Проснувшись утром, я да
л обет установить алтарь, подобный тому, что находится в моем дворце, на фл
агмане моей эскадры, чтобы и на суше, и на море молиться Той, которую богот
ворю!
Ц Это так благородно! Ц заломив брови (дьявол, под маской не видно, весь э
ффект пропадает!), подхватила я. Ц О, милорд, я не смею стоять рядом с Вашей
мечтой! Прощайте, милорд, и будьте счастливы!
Я резко остановилась, высвободила свою ладонь из ладони Бекингэма, прижа
ла ее к корсажу (заставляя тем самым розовые полушария грудей немного пр
иподняться) и, вздыхая всей грудью, сказала:
Ц Ваш жемчуг жжет мне кожу, в Ваших мыслях он предназначен другой, забери
те его! Я не могу принять его от человека, который закрыл от меня свое серд
це!
Ц Но, миледи, Ц немного опомнился Бекингэм, Ц Вы слишком строги! Я говор
ил о небесной, недостижимой мечте, мы же находимся на грешной земле. Ваша л
илейная грудь заставляет меня трепетать, при виде Ваших алмазных слез я
чувствую себя ужасным подлецом и негодяем!
Ц Вы говорите так из жалости, чтобы утешить меня! Ц гнула я свою линию пр
ерывающимся голосом. Ц Вы не любите меня, Вы сами это сказали! Ваш подаро
к колет меня, но, увы, жемчужина слишком глубоко провалилась, чтобы я могла
ее достать и вернуть Вам!
Пока мы упоенно вели этот душераздирающий диалог, Бекингэм мягко, но нас
тойчиво увлекал меня в один из малолюдных коридоров.
Ц Вы жестоки, сударыня, Вы так несправедливы! Ц восклицал он, шаг за шаго
м отступая к тяжелой бархатной портьере. Ц За каждую слезинку на Ваших с
апфировых глазах я готов подвергнуться распятию!
За портьерой оказалась дверь, ведущая в маленькую захламленную комнату.
Вся она была заставлена какими-то старыми креслами, ширмами, увешана глу
шащими звук шторами и остатками некогда роскошных балдахинов. Ночная ла
мпа тускло освещала пыльную роскошь. Сколько пылких парочек перебывало
здесь за каждый праздник, даже представить трудно!
Вот теперь Бекингэм дожил до момента, когда можно дать волю и рукам.
Ц Я сам достану обидевшую Вас жемчужину и уничтожу ее, растоптав своим к
аблуком, раз она вызвала Ваше огорчение! Ц хриплым шепотом бормотал он, р
асстегивая алмазные застежки лифа. Ц Вот она, негодяйка, посмевшая прич
инить вред этой нежной грудке! О-о-о! Я вижу следы, нанесенные ее грубым пок
ровом, позвольте поцелуями смягчить ту боль, которую она Вам причинила! О-
о-о, я схожу с ума, аромат Вашей кожи дурманит мне голову! Если Вы не сжалите
сь, я погибну, я паду бездыханным у Ваших ног!
Ц Ах, герцог! Ц отбивалась я, как и полагается. Ц Ваши поцелуи жгут меня,
они кружат голову, заставляют забыть все, приличия, гордость, а-а-а, отпуст
ите меня, мои ноги слабеют!.. Я сейчас упаду…
Ц Сударыня, я уже не могу отпустить Вас! Или Вы дадите мне неземное блаже
нство, или убьете тут же, без малейшей жалости! Ц приводил между поцелуям
и резонные возражения Бекингэм, потихоньку подбираясь к юбкам.
Ц Ах, герцог, Вы всегда победитель, Вы опять взяли меня в плен, в жестокий с
ладкий плен, я больше не могу Вам сопротивляться… Ц лепетала я, пытаясь с
пиной определить, в крепкое ли кресло он меня переместил и есть ли свобод
ное пространство для маневров правой руки.
Ц Это Ваша победа, сударыня! Ц хрипел с искаженным лицом герцог. Ц Ваша
победа! Я Ваш раб навечно, Ваш невольник, Ваш черный мавр! О-о-о, какое невын
осимое счастье, Вы настоящий ангел, ангел, а-а-а-а…
Ну, разумеется, это была моя победа.
Пока Бекингэм хрипел и бился в экстазе, правой рукой я осторожно скользн
ула в кармашек и достала ножнички.
Затем спокойно и отрешенно срезала трясущиеся прямо у моего лица две алм
азные подвески и аккуратно отправила их вместе с ножницами обратно в пот
айной карман на юбке.
Никогда не следует надевать подарок одной женщины, если есть хоть крохот
ный шанс на свидание с другой. И не надо лицемерить. Не будь меня, в этой ком
натке в компании с Бекингэмом оказалась бы другая красивая дама, ведь са
мое неизменное в человеке Ц это его привычки.
Но оставим мораль святым отцам и вернемся на продавленное кресло.
После этого я могла заняться тем, за чем мы (по мнению Бекингэма) сюда попа
ли, и пережила в объятиях страстного герцога несколько захватывающих ми
нут. Успешно выполненное задание придавало этому пикантному моменту ос
обую, очень острую сладость, а костюм Прекрасной Цветочницы теперь больш
е напоминал костюм Прекрасной Лоскутницы.
Надеюсь, Его Высокопреосвященство, давая подобное поручение, отдавал се
бе отчет в том, что срезать подвески мне придется отнюдь не во время испол
нения затейливых фигур балета или в светской беседе около накрытого сто
ла. Да что там, просто уверена.
Задерживаться на маскараде я не стала и, покинув Виндзор, поспешила домо
й.
Полчаса спустя де Витри отправился обратно в Париж с моим письмом, где бы
ло написано:
«Они у меня. Но я не могу оставить Лондон, потому что у меня нет денег,
пришлите пятьсот пистолей, и через четыре или пять дней я буду в Париже»

Согласитесь, что деньги, которые я выручила за букетики, совершенно не в с
чет.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
…И ЧТО ПРОИСХОДИТ, КОГДА ИМИ НЕПРАВИЛЬНО РАСПОРЯЖАЮТСЯ

Двадцатого сентября Его Высокопреосвященство получил мое письмо и отр
еагировал на него должным образом.
Двадцать четвертого сентября я с небольшой охраной в мужском платье пок
инула Лондон и выехала в Париж.
Кардинал получил пару подвесок двадцать восьмого числа, после чего я сра
зу же вернулась в Англию.
Уже в Дуврском порту, когда наше судно стало на рейде и когда мы уже собира
лись покинуть его, а судно должно было опять пересечь Ла-Манш, пришло неож
иданное известие, что по приказу герцога порты Англии закрываются и сооб
щение с Францией прерывается, вплоть до удержания в порту почтового паке
тбота. Все это было похоже на неофициальное объявление военных действий.

И в этот же миг мимо нас проскользнул маленький бриг, на палубе которого б
ыл виден молодой человек в форме гвардейца Дома короля
Дом короля Ц элитный корп
ус французской армии. Имел в своем составе мушкетеров короля, телохранит
елей, стражников и рейтаров Ц из кавалерии; мушкетеров и телохранителей
, гвардейцев французских и гвардейцев швейцарских Ц из пехоты
Все указывало на то, что королева получит свои подвески к праздник
у. Предупреждать кардинала было поздно, покинуть Англию без риска быть у
топленным пушечным залпом и успеть к балу в ратуше не представлялось воз
можным. В качестве слабого утешения я постаралась лишь хорошенько запом
нить название брига, которого официальные распоряжения первого минист
ра английского королевства не касались.
Его звали «Зунд».

Грустно было узнать, что мои подвиги интригу не спасли. Герцог, конечно, ни
черта не заметил, но присланный королевой д'Артаньян умел считать до две
надцати. А при наличии безграничной власти на острове и возможности трат
ить на себя невероятные суммы в том, что Бекингэм раздобыл две новые подв
ески на голубой бант, ничего странного не было.
Его Высокопреосвященство, как обычно, выкрутился и при этом невообразим
ом конфузе, когда вместо разоблачения королевы чуть не свернули голову е
му самому. Он был нужен королю, поэтому король ему поверил.
Но вот мое положение было отнюдь не блестящим. Разумеется, герцог сообра
зил, кто мог срезать подвески с его плеча и почему это леди Винтер была так
любезна с ним на балу. Доказать он ничего не мог, но это значило лишь, что по
являться при дворе мне стало очень небезопасно…
В конечном итоге маленькая нелепая интрижка, тешащая самолюбие сильных
мира сего, навредила значительно больше, чем принесла пользы.
Я ушла в тень, избегая появляться в столице, и сказывалась больной, заброс
ив все дела и готовая в любой момент бежать.
Слабым утешением было лишь то, что когда разбитый герцогом Монморанси Су
биз сбежал в Англию и появился в Лондоне, ему мягко, но откровенно дали пон
ять, что на помощь могут рассчитывать лишь победители. Посеянные загодя
семена все-таки дали свои плоды. Горькое утешение. Надо было возвращатьс
я домой, во Францию.
Во Францию, которую я покинула восемь лет назад…

ГЛАВА ПЯТАЯ
ДЕВЯТЬ ЛЕТ НАЗАД

Вот и пришел черед этой печальной истории. Пора вернуться в юность.
Моя мать была женщина красивая, но не обеспеченная. Приданого у нее не был
о, и, разумеется, брак ей не светил.
Она была просто содержанкой крупного королевского чиновника, человека
довольно знатного происхождения. Поэтому внешняя сторона ее жизни была
великолепна, но основывалась на чрезвычайно шатком фундаменте. К несчас
тью, душа у нее была пылкая, и она совершила страшную ошибку, непроститель
ную для содержанки: влюбилась в своего господина. От этой любви родились
два моих старших брата и я, самая младшая в семье.
Пока был жив отец, все кругом, конечно же, считали маму госпожой и мы жили и
воспитывались, как подобает детям из хорошей семьи. Это, кстати, и объясня
ет, почему я не терялась ни в графском замке, ни в королевском дворце.
Связь их была целиком незаконной, вот почему ей придавался подчеркнуто п
ристойный вид. И, видимо, отец и мать, увлеченные созданием этой красивой к
артинки, совершенно забыли о том, что писана она на негодном холсте.
Братья были уже подростками, когда отец был убит. И все, разумеется, сразу
закончилось. Как сказали заплаканной маме, будь ты хоть трижды матерью е
го детей, но если ты всего лишь содержанка, то и место твое и твоих ублюдко
в на помойке. Семья отца весьма недвусмысленно показала ей на дверь, попу
тно отобрав все, что, по их мнению, ей совершенно не принадлежало.
Тут-то и выяснилось, что жить нам не на что.
Первенцу, моему старшему брату Жерару, отец, правда, успел выправить двор
янство и для фамилии отписать крохотный клочок земли, дающий право на пр
иставку «де». Но четверым жить на доходы, что давала та земля, было соверше
нно невозможно.
Мама, продав уцелевшие драгоценности, отдала меня и Робера в монастырь с
условием, что брата выучат на священника, а со мной разберутся позже, когд
а я подрасту. Оставшиеся деньги она отдала Жерару, а сама надела лучшее пл
атье, прошлась павой по городу, как в былые времена, и, дойдя до реки, утопил
ась.
Она была не права с самого начала. Маму сгубила порядочность, совершенно
неуместная в ее положении. Она думала, что ее кроткий нрав, искреннюю любо
вь и благородный характер люди оценят по достоинству и простят ей то, что
отец провел ее мимо алтаря. Бедная глупая мама… Скольких таких растоптал
и и тихо, и прилюдно. Никого не интересуют чувства, важно их документально
е засвидетельствование. Обеспечь ей отец поместье и хороший доход, люди,
конечно бы, шептались за спиной о ее подлости и продажности, но зато в лицо
ни одна собака, ни одна титулованная шлюха не посмела бы оказать ей неува
жение. Но матушка была слишком горда, чтобы просить отца об этом. «Она все
понимала…» Результат был печален. Видимо, бабушку сожгли слишком рано, и
она не смогла научить дочку, как правильно жить.
В прощальной записке мама просила нас лишь похоронить ее рядом с отцом. И
нтересно, кто бы нам это позволил?
Она была похоронена на кладбище для самоубийц, в неосвященной земле, без
всего, что положено католичке в последний час.
Жерар сказал: «Мама подождет, они с отцом теперь мертвы, и для них время те
чет по-другому. Мы исполним ее просьбу чуть позже».
Это был первый урок для меня.
Быть красивой, конечно, очень приятно, но если ты о себе не позаботишься, н
икто о тебе не позаботится. Люди могут предать, умереть, отвернуться. Зато
вещи, которые принадлежат тебе и собственность которых за тобой официал
ьно признана, останутся с тобой. Они надежней людей.
И именно в то время я поняла, что мужчины менее стойки, чем женщины.
Братья не выдержали и сломались. Собственная дальнейшая жизнь перестал
а их интересовать. Они не хотели бороться. Жерар был слишком беден, чтобы б
ыть дворянином, и слишком благороден, чтобы стать мещанином. Он избрал ст
ранное, на мой взгляд, занятие, которое, по его мнению, отвечало его положе
нию, и стал палачом.
Теперь, никто не смог бы его упрекнуть в том, что он, дворянин, опустился до
зарабатывания денег на жизнь ремеслом.
Нет, он по-прежнему занимался тем, для чего его готовили: убивал людей.
Пусть не на войне или на дуэли, а на городской площади, и не шпагой или мушк
етом, а топором, но какая, в сущности, разница?
Люди его сторонились, как прокаженного, и Жерара это полностью устраивал
о.
Робер послушно стал священником, не чувствуя в груди ни малейшей божьей
искры, призывающей его к этой стезе. Сколько подобных ему… Он был тих и зам
кнут, но все знают, что священнику и полагается быть таким. Я думаю, со дня с
мерти мамы душа у него кровоточила день за днем, он был самым добрым из нас
.

Прошло несколько лет, и все забылось. Другие события заслонили в памяти л
юдей все, что произошло с нашей семьей. Осталось лишь стойкое насторожен
ное отношение к нам, хотя мало кто помнил, почему это.
Той осенью, в день празднования пресвятой Марии Сентябрьской, когда нас
с Робером отпустили на праздник к брату, Жерар сказал: «Вот теперь пора».

Мы дождались ночи, взяли заступы и пошли к часовне, туда, где за оградой бы
ли могилы самоубийц. Было тихо и темно.
Жерар, теперь весьма опытный во всем, что касается переправки человека в
мир иной, с помощью Робера откопал останки. Платье лучше сохранилось, чем
мама, я же говорила, вещи прочнее людей. Робер по всем правилам отпел ее, и м
ы отнесли маму в склеп к отцу.
Вот теперь им действительно было наплевать на людей, на их глупые правил
а и обряды. Прав был Жерар, у живых другое время. Никто ничего и не узнал.
Я росла в монастыре, и все ясней мне становилось, что там я не останусь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39