https://wodolei.ru/catalog/smesiteli/dlya_dusha/vstroeni/
Долго вглядывался в лежащего, пялился на бумаги и вещи, шкатулку даже потрогал, но ушёл, так ничего и не сказав.
Ну а начиная с утра, как уже было сказано, любопытствующие потянулись сплошной вереницей.
На вопросы Серениус всем отвечал одно и то же. Мол, сей человек отшиб себе голову, отчего с ним мог приключиться отёк в мозгу. Отёк либо сойдёт сам собой, и тогда больной очнётся, что может произойти в любой секунд; либо же отёк затвердеет, и в сём случае исход печален. Один этак вот пролежал два года, сохраняя из всех примет сознательной экзистенции лишь способность к глотанию, однако потом всё равно помер.
Мужчины качали головами. Женщины ахали.
Всё это Лёшке до смерти надоело. Тело у него задеревенело от неподвижности, шевелиться же доктор не дозволял. В двенадцать, правда, обещал сделать перерыв: запереть дверь, чтобы «бесчувственный» мог поесть-попить и немножко размять члены. Поэтому Попов ждал полудня, как иудеи ожидают пришествия Мессии. Но его мука окончилась раньше.
Кто-то, не вошедший, а вбежавший в комнату, прямо от двери завопил:
– Oh mein arme Hieronymus!
И довольно убедительно всхлипывая, стал объяснять доктору, что отлично знает бедного страдальца и давно его ждёт. Это дорогой племянник покойницы-жены, превосходный молодой человек, желавший поискать в России хорошую службу.
Новоявленный дядя назвался штутгартским часовым мастером Иоганном Штаммом. Пришёл он не один, а с подмастерьями, у которых с собой были носилки.
– Ну и слава Богу, забирайте вашего родственника, – сказал Серениус, как было условлено. – У него в кошеле десять польских злотых и тридцать четыре талера. С вашего позволения шесть талеров я удержу за оказанную раненому помощь.
– Конечно, конечно! Я так вам признателен! Правда ли, что бедного Иеронимуса нашли на улице в Преображенском?
– Да. Неподалёку от дворца его высочества господина наследника.
– Как его туда занесло? Бедняга, должно быть, заблудился.
– Возможно… Прошу вас проверить вещи вашего племянника и расписаться в их получении. Лошадь не найдена. Вероятно, ускакала. Зная здешние нравы, вряд ли можно надеяться, что её вернут.
Тем временем фальшивого лейтенанта перекладывали на носилки. Подглядывать Алёша пока не осмеливался, полагая, что на него со всех сторон пялятся.
Доктор что-то втолковывал «дяде» про свинцовые примочки и растирание висков уксусом, а больного уже несли вон.
Иоганна Штамма в лицо Алексей не знал, но часовую мастерскую с этой вывеской видеть доводилось: вторая улица от лютеранской кирхи, рядом с пивной «Два голубя».
Кукуй, он же Немецкая Слобода, за последние двадцать лет разросся в целый город, где теперь проживали несколько тысяч иноземных негоциантов, мастеров, служилых людей, дипломатов. В прежние времена русским селиться здесь строжайше запрещалось, чтоб не набрались иноверческой заразы, однако при государе Петре Алексеевиче рогатки и заставы вокруг Кукуя были убраны. Ныне иностранцы, кому охота, могли жить в Москве, а русские, если пожелают, в Немецкой Слободе. И многие желали – в особенности из тех, кто побывал за границей и стал воротить нос от простых обычаев русской жизни. Улицы на Кукуе были чище, порядку больше, воры и разбойники сюда не забредали – что правда, то правда. Однако шпионили и надзирали тут дотошнее, чем где бы то ни было. Такое уж настало время – военное, враждебное. Немцы, цесарцы, французы, англичане, голландцы кляузничали друг на друга, писали в Преображёнку доносы, а кроме того хватало и прямых доводчиков вроде доктора Серениуса. Так что попался часовщик, никуда ему теперь от князь-кесарева ока не деться.
Пока Алёшу несли по улицам, он исхитрялся-таки подглядывать через ресницы. Всё правильно: от кирхи поворотили налево, вон и «Два голубя». И в дом внесли, в какой надо – над дверью жестяная вывеска, где намалёван циферблат и угловатыми буквами написано: Johann Stamm. Uhrmacher
Гвардии прапорщика тащили какими-то узкими переходами. Носилки стукались об углы, о шкафы.
Сердце заколотилось быстрее, приготовляясь к опасности. Из оружия у Алёши был узкий веницейский кинжал, запрятанный в левом рукаве и маленький, меньше ладони, пистолет в потайном чехольчике под мышкой. Если станут убивать – задёшево не возьмут.
Однако не то что убивать – особенно рассматривать его пока никто не собирался. Нигде не остановившись, подмастерья проволокли носилки через весь дом и вынесли на задний дворик. Алексей понял это по солнечному сиянию, по гоготу гусей.
– Скорей, ради Бога, скорей! – поторопил по-немецки чей-то голос, доселе не звучавший. – Сюда!
Сопящие от натуги парни перешли на бег. Куда это «сюда»? Попов рискнул подглядеть ещё раз.
Его несли к калитке в заборе. Она была открыта, там стоял представительный господин в хорошем парике, при шпаге и нетерпеливо постукивал тростью.
Иоганн Штамм приблизился к незнакомцу с почтительным поклоном.
– Благодарю. Вот вам за старание.
Зазвенело золото.
– Ах, мой господин, вдруг наведается лекарь из госпиталя или, того хуже, представители власти? – спросил часовщик с беспокойством. – Что я скажу?
– Уезжайте на неделю-другую. Вы ведь собирались в Санкт-Петербург открывать новое отделение? А слуги скажут, что ваш племянник очнулся и уехал с вами… Вынимайте его из носилок! Только замотайте сначала!
Говор был южнонемецкий. Или, пожалуй, австрийский. Попов надеялся улучить миг, осмотреть распорядительного господина получше, но не успел. Сильные руки подняли «больного» из носилок, замотали в одеяло, повлекли куда-то.
Скрипнула дверца, укутанного Алёшу усадили на мягкое, привалили спиной к стенке. Снова скрип. Качнуло кверху. Тронулись.
Судя по звуку тяжёлых шагов и по скорости движения, гвардии прапорщика несли в портшезе. Но кто, куда? Бог весть. Ясно было одно: на подмогу теперь рассчитывать нечего. Шпиги будут караулить у часовой мастерской попусту.
Размотаться и выглянуть в окошко, чтобы понять, в каком направлении движется портшез, было нетрудно. Но нельзя – увидят потом, что «беспамятный» ворочался.
Дышать между тем становилось всё трудней. Обмотали Попова чересчур усердно, оставить для носа дырку не догадались. А может, им всё равно, подохнет гонец или нет, лишь бы заполучить шкатулку…
Разинув рот, Алёша пытался всосать через шерстяную ткань хоть сколько-то воздуха. На счастье, мука удушьем длилась недолго. Носильщики остановились, опустили портшез на землю.
– Вынимайте, да осторожней. Не стукните головой о косяк, – сказал тот же голос (выговор был точно австрийский).
Похоже, цесарские козни – вот первое, что подумал Лёшка. Вторая мысль была отрадной: а ещё похоже, живой гонец для них предпочтительнее мёртвого. Иначе о его голове бы не пеклись.
Снова его куда-то несли по ровному, затем вниз по ступенькам.
– Кладите на скамью. Одеяло больше не нужно, заберите с собой.
Звук удаляющихся шагов. Тишина.
Сквозь сомкнутые веки можно было разобрать, что в помещении темно или почти темно. Поблизости потрескивала свеча.
Чуть-чуть приоткрыв левый глаз, Попов поскорей его опять закрыл. Рядом кто-то сидел и, кажется, внимательно рассматривал лежащего.
Гвардии прапорщик успел разглядеть низкий сводчатый потолок, стол, на столе канделябр. То ли погреб, то ли подвал.
Вдруг предположительный австриец вскочил. Стуча каблуками по каменному полу, вошёл кто-то ещё. Должно быть, главней первого, догадался Алёша. Догадка сразу же подтвердилась.
– Он здесь, экселенц, – сказал первый.
– Обыскали?
У второго акцент был.тоже австрийский. Всё-таки цесарцы!
– Нет смысла, ваше сиятельство. Его обшарили сначала русские, потом больные служащие. Всё, что было найдено, лежит на столе. Поразительно, но ничего не украдено. Даже деньги на месте. Я навёл справки. Лейтенанта нашли слуги кронпринца. Очевидно, вскоре после падения с лошади. Ночные бродяги не успели до него добраться.
Оба австрийца стояли у стола, перекладывая бумаги и вещи. Теперь Алёша мог подсматривать без опаски. Видел только спины, но ему и так уже было всё понятно. «Экселенц», да ещё «сиятельство» у цесарцев только один – граф фон Клосски, дипломатический резидент императора Леопольда. Вот и разрешилась главная загадка. Теперь бы убраться отсюда подобру-поздорову да начальству доложить, и задание будет выполнено.
– Ничего похожего на депешу, – сказал граф. – Может быть, она зашита в сапогах или в одежде? Скорее, Хольм, скорее! Я займусь ботфортами, вы одеждой. С минуты на минуту здесь появится Штрозак!
Только что гвардии прапорщику всё было ясно, а теперь опять запуталось.
Во-первых, почему австрийцы не знают, где спрятана депеша?
Во-вторых, какой ещё Штрозак, из-за которого экселенц должен торопиться и собственными ручками щупать чьи-то грязные сапоги?
Пришлось снова закрыть глаза. Проворные пальцы принялись ощупывать швы на одежде Алёши, и он стиснул зубы, чтобы некстати не расхихикаться – с детства боялся щекотки. На всякий случай застонал.
– Пистолет под мышкой. В рукаве нож, – сказал чёртов Хольм, вынимая спрятанное оружие. – Видно, бывалый агент. С конём ему только не повезло… Нет, больше ничего.
– У меня тоже. А не могли московиты обнаружить депешу? Что если это ловушка? – нервно молвил резидент.
– Если б это была ловушка, то депешу как раз бы оставили, – ответил Хольм, видно, человек неглупый. – Что это за лаковая коробка? Позвольте взглянуть, экселенц.
Они снова стояли у стола, плечом к плечу. Что-то здесь было не так. В письме ведь говорилось, что тайна шкатулки получателю известна!
Хольм пробормотал:
– Мне доводилось слышать про японские ларцы с секретом… Там внутри что-то есть. Потрясите – слышно. Но как открыть?
– Делайте, что хотите, но откройте! Должность первого секретаря предполагает хоть малую толику полезности! – рассердился граф.
– Поздно, экселенц… Это его шаги.
В дверном проёме возникла фигура, вверху и внизу узкая, а посерёдке очень широкая. «Как расстегай», подумал Алёша, зажмуриваясь, – сейчас его снова будут рассматривать.
– Приветствую ваше сиятельство, а также вас, герр Хольм. Уф, как же я торопился! – пропыхтел Расстегай голосом, какой бывает у людей жирных и одышливых. Выговор у него был не австрийский, а какой-то другой, пожёстче. – Это он?
– Как видите, герр Штрозак, мы очень серьёзно отнеслись к вашей просьбе. – Резидент на вопрос не ответил и говорил надменно, чопорно. Должно быть, раздосадовался, что не успел прочесть депешу. – Мой секретарь герр Хольм лично провёл операцию, действуя по моим указаниям.
– Мой господин просил передать вам глубочайшую благодарность. Слуга, который вчера беседовал с гонцом из Могилёва, был в госпитале и опознал его, а также убедился, что депеша не пропала. Очень кстати, что среди ваших негласных помощников есть вюртембержец, этот славный часовщик Штамм. Два шваба вполне могут оказаться родственниками.
Толстяк засмеялся.
Вон оно что, соображал Алёша. Посланец, выходит, прискакал не к графу Клосски, а к кому-то, кто с австрийцами заодно. Говор же у Штрозака, пожалуй, ганноверский. Резидент шутливого тона не поддержал.
– Да, – сказал он кислым тоном, – вот ваша шкатулка. Мы позаботились о том, чтобы её не касались чужие руки… Что делать с вашим гонцом? Если хотите, он может остать ся у нас.
Штрозак вертел коробку в руках. Если и заметит, что с нею возились чужие руки, подумает на цесарцев.
– Не будем обременять вас его присутствием. Мои люди заберут беднягу, им займётся наш лекарь.
Шлёп, шлёп, шлёп! Раздались три мягких, но звучных хлопка в ладоши. В подвал вошли несколько человек. Очевидно, им было заранее объяснено, что делать. Без единого слова Лёшку снова подняли и понесли. Повторилось то же, что давеча.
Завернули в какую-то тряпку, погрузили в портшез, потащили по улицам.
Вся эта носка и таска Попову здорово обрыдла. Но куда его волокут на сей раз, он, кажется, догадывался.
Ганновер – владение англицкой короны, а император Леопольд – союзник британской королеве Анне..
Если портшез сейчас повернёт влево, к Яузе, и шагов через двести остановится, там резиденция англицкого посланника Витворта..
Портшез свернул влево и через двести шестнадцать шагов (Попов считал) остановился.
* * *
Теперь замотанного в ткань человека не спустили в подвал, а подняли по лестнице вверх. Уложили не на жёсткое, а на мягкое. Размотали. Вышли.
Поняв, что остался один, Алексей открыл глаза и приподнялся.
Он лежал на кожаном, обитом медными гвоздиками диване в большой красивой комнате. Здесь был широкий стол красного дерева, перед ним такие же, как диван, кожаные кресла. На стене два портрета: полная дама с обиженным выражением лица и важный господин в панцыре с голубою лентой. Королева Анна и? дюк Мальборо, узнал Попов.
В соседней комнате послышались голоса, разговаривавшие по-англицки. Дело, наконец, шло к развязке.
Изо всех сил сдерживая дыхание, чтоб грудь не вздымалась слишком заметно, Алёша откинулся навзничь. Ну, Матушка-Заступница и ты, ветреная Фортуна, не покиньте!
Язык британцев гвардии прапорщик знал не гораздо, приходилось напрягать слух.
Над лежащим остановились двое.
– Мне кажется, ваше превосходительство, он порозовел, – сказал Штрозак, не чисто выговаривая англицкие слова. – Это хороший признак.
Второй – не иначе как сам Витворт – молвил:
– Дайте шкатулку. Гонцом займёмся позже.
Застучали деревянные пластинки. Раза два резидент вполголоса выругался. Очевидно, и ему японский секрет поддался не сразу. Но вот зашелестела бумага.
– Вы ведь знаете французский, мистер Штрозак?
И посланник вслух прочитал депешу, содержание которой Алексею было уже известно.
«Ваше превосходительство,
Не удивляйтесь, что пишу на французском. Это письмо Вам доставит г-н Жероним де Мюльбах, вюртембержец, принятый мной на нашу службу. Умом это отнюдь не Сократ, но человек храбрый и надежный. Уверен, что живым врагу не дастся. Однако письмо могут забрать и с мертвого, а французский язык затруднит определение источника и адресата.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62
Ну а начиная с утра, как уже было сказано, любопытствующие потянулись сплошной вереницей.
На вопросы Серениус всем отвечал одно и то же. Мол, сей человек отшиб себе голову, отчего с ним мог приключиться отёк в мозгу. Отёк либо сойдёт сам собой, и тогда больной очнётся, что может произойти в любой секунд; либо же отёк затвердеет, и в сём случае исход печален. Один этак вот пролежал два года, сохраняя из всех примет сознательной экзистенции лишь способность к глотанию, однако потом всё равно помер.
Мужчины качали головами. Женщины ахали.
Всё это Лёшке до смерти надоело. Тело у него задеревенело от неподвижности, шевелиться же доктор не дозволял. В двенадцать, правда, обещал сделать перерыв: запереть дверь, чтобы «бесчувственный» мог поесть-попить и немножко размять члены. Поэтому Попов ждал полудня, как иудеи ожидают пришествия Мессии. Но его мука окончилась раньше.
Кто-то, не вошедший, а вбежавший в комнату, прямо от двери завопил:
– Oh mein arme Hieronymus!
И довольно убедительно всхлипывая, стал объяснять доктору, что отлично знает бедного страдальца и давно его ждёт. Это дорогой племянник покойницы-жены, превосходный молодой человек, желавший поискать в России хорошую службу.
Новоявленный дядя назвался штутгартским часовым мастером Иоганном Штаммом. Пришёл он не один, а с подмастерьями, у которых с собой были носилки.
– Ну и слава Богу, забирайте вашего родственника, – сказал Серениус, как было условлено. – У него в кошеле десять польских злотых и тридцать четыре талера. С вашего позволения шесть талеров я удержу за оказанную раненому помощь.
– Конечно, конечно! Я так вам признателен! Правда ли, что бедного Иеронимуса нашли на улице в Преображенском?
– Да. Неподалёку от дворца его высочества господина наследника.
– Как его туда занесло? Бедняга, должно быть, заблудился.
– Возможно… Прошу вас проверить вещи вашего племянника и расписаться в их получении. Лошадь не найдена. Вероятно, ускакала. Зная здешние нравы, вряд ли можно надеяться, что её вернут.
Тем временем фальшивого лейтенанта перекладывали на носилки. Подглядывать Алёша пока не осмеливался, полагая, что на него со всех сторон пялятся.
Доктор что-то втолковывал «дяде» про свинцовые примочки и растирание висков уксусом, а больного уже несли вон.
Иоганна Штамма в лицо Алексей не знал, но часовую мастерскую с этой вывеской видеть доводилось: вторая улица от лютеранской кирхи, рядом с пивной «Два голубя».
Кукуй, он же Немецкая Слобода, за последние двадцать лет разросся в целый город, где теперь проживали несколько тысяч иноземных негоциантов, мастеров, служилых людей, дипломатов. В прежние времена русским селиться здесь строжайше запрещалось, чтоб не набрались иноверческой заразы, однако при государе Петре Алексеевиче рогатки и заставы вокруг Кукуя были убраны. Ныне иностранцы, кому охота, могли жить в Москве, а русские, если пожелают, в Немецкой Слободе. И многие желали – в особенности из тех, кто побывал за границей и стал воротить нос от простых обычаев русской жизни. Улицы на Кукуе были чище, порядку больше, воры и разбойники сюда не забредали – что правда, то правда. Однако шпионили и надзирали тут дотошнее, чем где бы то ни было. Такое уж настало время – военное, враждебное. Немцы, цесарцы, французы, англичане, голландцы кляузничали друг на друга, писали в Преображёнку доносы, а кроме того хватало и прямых доводчиков вроде доктора Серениуса. Так что попался часовщик, никуда ему теперь от князь-кесарева ока не деться.
Пока Алёшу несли по улицам, он исхитрялся-таки подглядывать через ресницы. Всё правильно: от кирхи поворотили налево, вон и «Два голубя». И в дом внесли, в какой надо – над дверью жестяная вывеска, где намалёван циферблат и угловатыми буквами написано: Johann Stamm. Uhrmacher
Гвардии прапорщика тащили какими-то узкими переходами. Носилки стукались об углы, о шкафы.
Сердце заколотилось быстрее, приготовляясь к опасности. Из оружия у Алёши был узкий веницейский кинжал, запрятанный в левом рукаве и маленький, меньше ладони, пистолет в потайном чехольчике под мышкой. Если станут убивать – задёшево не возьмут.
Однако не то что убивать – особенно рассматривать его пока никто не собирался. Нигде не остановившись, подмастерья проволокли носилки через весь дом и вынесли на задний дворик. Алексей понял это по солнечному сиянию, по гоготу гусей.
– Скорей, ради Бога, скорей! – поторопил по-немецки чей-то голос, доселе не звучавший. – Сюда!
Сопящие от натуги парни перешли на бег. Куда это «сюда»? Попов рискнул подглядеть ещё раз.
Его несли к калитке в заборе. Она была открыта, там стоял представительный господин в хорошем парике, при шпаге и нетерпеливо постукивал тростью.
Иоганн Штамм приблизился к незнакомцу с почтительным поклоном.
– Благодарю. Вот вам за старание.
Зазвенело золото.
– Ах, мой господин, вдруг наведается лекарь из госпиталя или, того хуже, представители власти? – спросил часовщик с беспокойством. – Что я скажу?
– Уезжайте на неделю-другую. Вы ведь собирались в Санкт-Петербург открывать новое отделение? А слуги скажут, что ваш племянник очнулся и уехал с вами… Вынимайте его из носилок! Только замотайте сначала!
Говор был южнонемецкий. Или, пожалуй, австрийский. Попов надеялся улучить миг, осмотреть распорядительного господина получше, но не успел. Сильные руки подняли «больного» из носилок, замотали в одеяло, повлекли куда-то.
Скрипнула дверца, укутанного Алёшу усадили на мягкое, привалили спиной к стенке. Снова скрип. Качнуло кверху. Тронулись.
Судя по звуку тяжёлых шагов и по скорости движения, гвардии прапорщика несли в портшезе. Но кто, куда? Бог весть. Ясно было одно: на подмогу теперь рассчитывать нечего. Шпиги будут караулить у часовой мастерской попусту.
Размотаться и выглянуть в окошко, чтобы понять, в каком направлении движется портшез, было нетрудно. Но нельзя – увидят потом, что «беспамятный» ворочался.
Дышать между тем становилось всё трудней. Обмотали Попова чересчур усердно, оставить для носа дырку не догадались. А может, им всё равно, подохнет гонец или нет, лишь бы заполучить шкатулку…
Разинув рот, Алёша пытался всосать через шерстяную ткань хоть сколько-то воздуха. На счастье, мука удушьем длилась недолго. Носильщики остановились, опустили портшез на землю.
– Вынимайте, да осторожней. Не стукните головой о косяк, – сказал тот же голос (выговор был точно австрийский).
Похоже, цесарские козни – вот первое, что подумал Лёшка. Вторая мысль была отрадной: а ещё похоже, живой гонец для них предпочтительнее мёртвого. Иначе о его голове бы не пеклись.
Снова его куда-то несли по ровному, затем вниз по ступенькам.
– Кладите на скамью. Одеяло больше не нужно, заберите с собой.
Звук удаляющихся шагов. Тишина.
Сквозь сомкнутые веки можно было разобрать, что в помещении темно или почти темно. Поблизости потрескивала свеча.
Чуть-чуть приоткрыв левый глаз, Попов поскорей его опять закрыл. Рядом кто-то сидел и, кажется, внимательно рассматривал лежащего.
Гвардии прапорщик успел разглядеть низкий сводчатый потолок, стол, на столе канделябр. То ли погреб, то ли подвал.
Вдруг предположительный австриец вскочил. Стуча каблуками по каменному полу, вошёл кто-то ещё. Должно быть, главней первого, догадался Алёша. Догадка сразу же подтвердилась.
– Он здесь, экселенц, – сказал первый.
– Обыскали?
У второго акцент был.тоже австрийский. Всё-таки цесарцы!
– Нет смысла, ваше сиятельство. Его обшарили сначала русские, потом больные служащие. Всё, что было найдено, лежит на столе. Поразительно, но ничего не украдено. Даже деньги на месте. Я навёл справки. Лейтенанта нашли слуги кронпринца. Очевидно, вскоре после падения с лошади. Ночные бродяги не успели до него добраться.
Оба австрийца стояли у стола, перекладывая бумаги и вещи. Теперь Алёша мог подсматривать без опаски. Видел только спины, но ему и так уже было всё понятно. «Экселенц», да ещё «сиятельство» у цесарцев только один – граф фон Клосски, дипломатический резидент императора Леопольда. Вот и разрешилась главная загадка. Теперь бы убраться отсюда подобру-поздорову да начальству доложить, и задание будет выполнено.
– Ничего похожего на депешу, – сказал граф. – Может быть, она зашита в сапогах или в одежде? Скорее, Хольм, скорее! Я займусь ботфортами, вы одеждой. С минуты на минуту здесь появится Штрозак!
Только что гвардии прапорщику всё было ясно, а теперь опять запуталось.
Во-первых, почему австрийцы не знают, где спрятана депеша?
Во-вторых, какой ещё Штрозак, из-за которого экселенц должен торопиться и собственными ручками щупать чьи-то грязные сапоги?
Пришлось снова закрыть глаза. Проворные пальцы принялись ощупывать швы на одежде Алёши, и он стиснул зубы, чтобы некстати не расхихикаться – с детства боялся щекотки. На всякий случай застонал.
– Пистолет под мышкой. В рукаве нож, – сказал чёртов Хольм, вынимая спрятанное оружие. – Видно, бывалый агент. С конём ему только не повезло… Нет, больше ничего.
– У меня тоже. А не могли московиты обнаружить депешу? Что если это ловушка? – нервно молвил резидент.
– Если б это была ловушка, то депешу как раз бы оставили, – ответил Хольм, видно, человек неглупый. – Что это за лаковая коробка? Позвольте взглянуть, экселенц.
Они снова стояли у стола, плечом к плечу. Что-то здесь было не так. В письме ведь говорилось, что тайна шкатулки получателю известна!
Хольм пробормотал:
– Мне доводилось слышать про японские ларцы с секретом… Там внутри что-то есть. Потрясите – слышно. Но как открыть?
– Делайте, что хотите, но откройте! Должность первого секретаря предполагает хоть малую толику полезности! – рассердился граф.
– Поздно, экселенц… Это его шаги.
В дверном проёме возникла фигура, вверху и внизу узкая, а посерёдке очень широкая. «Как расстегай», подумал Алёша, зажмуриваясь, – сейчас его снова будут рассматривать.
– Приветствую ваше сиятельство, а также вас, герр Хольм. Уф, как же я торопился! – пропыхтел Расстегай голосом, какой бывает у людей жирных и одышливых. Выговор у него был не австрийский, а какой-то другой, пожёстче. – Это он?
– Как видите, герр Штрозак, мы очень серьёзно отнеслись к вашей просьбе. – Резидент на вопрос не ответил и говорил надменно, чопорно. Должно быть, раздосадовался, что не успел прочесть депешу. – Мой секретарь герр Хольм лично провёл операцию, действуя по моим указаниям.
– Мой господин просил передать вам глубочайшую благодарность. Слуга, который вчера беседовал с гонцом из Могилёва, был в госпитале и опознал его, а также убедился, что депеша не пропала. Очень кстати, что среди ваших негласных помощников есть вюртембержец, этот славный часовщик Штамм. Два шваба вполне могут оказаться родственниками.
Толстяк засмеялся.
Вон оно что, соображал Алёша. Посланец, выходит, прискакал не к графу Клосски, а к кому-то, кто с австрийцами заодно. Говор же у Штрозака, пожалуй, ганноверский. Резидент шутливого тона не поддержал.
– Да, – сказал он кислым тоном, – вот ваша шкатулка. Мы позаботились о том, чтобы её не касались чужие руки… Что делать с вашим гонцом? Если хотите, он может остать ся у нас.
Штрозак вертел коробку в руках. Если и заметит, что с нею возились чужие руки, подумает на цесарцев.
– Не будем обременять вас его присутствием. Мои люди заберут беднягу, им займётся наш лекарь.
Шлёп, шлёп, шлёп! Раздались три мягких, но звучных хлопка в ладоши. В подвал вошли несколько человек. Очевидно, им было заранее объяснено, что делать. Без единого слова Лёшку снова подняли и понесли. Повторилось то же, что давеча.
Завернули в какую-то тряпку, погрузили в портшез, потащили по улицам.
Вся эта носка и таска Попову здорово обрыдла. Но куда его волокут на сей раз, он, кажется, догадывался.
Ганновер – владение англицкой короны, а император Леопольд – союзник британской королеве Анне..
Если портшез сейчас повернёт влево, к Яузе, и шагов через двести остановится, там резиденция англицкого посланника Витворта..
Портшез свернул влево и через двести шестнадцать шагов (Попов считал) остановился.
* * *
Теперь замотанного в ткань человека не спустили в подвал, а подняли по лестнице вверх. Уложили не на жёсткое, а на мягкое. Размотали. Вышли.
Поняв, что остался один, Алексей открыл глаза и приподнялся.
Он лежал на кожаном, обитом медными гвоздиками диване в большой красивой комнате. Здесь был широкий стол красного дерева, перед ним такие же, как диван, кожаные кресла. На стене два портрета: полная дама с обиженным выражением лица и важный господин в панцыре с голубою лентой. Королева Анна и? дюк Мальборо, узнал Попов.
В соседней комнате послышались голоса, разговаривавшие по-англицки. Дело, наконец, шло к развязке.
Изо всех сил сдерживая дыхание, чтоб грудь не вздымалась слишком заметно, Алёша откинулся навзничь. Ну, Матушка-Заступница и ты, ветреная Фортуна, не покиньте!
Язык британцев гвардии прапорщик знал не гораздо, приходилось напрягать слух.
Над лежащим остановились двое.
– Мне кажется, ваше превосходительство, он порозовел, – сказал Штрозак, не чисто выговаривая англицкие слова. – Это хороший признак.
Второй – не иначе как сам Витворт – молвил:
– Дайте шкатулку. Гонцом займёмся позже.
Застучали деревянные пластинки. Раза два резидент вполголоса выругался. Очевидно, и ему японский секрет поддался не сразу. Но вот зашелестела бумага.
– Вы ведь знаете французский, мистер Штрозак?
И посланник вслух прочитал депешу, содержание которой Алексею было уже известно.
«Ваше превосходительство,
Не удивляйтесь, что пишу на французском. Это письмо Вам доставит г-н Жероним де Мюльбах, вюртембержец, принятый мной на нашу службу. Умом это отнюдь не Сократ, но человек храбрый и надежный. Уверен, что живым врагу не дастся. Однако письмо могут забрать и с мертвого, а французский язык затруднит определение источника и адресата.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62