Здесь также были патронная сумка, в которой хранились полевой компас, командирские часы, фонарик, и другие присвоенные Тайсоном казенные вещи.
Вещи, предметы, казалось, лежали в прежнем порядке, но, пролистав альбом, он заметил, что несколько фотографий исчезли. Также пропало удостоверение о награждении его за боевые действия 15 февраля 1968
года. Пропавшим можно было бы считать и его полевой журнал, но он сам убрал его из котла до начала бурного поворота событий.
Бен повернулся к Мейсону, который во все глаза смотрел на содержимое парового котла:
– Не знаю, почему мужчины хранят хлам вроде этого.
– У меня брат воевал в Корее. Все, что было, осталось там. Единственное, что он привез домой, – нижнее белье, три ворованные сумки подштанников.
– Твой брат – человек практичный, – заметил Тайсон. Он вынул связку писем. – Вот... – Помешкав немного, он бросил письма на дымящиеся щепки, наблюдая, как занявшийся огонь с аппетитом лижет их края. Тайсон подкармливал огонь содержимым котла до тех пор, пока не добрался до металлических предметов, ботинок и фотоальбома. Он подержал в руках ботинки, соскабливая с подошвы засохшую грязь. «Юго-Восточная Азия. Быстрорастворимый Вьетнам; только добавь воды». Какой своеобразный образец почвы. Три тысячи лет интенсивной рециркуляции: рис, навоз, кровь, рис, пепел, кровь, рис, навоз и так далее. Бросив ботинки в котел, Тайсон пролистал фотоальбом. Он достал единственную фотографию, где был снят с сестрой Терезой перед собором в Хюэ, остальные две исчезли. Бережно сунул ее в нагрудный карман, а альбом бросил в огонь.
От чада горевших трофеев пот градом катился по лицу, в ноздри бил затхлый запах плесени и едкого дыма. Он захлопнул котел и повесил замок, защелкнув его ключом. Отдавая Мейсону ключ, сказал:
– Можешь взять эту бандуру, если хочешь, вместе с фонарем и оставшимся хламом. Я бы хотел, чтобы ботинки и все остальное ты выбросил на помойку.
– Хорошо, сэр. – Мейсон аккуратно поставил недопитую банку на журнальный стол. Он встревоженно посмотрел на хозяина дома. – Вам лучше или хуже?
– Мне никак.
Чернокожий понимающе кивнул.
– Ты можешь забрать с собой этот котел? Мне нужно еще сделать кое-что.
– Конечно, сэр. – Мейсон играючи взвалил на плечо полупустой котел.
– Я сейчас выйду. – Бен залез в карман брюк II достал средних размеров тетрадку – бывший полевой журнал. Он сел на пол, скрестив по-турецки ноги, и начал листать выцветшие страницы. Капля пота скатилась с его подбородка и упала на страницу, уже обильно политую потом и дождем двадцать лет назад. Наконец он добрался до даты 15 февраля и прочел последние строки: «Взвод на грани мятежа. Невольно услышал о грозящей расправе. Передал фальшивое радиосообщение: бои в госпитале сегодня утром. Веду расследование. Господь...»
Тайсон попытался вспомнить, что он чувствовал после кровопролития в больнице, но единственное, что ему приходило на память, – страх за свою жизнь. Он пытался представить, что серьезно размышлял, как лучше всего доложить капитану Браудеру или командиру батальона о своем взводе. Но мозг отказывался работать. На самом же деле он прекрасно понимал, что никогда не станет давать показания против своих подчиненных.
Тайсон продолжал листать журнал и обнаружил, что в последующие после 15 февраля дни он записывал лишь координаты и радиосводки. И вот добравшись до 29 февраля – дня своего ранения, он заметил, что записал два предложения: «Битва под Хюэ официально закончена, как передано по радио. Слава Богу!»
Следующая запись была датировала 3 марта. Он прочел: «Южно-Китайское море. Сегодня санитар вернул мне полевой журнал. Читал ли кто-нибудь запись за 15 февраля? Мне все равно. Как хорошо жить! Какие удивительно чистые руки. Колено болит. А морфий не дают. Доктор говорит, что я плохо переношу его. Если бы ему дали тройную дозу, он бы тоже его плохо перенес».
Тайсон отложил полевой журнал и мысленно вернулся в тот день в Стробери-Пэтч.
~~
Бен Тайсон лежал в дренажной канаве или, точнее, в местной компостной яме – месте, куда собирали отходы, очистки для продажи овощеводам. Зеленые трассы снарядов полосовали серое хмурое небо. До него доносились дружные автоматные очереди и редкие взрывы небольших зарядов, выпускаемых 60-миллиметровым минометом и 50-миллиметровыми подствольными гранатами. Беспорядочная стрельба, затеянная двумя выдохшимися армиями, напоминала удары уставших боксеров, еле двигавших налитыми свинцом конечностями и изредка делавших несколько обязательных выпадов. Еще месяц назад он воспринимал это очень серьезно, но сегодня, 29 февраля, Тайсон описал бы вооруженный инцидент, как небольшую перестрелку. Единственной необычной деталью этого боя, с его точки зрения, было то, что его наконец-то подстрелили.
Как только шок прошел, невыносимая боль проникла в каждую клеточку его тела, целиком затуманив сознание. Его не волновало ни зловонное испарение гниющих отходов, ни ощущение неприятного холода от попадавшей на голую кость воды, ни редкие выстрелы минометов, направленные именно сюда, где нашли укрытие десятки людей.
В последующие несколько минут в яму забрались вьетнамцы: старики, несколько молодых инвалидов – бывших солдат армии Северного Вьетнама, женщины и дети. Никто не плакал. Кричали только младенцы.
Свинья, решившая поживиться очистками, подошла поближе к Тайсону, принюхиваясь к запахам, потом начала слизывать кровь с его колена. Тайсон, очнувшись, изо всей силы пнул животное здоровой ногой. Около десятка его людей подобрались к яме и сползли в нее, проклиная на чем свет стоит беженцев и грязь, в которую они влезли. Один из солдат, Гарольд Симкокс, крикнул, показывая на Тайсона:
– Врача! Лейтенанта ранило!
Из двух оставшихся в роте медиков первым откликнулся на зов Брандт. Он работал быстро и профессионально, сначала осмотрел Тайсона на предмет более серьезных ранений, потом приступил к колену. Он посчитал удары пульса, пощупал его лоб и посмотрел зрачки. Только после этого Брандт отрезал штанину армейских брюк и выдавил из тюбика антибиотик на открытую рану. Собрав разорванную плоть на коленной чашечке, Брандт встал так, чтобы Тайсон не мог наблюдать за перевязкой.
– Не возникать, – сказал Брандт. Он привык так говорить во время перевязки. – Если не хотите, чтобы вас вывернуло на меня.
– Я видел и похуже, чем это, – раздраженно ответил Тайсон.
– Но не у себя. Расслабьтесь. – Брандт наложил повязку, стараясь затягивать ее не очень сильно. – Больно?
– Немного.
– Морфию хотите?
Тайсону было необходимо унять боль, но он не хотел, чтобы его развезло, пока идет бой.
– Может, просто аспирину выпить?
– Хорошо. – Брандт положил ему в рот две таблетки аспирина, а в нагрудный карман сунул целую упаковку. Потом достал красный химический карандаш и написал на лбу Бена: «Не давать морфий».
Грохнуло орудие, и Тайсон заметил, что еще несколько человек из роты скатились в яму. Брандт подобрал в воде каску и надел ее на голову Тайсону.
– Спасибо.
Брандт пристально посмотрел на раненого, раскурил сигарету и сунул Бену в рот, потом облегченно закурил сам, не заметив больше на тот момент ни одного пациента.
– Хорошая рана. Прощай Вьетнам.
– Неужели выплатят миллион долларов?
– Восемьсот тысяч. Вы будете хромать, но дохромаете до Нью-Йорка.
– Хорошо. – Опершись рукой о мусорную кучу, Тайсон оглядел канаву. Около десятка солдат, стоя на коленях, строчили короткими очередями по фруктовому саду, откуда противник вел орудийный огонь. Но лейтенанту почудилось, что рота больше не в состоянии давать ответный огонь. Уцелевшие члены роты «Альфа» решили не участвовать в перестрелке; они устроились на дне канавы, курили, доедали остатки сухого пайка, вели шутливую беседу с местными жителями. У Фарли на голове сидел цыпленок, и один вьетнамец нашел это очень комичным. Майкл Детонк очень серьезно беседовал с молодой девушкой, и Тайсон, не слыша разговора, понял, о чем шла речь. Ли Уолкер, схватив свинью за шею, что-то писал и рисовал на морде животного. Сгрудившиеся вокруг него солдаты посчитали эту издевку невинной забавой. Тайсон был доволен, что его люди расслабились.
Бен лежал на мусорной куче с подложенной под голову каской. И не в первый раз думал о том, что ему будет всего этого не хватать и что ему не придется больше потворствовать таким вот дурацким выходкам. Теперь, когда для него все уже кончилось, он признал восторг боя: когда жизнь находится на волоске и ты волен выплеснуть всю свою агрессию. Ему будет также недоставать того сплоченного братства, которое, рождаясь в бою, связывает солдат крепкими узами, более крепкими, чем любовников. Эти узы в отличие от брака нельзя было ослабить ни разводом, ни разлукой, ничем другим, только ее величеству Смерти под силу было порвать их раз и навсегда.
Лежа на гниющей куче мусора, он снова мысленно вернулся к тому, что они натворили в том госпитале. Его не преследовало ощущение невыполненного долга, хотя по всем канонам морали, статьям закона и чувству логики он поступал неверно.
Тайсон повернул голову к Брандту:
– Кто еще ранен?
– Двое ребят из третьего взвода. Легко.
– Кто-нибудь вызвал вертолет?
– Наверное, Келли.
– А где Келли?
– Где-то там. Но он в порядке. Я слышал его голос, когда он передавал координаты по радио. Как же вас разлучили?
Тайсон никогда не отходил от своего радиооператора дальше, чем на расстояние вытянутой руки, и теперь без Келли и без личного радиоконтакта с внешним миром чувствовал себя удивительно беспомощным.
– Когда раздался взрыв, толпа паникующих вьетов разъединила нас. Вы уверены, что с ним все в порядке?
– Так точно. Я не вру. Вы не настолько тяжело ранены, чтобы я лгал вам. – Брандт швырнул горящий окурок вьетнамскому мальчику, который притулился у холмика, образованного взрывом. Мальчик осмотрел его с видом знатока и сунул в рот до того, как Брандт успел выпустить струю дыма.
Тайсон приободрился.
– Вы знаете... Я чувствую себя лучше. Может быть, я возьму на себя командование этим стадом?
– Нет. Лежите спокойно. У вас слабый пульс, и если бы вы увидели цвет собственного лица, мысль о командовании не пришла бы вам в голову.
Тайсон старался вспомнить, кто из оставшихся в живых носил офицерские погонь!, но странное чувство легкости не давало сосредоточиться. Он попросил:
– Сделайте мне одолжение, док. Узнайте, есть ли среди уцелевших старший сержант. Пусть он мне доложит обстановку.
– О'кей, – безразличным тоном ответил Брандт. – Но я не думаю, чтобы кто-нибудь рвался в командиры роты.
Тайсон добавил слабеющим голосом:
– А также найдите Келли. И если у меня не будет возможности, передайте всем мои прощальные слова. Ладно?
– Ладно. – Но Брандт пальцем не пошевелил, чтобы выполнить приказ. Вместо этого он сказал: – У нас безвыходное положение. Не осталось ни одного офицера. Нас вызволят отсюда, да?
– Конечно. Удачи, Брандт.
– Спасибо.
– У меня какое-то странное чувство. Чудно как-то...
– Это шок.
– Да нет... очень забавно... все плывет...
– Неужели?
– А вы мне... дали что-то...
Затуманенное сознание не давало Тайсону реально оценивать происходящее вокруг: предметы плыли перед глазами, в ушах стоял легкий звон. Откуда ни возьмись появился Майкл Детонк и начал говорить ему что-то о дезертирстве. Поначалу Тайсону показалось, что это галлюцинация, но потом он понял, что Детонк был реальным человеком. Затем к нему подошел Боб Муди, недавно вернувшийся из госпиталя, и сказал:
– Вы уже через неделю вернетесь, лейтенант, как и я.
Тайсон мысленно ответил ему, что он не вернется, но вслух не смог произнести ни слова.
Неожиданно рядом с собой он увидел Келли. Он вызвал по радиотелефону командира батальона полковника Уомрата. Полковник похвалил Тайсона за выполненное задание и отметил его как хорошего командиры роты. Тайсон ответил полковнику так же высокопарно, хотя и бессвязно, что для него, мол, высокая честь служить под его командованием в рядах седьмого полка и если бы он был в силах, то сделал бы то же самое. Детонк взвизгнул:
– Вранье.
Келли добавил:
– Аминь.
Потом солдаты по очереди подходили к нему, сначала крепко жали руки, потом отдавали честь; Ричард Фарли стоял первым с цыпленком на голове, потом подошли Симкокс и Тони Скорелло. Скорелло сказал:
– Спасибо за то, что спасли мне жизнь, – хотя Тайсон совсем не помнил, чтобы он делал это.
Фернандо Белтран, остановившись в нескольких шагах, попрощался на испанском:
– Адиос, амиго.
Селиг пожелал ему всего хорошего, потом Луис Калан пустил в ход одну из своих дежурных шуток, за ним Пол Садовски подарил ему амулет, а Курт Холзман нечаянно хлопнул Тайсона по колену. Наконец чернокожий Ли Уолкер приблизился к лейтенанту, крепко держа свинью за шею. Он развернул морду животного так, чтобы Тайсон увидел нарисованные ресницы, брови и оранжевые усы. Уолкер сказал:
– Чарли тоже шлет низкий поклон.
Свинья хрюкнула и попыталась вывернуться из цепких рук Уолкера. Тайсон чувствовал, что какая-то тяжелая пелена начинает застилать глаза, и все, что он смог увидеть, были налитые красной злобой глаза животного, потом исчезло и это.
~~
Тайсон посмотрел на книгу, лежавшую у него на коленях, потом захлопнул ее. Долгое сидение на полу с согнутыми ногами болью отдалось в колене, и, вытянув правую ногу, он начал массировать затекшее место. Тайсон смутно помнил, как его погрузили в вертолет и доставили на борт санитарного судна.
После того как он очнулся, лечащий врач сообщил, что он, находясь в шоке, возможно, наркотическом, чуть не почил с миром. Доктор поинтересовался, получил он или нет в бою дозу морфия. Тайсон ответил, что не уверен в этом. Но анализы крови и мочи показали высокое содержание морфия в организме. Он подслушал, как врач называл это не иначе, как несчастный случай при лечении. Все сошлись на том, что Тайсон, будучи офицером, имеющим разрешение иметь при себе морфий, принял для облегчения боли некоторую дозу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93