– Послушайте, майор, раз правительство решает растоптать вас, при ограниченных средствах вы мало что сделаете.
Она подалась вперед, облокотившись о край кофейного столика.
– Вам не следует разыгрывать из себя жертву. Если вы считаете призыв незаконным, я полагаю, вы изыщете средства – финансовые или еще какие-нибудь, чтобы избежать его. Это – ваша первая линия обороны, так как обычно ее возводит пехота.
Тайсон причмокнул, отпив кофе, но ничего не ответил. Некоторое время они сидели молча, потом он встал и подошел к книжному шкафу, открыл выдвижной ящик, извлекая из него кедровую шкатулку. Он высыпал содержимое на стол. Они оба разглядывали медали и знаки отличия, включая Пурпурное сердце, кокарду пехотинца, медаль за отражение воздушного нападения и вьетнамский Крест за храбрость. Тайсон взял медный крест за желто-оранжевую ленту и помахал им.
– Вот вам и вьетнамское украшение. Мне вручили его в торжественной обстановке на развалинах цитадели в Хюэ знойным днем после взятия города. Я никогда не забуду маленького вьетнамского полковника, который вручал награды. Он сильно обгорел, от него несло рыбой, дешевым японским виски, потом и гнилью. Когда он обнял и поцеловал меня, я подумал, что меня вырвет. – Тайсон повертел в руках крест. – Но он дрался, как черт. Уверен, что он не пережил войну. Ни он, ни его правительство. Поэтому я и держу здесь бесполезную медяшку вымершего правительства. – Он бросил крест на стол. – Это берется в расчет?
Она кивнула.
– Безусловно. Если дело дойдет до трибунала, это обстоятельство обязательно будет принято во внимание. У вас есть на него удостоверение?
– Кажется, я куда-то подевал его. Но я помню, что там говорилось, что я получил его за храбрость... во время военных действий 15 февраля 1968 года под деревней Ань Нинха. Написано на таком плохом английском, но язык общепринятый. Может быть, вооруженным силам будет сложно преследовать меня в судебном порядке за убийства, которые якобы совершены во время сражения, за которое меня наградили. Как вы думаете?
– Постарайтесь найти удостоверение на крест.
– А копии нет в моем деле?
– Нет. И я не думаю, что нынешние власти Сайгона, или Хошимина, окажутся полезными.
– Я считал, что за такие же действия получу Серебряную звезду. Вьеты обычно просматривали списки представленных к наградам американцев и, в свою очередь, вручали свои медали. Вот так я и получил вьетнамский крест. Но Серебряную звезду мне не дали.
– Почему же?
Он пожал плечами.
– Я видел представление, написанное моим ротным командиром Браудером, ныне покойным. Но, видимо, оно затерялось. В то время это было в порядке вещей.
– Может быть, представление отклонили?
– Может быть, но я так не думаю.
– Вероятно, капитан Браудер написал его со слов ваших солдат. Браудера, как вы сказали, в госпитале не было.
– Это верно. Существует такая практика.
– Кто из ваших людей рекомендовал вас?
– Мой радист Келли. Кто-то еще подтвердил слова Келли о моей доблести. Сейчас я не помню, кто это был. Немногие из моего взвода выжили. Вы разыскали кого-нибудь из них?
– Да.
– Скольких? Кого именно?
– Я пришлю вам или вашему адвокату список фамилий и адреса... если вам это необходимо. Может быть, вам не придется рыться в прошлом, да и мне тоже. Может быть, мы просто под этим поставим точку.
Она пододвинула поближе блокнот.
– Я запишу себе, чтобы не забыть проверить насчет Серебряной звезды.
– Вы бы оказали мне большую услугу, майор.
– Я еще раз хочу напомнить вам, что работаю не в качестве представителя обвинения, я просто собираю факты.
– Да. Я помню, как следует работать.
Тем временем, как она рассматривала военные награды, разложенные на столе, он следил за ее лицом. Увиденное, бесспорно, впечатляло, она даже немного расстроилась, что дело приняло такой оборот. Он предпринимал попытки побудить ее к ответному действию. Реликвии вьетнамской войны, сплетенные прочной вязью с былым, на какое-то мгновение вызвали гордость у обоих. И тем не менее, размышлял Тайсон, военная прокуратура и эта женщина отнесутся весьма скептически к любой награде, полученной 15 февраля 1968 года.
Она сказала:
– Я прочла бумаги о награждении вас двумя Пурпурными сердцами. Я вижу, заранее прошу извинения, шрам на правом ухе.
Тайсон выдерживал паузу ровно столько, сколько подсказывало ему его привилегированное положение раненого.
– Да. Это случилось в деревне Фулай в первый же день Тэт-наступления. Я потерял чуть ли не половину взвода. Эта пуля предназначалась для меня, но... ангел опустился мне на плечо... и отодвинул мою голову на дюйм влево. – Он заметил, как чуть увлажнились ее глаза. – Потом, если вы прочли дальше, я был ранен шрапнелью в правое колено. Это произошло 29 февраля, ведь 68-й год был високосным. О сражении за Хюэ официально объявили 26 февраля, но кто-то забыл сказать об этом Чаку. – Она молча кивнула. Тайсон решил прервать мрачное повествование и неожиданно усмехнулся. – Хотите, я вам покажу рану на колене?
Она ответила ему застенчивой улыбкой.
– Не сейчас. Хотя для вас это памятная зарубка.
– Рана заросла словно по волшебству. – Тайсон продолжал улыбаться, но память вернула его в тот злосчастный февральский день. Горячая шрапнель рассекла его плоть, и он упал на землю. Когда он открыл глаза, не зная, чего ожидать, то увидел залитую кровью одежду. Он разорвал легкую ткань и ужаснулся. Его правая конечность представляла собой растерзанный кусок мяса: шрапнель начисто срезала кожу, подкожный жир, связки, обнажив коленную чашечку. Тайсон никак не мог постичь случившееся и тупо смотрел на голую кость. Он никогда раньше такого не видел. И если его и терзали сомнения относительно смертельного исхода, то теперь они рассеялись, и он как завороженный смотрел на свою искалеченную ногу.
Тайсон сел на стул.
– Вы готовы продолжить наш разговор?
Карен задала еще несколько разминочных вопросов, потом, не меняя ни голоса, ни выражения лица, спросила:
– Можете ли вы описать мне своими словами события 15 февраля 1968 года?
Тайсон с любопытством посмотрел на нее.
– Я хотел бы в общих чертах выстроить цепь событий того дня, но прошу уволить меня от подробностей.
Она отложила в сторону карандаш и бумагу.
– Я просто делаю пометки, как вы видите. В любом случае, это не показание под присягой.
– Можете ли вы мне, мэм, дать слово офицера, что при вас нет никакой записывающей аппаратуры?
Она откинулась на спинку кресла, положив ногу на ногу, и строго сказала:
– Да, могу.
Тайсон напрягся, вороша в памяти воспоминания:
– Где-то в пяти километрах западнее Хюэ мы окопались по периметру вокруг небольшой кучки деревьев. У нас был миномет и стрелковое оружие. Вместе с нами двое раненых. Я отправил их при первой же возможности с военным санитарным вертолетом. Шел дождь, и мы сильно зябли. В феврале в тех провинциях довольно холодно. По радио нам отдали приказ выйти из окопов и начать наступление на Хюэ.
~~
Сквозь шуршание радист выкрикивал позывные, пытаясь наладить связь, потом что-то щелкнуло и раздался голос капитана Браудера:
– Мустанг первый, это мустанг шестой. Как слышите? Прием.
Тайсон взял наушники у Даниэла Келли, своего радиооператора, и сжал ручку уровня.
– Шестой, это первый. Слабо, но отчетливо. А меня?
– Так же. Есть приказ от большого шестого. Продвигайтесь в направлении Сьерра-Эко к отелю «Юниформ-Эко».
– Серьезное задание. Что-нибудь конкретное есть?
– Нет. Действуйте по своему усмотрению. Не подходите к городу сегодня. Ночью встречаемся у западной стены.
– Роджер... Может быть, мы соединимся сейчас. Я здесь внизу с девятнадцатью солдатами. Есть подозрения, что Чак вот-вот накроет это чертово место в полном составе. Прошлой ночью видел следы копыт. До пятисот, а может, и больше. Двигаюсь в сторону города.
– Роджер, это первый. Приказ есть приказ. Все несут потери. Но мы еще повоюем, парень.
Тайсон посмотрел на Келли, тот держал радиоантенну и водил по ней рукой. Келли полагал, что таким образом очищает линию связи. Тайсон мрачно вздохнул и заговорил в микрофон:
– Дайте мне знать, как там мои раненые.
– Роджер, – предупредил Браудер по-отечески, – держитесь открытой местности. Избегайте зарослей и селений.
Тайсон считал, если ему дали приказ, надо во что бы то ни стало его выполнить – в данном случае следовало не наступать, а, наоборот, избегать встречи с противником. Его интересовало лишь, ведет ли радиоперехват армейская контрразведка, поэтому, на всякий случай, он сказал предостерегающе:
– У большого брата большие уши.
– Чтоб их всех... – рявкнул Браудер, который, видимо, был вне себя от ярости. – Еще что?
– Мне нужны калории. А еще у меня нет карты дальше Ань Нинха.
– Попросишь на следующем перевалочном пункте. Карту беру на себя. Калории сброшу. Дальше?
Тайсон подумал, что ему следовало бы доложить о рваном обмундировании, развалившихся ботинках, стирающих в кровь ноги, об обработанной галогеном воде, от которой всех тошнило. Но Браудер знал об этом, и Тайсон мрачно сказал:
– Остальное все хреново.
– Роджер! Чтоб задание выполнил блестяще. Ну все. Пошел!
Тайсон передал Келли наушники.
– Выступаем. Приказано двигаться походным порядком: первое отделение, третье, потом второе.
Голос Келли гремел над передним краем круговой обороны.
– Подъем! Выступаем! Первое отделение, стройся!
Тайсон вылез из укрытия и зашагал к широкой плотине, оглядывая местность. Келли догнал его вместе с взводным врачом младшим сержантом Стивеном Брандтом, медицинский саквояж которого по дороге упал в грязь.
Тайсон следил, как солдаты по одному выскакивали из зарослей ивняка, двигаясь по плотине в его сторону. Первое стрелковое отделение состояло из пяти человек вместо положенных десяти, и все рядовые. Его должен был возглавлять сержант, теперь же отделением командовал Боб Муди, девятнадцатилетний черный парень, которого назначил Тайсон, потому что тот пробыл в стране на месяц больше, чем четверо остальных. К тому же он оказался единственным, кому нужна была работа.
За первым отделением шел пулеметный расчет "В" – один из двух расчетов с пулеметами М-60, состоящий из пулеметчика, его помощника и подносчика боеприпасов.
В третьем отделении осталось трое солдат под командованием Лэрри Кейна. Замыкал шествие пулеметный расчет "А" с командиром двух расчетов двадцатилетним Полом Садовски, всего пятый день носившим сержантские погоны.
Несмотря на далеко не полный состав взвода, Тайсон прикрепил оставшихся солдат из отделений к двум пулеметным расчетам. Военная мудрость подсказывала ему это, ведь вероятность потери в бою пулеметчиков выше, чем офицеров и радиооператоров. Под деревней Фулай почти все четвертое отделение было убито. Солдаты, естественно, неохотно переходили в распоряжение пулеметного отделения, но, пристрелявшись там, проявляли непомерную гордость: только самым сильным, лучшим бойцам можно было доверить эту ответственную, тяжелую работу. Пулеметы приходилось заряжать и вставать на место пулеметчика, если того убивали, как в старых армиях во время боя кто-то поднимал упавшее знамя.
Я действую по личному усмотрению, думал Тайсон, как учили нас в Оберне, хотя здесь все гораздо сложнее.
Последним из молодых ивовых зарослей вышел рядовой Фернандо Белтран – здоровенный кубинец, единственный, кто остался в живых из второго отделения. Белтран заявил, что теперь он является командиром второго отделения, и отказался перейти в любое из оставшихся стрелковых отделений или же в пулеметное. Тайсон прислушался к его мнению и позволил Белтрану взять на себя командование фантомным отделением, поручив ему прикрывать строй сзади.
Белтран нес скорострельный пулемет системы «браунинг» и перекинутый через плечо гранатомет М-79. За поясом у него висел кольт. Увидев его эбеновую рукоятку и хромированное дуло, Тайсон засомневался, соответствует ли это армейскому уставу. Может быть, в Майами это считалось обычным вооружением. Белтран также тайно привез из Штатов мачете, сверкающий блеском хирургической стали, с удобным для руки черенком из слоновой кости. Белтран сказал, что мачете принадлежал его отцу – владельцу сахарной плантации недалеко от Кастро Кубы. Белтран утверждал, что однажды ночью в учебном лагере ему пригрезилась его тетка синьора дель Кобре и приказала убить сто коммунистов за несчастья его семьи. Тайсон отнесся к этому с недоверием, однако не стал разубеждать Белтрана в столь похвальном намерении.
Группа командиров взвода Тайсона, в которую входили пять человек, на тот момент состояла из него самого, Брандта и Келли. Его второй радиооператор погиб в деревне Фулай, а сержант взвода Фэрчайлд, потеряв обе ноги, теперь лежал на больничной койке в Японии и смотрел, свыкаясь с неизбежным, на гладкие простыни в том месте, где должны находиться его конечности. Отправляя в госпиталь Фэрчайлда, Тайсон почувствовал себя особенно несчастным. Фэрчайлд – единственный среди них, кто отдал армии всю жизнь. К тридцати восьми годам он добился прочного положения в армии, стал наставником новобранцев. В эту войну, думалось Тайсону, играют дети. А дети, как сказал бы любой школьный учитель, способны на поразительные акты жестокости, когда остаются без присмотра.
Тайсон стоял у края плотины и смотрел, как к нему подтягиваются построившиеся солдаты. Каждому проходящему мимо Тайсон клал руку на плечо и говорил что-нибудь подбадривающее.
Брандт достал пилюли от малярии, и Тайсон наблюдал, как каждый солдат послушно клал пилюлю в рот. Пройдя несколько шагов, половина из них выплюнула лекарство. Они бы скорее отдали предпочтение малярии, чем согласились получить увечье или найти свою смерть в бою. Тайсон посмотрел в глаза каждому бойцу и заметил, что у многих из них развилась куриная слепота.
Но, может быть, уже сегодня или завтра рота «Альфа» проберется в тыл, где отоспится и восстановит силы, пройдет переукомплектование и пополнение, не говоря о легком дебоше в борделях Куангчи, которые вероятнее всего уцелели после «очистительной клизмы» врага.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93