Он не позвал Хекс в качестве свидетеля. Не попросил об этом Трэза.
Пришел именно айЭм. Мавр, словно Джон Хэнкок[180], расписался в соответствующих строчках своим именем, используемым в человеческом мире, подтверждая завещание и переход имущества, а также доверенность. После того, как эта часть была выполнена, он написал свое настоящее имя на письме, составленном на Древнем Языке, а также на декларации кровной линии.
Когда все было сделано, Рив положил документы в черный портфель LV Epi[181] и передал его айЭму.
– Я хочу, чтобы ты вывел ее отсюда в течение тридцати минут. Уведи Хекс, даже если для этого придется ее вырубить. И убедись, что твой брат с тобой, а персонал разошелся по домам.
айЭм ничего не сказал. Вместо слов он достал нож, который прятал за поясницей, разрезал ладонь и протянул ее, густая голубая кровь закапала на клавиатуру ноутбука. Он был таким хладнокровным, каким хотел быть Рив, надежным, и даже не моргал.
Поэтому его выбрали для таких жестких вещей годы назад.
Рив сглотнул ком, встал и коснулся протянутой руки. Они скрепили кровный обет рукопожатием, потом их тела встретились в жестком, тесном объятии.
– Я хорошо тебя знал. Любил тебя, как своего родственника. И буду чтить тебя как никогда. – Сказал тихо айЭм на Древнем Языке.
– Позаботься о Хекс, хорошо? На какое-то время она совсем осатанеет.
– Я и Трэз сделаем все, что нужно.
– Это не ее вина. Ни в начале, ни в конце. Хекс должна поверить в это.
– Я знаю.
Разжав объятия, Рив с трудом отпустил плечо старого друга, преимущественно потому, что это – единственное его прощание с кем-то: Хекс и Трэз будут противиться тому, что он собирается сделать, попытаются придумать другие варианты, хватаясь, впиваясь когтями в иной финал. айЭм в этом плане был более привержен фатализму. Также он был более реалистичным, понимая, что иного выхода нет.
– Иди, – сказал Рив сорвавшимся голосом.
айЭм положил окровавленную руку на сердце, поклонился до талии, а потом вышел, не оглядываясь назад.
Руки Рива тряслись, пока он задирал манжету, чтобы посмотреть на часы. Клуб закроется в четыре. Персонал по уборке появится ровно в пять ноль-ноль. Значит, после того, как все уйдут, у него будет около получаса.
Он достал телефон и направился в спальню, набирая номер, на который довольно часто звонил.
Закрыв дверь, он услышал в трубке теплый голос сестры:
– Привет, брат мой.
– Привет. – Он сел на кровать, не зная, что сказать.
Услышав на заднем плане заунывный плач Наллы, Рив застыл. Он мог представить их: сестра прижимала малышку к плечу, хрупкий сверток будущего был завернут в мягкое одеяльце, отороченное атласной лентой.
Для смертных единственной бесконечностью являлись дети, не так ли?
У него никогда не будет детей.
– Ривендж? Ты там? Все в порядке?
– Да. Я звоню потому… я хотел сказать…
Прощай.
– Я люблю тебя.
– Как это мило. Это трудно, да? Быть без мамэн?
– Да. Это так. – Он зажмурился, и Налла тут же начала плакать еще усердней, рев трелью доносился через телефон.
– Извини за мой маленький источник шума, – сказала Бэлла. – Она не засыпает, если я не гуляю с ней, а мои ноги уже сдают.
– Послушай… ты помнишь колыбельную, которую я пел тебе? Когда ты была маленькой?
– О, боже мой, о четырех сезонах? Да! Я не вспоминала ее годами… Ты пел ее, когда я не могла уснуть. Даже когда я подросла.
Да, так и было, подумал Рив. Колыбельная, пришедшая из Древних Преданий о четырех временах года и этапах жизни, которая помогла им пережить множество бессонных дней. Он пел, она отдыхала.
– Как она начинается? – спросила Бэлла. – Я не могу…
Рив запел, сначала нелепо, слова всплывали в памяти, ноты звучали плохо, потому что его голос всегда был слишком низким для тональности, в которой написана песня.
– О… да, точно, – прошептала Бэлла. – Подожди, дай включить громкую связь…
Раздался «бип», потом послышалось эхо, и, когда он запел, Налла прекратила плакать, нежный дождь из древних слов потушил пламя.
Бледно-зеленый плащ весны... Яркая цветочная вуаль лета… прохладная накидка осени… холодное покрывало зимы... Периоды не только на Земле, но и в жизни каждого человека: пик, к которому стремятся, затем пожинание плодов, за которым следует падение с вершины, и мягкий, белый свет Забвения, которое станет вечным пристанищем.
Ривендж пропел колыбельную дважды, и второй раз вышел лучше первого. Он остановился на этом, не желая рисковать, ведь следующий раз может оказаться не таким хорошим.
Голос Бэллы был полон слез.
– Ты сделал это. Ты убаюкал ее.
– Я бы мог петь для нее, если захочешь.
– Захочу. Определенно, да. Спасибо, что напомнил мне о колыбельной. Не знаю, почему не попробовала ее раньше.
– Может, ты бы и вспомнила о ней. Рано или поздно.
– Спасибо, Рив.
– Спокойной ночи, сестра моя.
– Поговорим завтра, хорошо? Ты кажешься расстроенным.
– Я люблю тебя.
– Я тоже люблю тебя. Я позвоню завтра.
Последовала пауза.
– Береги себя. Береги себя, свою малышку и хеллрена.
– Буду беречь, мой любимый брат. Пока.
Рив закончил разговор и остался сидеть с телефоном в руке. Чтобы экран не гас, он каждые две минуты нажимал клавишу.
Его убивала невозможность позвонить Элене. Написать ей. Связаться с ней. Но она была там, где должна : пусть лучше ненавидит его, чем оплакивает.
В четыре тридцать он получил сообщение от айЭма, которое ждал. Всего два слова.
«Все чисто».
Рив встал с кровати. Действие дофамина заканчивалось, но все же, его было достаточно, чтобы он пошатнулся без своей трости, и с трудом удержал равновесие. Убедившись, что достаточно прочно стоит на ногах, он снял соболиную шубу и пиджак, разоружился, оставляя у кровати пистолеты, которые обычно покоились в кобуре подмышками.
Время уходить, пора использовать систему, которую он установил после покупки кирпичного здания клуба и реставрации всего, начиная с фундамента и заканчивая крышей.
Все здание было оборудовано для звука. И речь не о Долби[182].
Он вернулся в свой офис, сел за стол и открыл правый нижний ящик. Внутри располагалась коробочка размером с ТВ пульт, и, не считая самого Рива, только айЭм знал, что это за штука, и для чего она предназначалась. Также айЭм был единственным мужчиной, которому известно о костях под кроватью, костях человеческого мужчины, примерно одного размера с Ривом. Но, с другой стороны, именно айЭм их туда и поместил.
Достав пульт, Рив поднялся на ноги, оглядывая комнату в последний раз. Аккуратные стопки бумаг на столе. Деньги в сейфе. Наркотики в комнате Ралли.
Он вышел из офиса. После закрытия, клуб был хорошо освещен, а VIP-секция была загажена, словно хорошо использованная шлюха: на блестящем черном полу виднелись следы, круглые водяные разводы на столах, смятые салфетки тут и там на диванах. Официантки убирали после каждого клиента, но многое было недоступно человеческому взору.
Водопад напротив был выключен, предоставляя четкий обзор на общую секцию… которая выглядела не лучше. Танцпол был вышаркан. Повсюду раскиданы коктейльные палочки и обертки от чупа-чупсов, а в углу даже валялись женские трусики. На потолке виднелась световая система на балках, провода и лампы, и в отсутствие музыки огромные рупоры зимовали, словно черные медведи в берлоге.
В этом состоянии клуб напоминал о Волшебнике из Страны Оз[183]: магия, происходившая здесь ночь за ночью, гул и возбуждение были лишь комбинацией электроники, выпивки и наркоты, иллюзией для людей, входящих через передние двери, фантазией, позволяющей им стать теми, кем они не являлись в повседневной жизни. Может, они жаждали ощутить силу ввиду своей слабости, почувствовать себя сексуальными в отсутствии привлекательности, или же богатыми и успешными, когда они таковыми не являлись, молодыми – уже вступив в свой средний возраст. Может, они хотели выжечь боль неудавшихся отношений, отомстить за измену или притвориться, что не ищут любимых, когда на самом деле отчаянно желают этого.
Конечно, они приходили за «весельем», но Рив отлично понимал, что за блестящей и радужной мишурой крылось нечто темное и убогое.
Клуб в том состоянии, в каком он пребывал сейчас, являлся отличной метафорой его жизни. Он был Волшебником, слишком долго дурачившим близких ему людей, скрывающийся среди нормальных, торгуя наркотиками, увертками, ложью.
Это время прошло.
Рив обогнул последний поворот и вышел через двойные парадные двери. Вывеска ЗироСам, черная на черном, не горела, указывая, что они закрылись до вечера. Точнее, раз и навсегда.
Он оглянулся по сторонам. На улицах было пусто, поблизости ни машин, ни пешеходов.
Он сделал пару шагов, заглядывая в переулок у боковой двери, ведущей в VIP-секцию, потом быстро прошел по нему и проверил следующий. Ни бездомных, ни попрошаек.
Стоя на холодном ветру, Рив минуту прощупывал здания вокруг клуба, выискивая эмоциональные сетки, указывающие на наличие в них людей. Ничего. Верно, все чисто.
Готовый уйти, он пересек улицу, миновал два квартала, потом остановился, опустил крышку пульта и ввел восьми циферный код.
Десять… девять… восемь…
Они обнаружат обуглившиеся кости. На какое-то мгновение Рив задумался, а кому они принадлежали? айЭм не сказал, а он не спросил.
Семь… шесть… пять…
С Бэллой все будет в порядке. У нее есть Зейдист и Налла, Братья и их шеллан. Ей будет больно, но она переживет потерю, и лучше так, чем если откроется правда, которая разрушит ее: Бэлле не нужно знать, что ее мать изнасиловали, а ее брат был наполовину пожирателем грехов.
Четыре…
Хекс будет держаться подальше от колонии. айЭм убедится в этом, потому что заставит ее сдержать клятву, данную прошлой ночью: она пообещала, что позаботится об одной женщине, и письмо, написанное на Древнем Языке и заверенное айЭмом, требовало, чтобы она позаботилась о себе. Да, он обманул ее. Без сомнений, она думала, что Рив собирается заставить ее убить принцессу или даже присмотреть за Эленой. Но он был симпатом, не так ли? И Хекс совершила ошибку, дав слово, не зная, на что подписывается.
Три…
Он окинул взглядом крышу ЗироСам, представляя, как будут выглядеть обломки, но не просто клуба, а жизней, которые он покидал, отправляясь на север.
Два…
Сердце Рива адски болело, он знал – оно оплакивало Элену. Хотя, технически, умирал именно он.
Один…
Взрыв под главным танцополом спровоцировал еще два: один в баре VIP-секции, второй – на балконе между этажами. Со оглушительным грохотом и землетрясением здание пошатнулось у фундамента, наружу хлынула цементная пыль, и повалились кирпичи.
Рив попятился назад и врезался в стеклянную витрину тату-салона. Восстановив дыхание, он наблюдал, как туман вырос из пыли, словно снежный сугроб.
Рим пал. И все равно было трудно покинуть его.
Первые звуки сирен раздались не более чем через пять минут, и Рив выжидал, пока на Десятой улице не покажутся всполохи красных мигалок.
Дождавшись машин, он закрыл глаза, успокоился… и дематериализовался на север.
В колонию.

Глава 57
– Элена? – донесся голос Люси с первого этажа. – Я ухожу.
Встряхнувшись, Элена посмотрела на часы в нижнем углу компьютерного экрана. Четыре тридцать? Уже? Боже, а казалось… ну, она не знала, просидела ли за своим самодельным столом часы или же дни. Все время был открыт сайт «Колдвелл Курьер Жорнал» по поиску работы, но все, что делала Элена – это выписывала круги по тач-паду.
– Я иду. – Поднявшись на ноги и потянувшись, она направилась к лестнице. – Спасибо, что убрала после папиной трапезы.
Голова Люси показалась у вершины лестницы.
– Всегда пожалуйста. И, слушай, кое-кто хочет увидеть тебя.
Сердце Элены подпрыгнуло в груди.
– Кто?
– Мужчина. Я впустила его.
– О, Боже, – выдохнула Элена. Она выбежала из подвала с мыслью, что, по крайней мере, ее отец крепко спал после съеденного. Последнее, что ей нужно – так это чтобы он расстроился, обнаружив в доме посторонних.
Входя в кухню, она приготовилась сказать Риву, Трэзу или, кто там еще пришел, идти…
Светловолосый мужчина, окруженный аурой роскоши, стоял у дешевого стола, держа в руках черный портфель. Люси была рядом с ним, натягивая шерстяное пальто и собирая лоскутную сумку к дороге домой.
– Я могу вам помочь? – нахмурившись, сказала Элена.
Мужчина слегка поклонился, галантно коснувшись рукой груди, и, когда он заговорил, его голос был необыкновенно низким и очень культурным.
– Я ищу Элайна, урожденного сына Айса. Вы его дочь?
– Да, это так.
– Я могу увидеть его?
– Он отдыхает. В чем дело? Кто вы?
Мужчина посмотрел на Люси, потом запустил руку в нагрудный карман и достал удостоверение личности на Древнем Языке.
– Я Сэкстон, сын Тайма, и распорядитель Монтрега, сына Рема. Недавно он отправился в Забвение, не имея прямых потомков, и согласно моему исследованию кровных линий, ваш отец – ближайший родственник, и значит, его единственный наследник.
Брови Элены взмыли вверх.
– Простите, что? – Он повторил сказанное, но смысл все равно ускользал. – Я… ох… что?
Когда юрист снова повторил свое сообщение, мозг Элены туго соображая, попытался соединить точки[184]. Она естественно слышала о Реме, встречала это имя в деловых книгах отца… и его рукописи. Плохой мужчина. Совсем. У нее сохранилось смутное воспоминание о его сыне, ничего особенного, просто пережиток тех дней, когда она была достойной женщиной в кругах дебютанток Глимеры.
– Сожалею, – пробормотала она, – это так неожиданно.
– Понимаю. Я могу поговорить с вашим отцом?
– Он не… принимает, на самом деле. Плохо себя чувствует. Я его опекун. – Она прокашлялась. – По Древнему Праву я обязана признать его недееспособным по причинам… умственного характера.
Сэкстон, сын Тайма, слегка поклонился.
– Прискорбно это слышать. Есть декларация недееспособности?
– Внизу. – Она посмотрела на Люси. – Наверное, тебе пора?
Люси взглянула на Сэкстона и пришла к тому же выводу. Мужчина казался чрезвычайно нормальным, в костюме, пальто и с портфелем в руке, он буквально всем своим видом заявлял – «юрист».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84