увезут на базу. Я рисковал и ждал и к концу февраля собирался сбить с тебя спесь. Я уже представлял себе, как ты сидишь за решеткой, а я остаюсь в Сайгоне до конца службы. Но потом судьба снова занесла меня в Стробери-Пэтч. – Брандт пожал плечами и улыбнулся. – Поэтому мы и здесь.
Тайсон молчал, словно обдумывая что-то.
– Ты все-таки мог бы сообщить об этом мне.
– Да, но после... морфия... я немного нервничал. Я подождал неделю, не поступит ли сообщение о твоей смерти. Потом нам передали, что тебя отправили в Японию и ты больше не вернешься. Я раздумывал над этим. Я решил, что у тебя хватит ума понять, что я тебе сделал, а у тебя нет ни одной улики. Поэтому, думал я, мы квиты. Или квиты на какое-то время. – Он очень долго и напряженно всматривался в Тайсона. – Я происхожу из хорошей семьи, как и ты, и мне, как и тебе, всегда говорили, что я особенный. У меня развилось сильное самолюбие, как и у тебя. Поэтому бросить меня в яму, кишащую пиявками, унижать меня перед всеми, и чтобы потом я изо дня в день смотрел в лицо им и тебе... И ты еще спрашиваешь, почему я откликнулся на объявление в газете? Тебе трудно поверить, что кто-то может ненавидеть такого замечательного человека, как Бен Тайсон. Так вот, уверяю тебя, что моя ненависть настолько сильна... – Их взгляды встретились. – Меня до сих пор мучают ночные кошмары. Я просыпаюсь в холодном поту, чувствуя, как пиявки присасываются к моей коже.
– Неужели? Я бы порекомендовал тебе своего психиатра, но, к сожалению, он покончил с собой.
– Я могу теперь идти?
Тайсон кивнул.
– Конечно, док. Но ты должен запомнить одну вещь. Расплата. Тебя ожидает расплата, но не завтра.
– Ну это может длиться от десяти до двадцати лет. Спокойной ночи. – Он попробовал сделать шаг и, видя, что Тайсон не мешает ему, быстро засеменил по дорожке.
Тайсон продолжил свой путь, так и ни разу не оглянувшись.
Глава 46
– Стивен Брандт, – произнес на весь зал полковник Пирс, – клянетесь ли вы говорить правду, одну правду и ничего, кроме правды, да поможет вам Бог?
– Клянусь.
– Назовите суду свое местожительство и род занятий.
– Я живу в Бостоне, штат Массачусетс. Работаю врачом.
– Назовите звание, род войск и выполняемые обязанности во время службы во Вьетнаме.
– Я был младшим сержантом в пятнадцатом медбатальоне и служил санитаром в роте «Альфа» пятого батальона седьмого полка первой воздушно-десантной дивизии.
Тайсон не спускал глаз со стушевавшегося Брандта, несмело отвечавшего на предварительные вопросы. Всегда отличавшийся дурным вкусом, он и сейчас не изменил себе, надев плохо сидящую на нем, но дорогую одежду. Хотя Тайсон считал, что это характерно для людей данной профессии. Его разбирало любопытство, совсем не к месту: а не выписывают ли они вещи по каталогу?
Тайсон перевел взгляд на жену, сидевшую в первом ряду с грустной улыбкой. Последние несколько недель они отошли друг от друга, зато у них не возникало причин для споров. Он взял на вооружение совет Корвы пустить побоку семейную жизнь, пока не закончится процесс.
Изучая взглядом достопочтенную публику, Тайсон заметил, что те, кто присутствовал на первом акте представления, пришли и на второй. Погода стояла на редкость хорошая и выманила людей из дому, решил он.
Пирс, проводивший допрос свидетеля, начал задавать более специфичные, но еще не совсем конкретные вопросы. Мучимый монотонностью процедуры, Бен переключил внимание на присяжных. Ветераны войны – полковник Мур, подполковник Макгрегор и майор Бауэр – выглядели расслабленными и почти дремали под показания Брандта. Безусловно, он говорил то же, что и первый свидетель, но подбирал слова лучше.
Тайсон вновь взглянул на Пирса и Брандта и прислушался. Обвинитель действовал очень осторожно, смакуя подробности, могущие выставить подсудимого перед присяжными в неприглядном виде. Брандт отчеканивал каждое слово и довольно сносно отвечал на вопросы, будто привык к подобного рода вещам. Тайсон же усмотрел в такой подготовленности опыт сутяжничества. Видимо, Брандт не единожды привлекался к гражданскому суду по поводу компенсации расходов на лечение или преступную халатность врача. Тайсон посмотрел на Корву, царапавшего что-то у себя в блокноте, слушая дуэт Пирса и Брандта. Адвокат не пытался возражать, да и возражать было нечему, хотя Пирс называл Брандта «доктор», несмотря на существующую договоренность не делать этого. Тайсон восхищался выдержкой Корвы, казалось, вовсе не придавшего значения умышленному упущению обвинителя.
Памятуя о своем высоком звании, прокурор с важным видом, выказывая явное усердие, докапывался до истины, доказывая при любом удобном случае неблагочестивые намерения подсудимого. Пирс многозначительно посмотрел на Брандта и спросил:
– На каком расстоянии вы находились от кладбища, доктор?
– Примерно в двухстах метрах.
– И вы видели, как стоящие там люди раздевались?
– Да.
– Не заметили ли вы каких-либо угрожающих жестов лейтенанта Тайсона, Фарли, Симкокса или Келли?
– Да, заметил. Хотя не могу сказать с уверенностью, кто из них замахивался на вьетнамцев. Я помню, что их толкали прикладами в спины, а один солдат бросил в них грязью.
Тайсон скользнул взглядом по лицам зрителей. Публика обратилась в слух, но уже без той восторженности, с которой внимала показаниям Фарли. Фарли заложил фундамент, теперь Пирс с Брандтом с тщанием выстраивали на нем неколебимую конструкцию из хитросплетений и уловок, направленных на уничтожение Тайсона. И Корва ждал момента, когда можно будет блок за блоком, кирпич за кирпичиком уничтожить возведенное ими здание лжи.
Переминаясь с ноги на ногу от нетерпения, полковник Пирс спросил:
– Как часто вас приглашали на обыск гражданского населения?
– Всегда. Такой обыск можно было проводить только по указанию офицера или старшего сержанта. Обыскивали тактично, насколько позволяли обстоятельства. В мои обязанности входил осмотр внутренних полостей обыскиваемого.
– Что вы имеете в виду?
– Осмотр ануса и вагины. Важные документы противник иногда скатывал трубочкой и вкладывал в указанные места.
– Теперь, по прошествии стольких лет, считаете ли вы, что обыск был необходимой или законной мерой?
– Не думаю. Мне кажется, что это было не что иное, как... как бы это получше сказать?.. В подобных случаях я нахожу элемент сексуального извращения.
Корва с Тайсоном переглянулись, пораженные наглой ложью.
– Этот Брандт – хитрая бестия, – угрюмо усмехнулся адвокат.
Пирс брезгливо посмотрел в сторону Тайсона и, не спуская с него глаз, обратился к свидетелю:
– А теперь я бы хотел выслушать ваше мнение относительно осквернения трупов вражеских солдат, приготовленных для захоронения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93