Элукс отыскал где-то цветные карандаши и теперь безостановочно рисовал с натуры. Благо, натуры было, хоть отбавляй. Стремительные штрихи летели по бумаге, запечатляя малейшее движение, малейший порыв. На одном альбомном листе таких застывших мгновений было не меньше шести – вот Люция, обозначенная лишь несколькими точными штрихами, стоит над утонувшим в кресле волшебником, вот Торой что-то спрашивает у неё, склонив черноволосую голову к плечу, вот Илан с «кошенькой» застыли возле камина и смотрят на говорящих. Едва только свободное пространство на листе заканчивалось, рисовальщик ловко переворачивал страницу и продолжал прерванное занятие – то несколькими движениями карандаша обозначал пляшущие в камине сполохи пламени и пятнистую кошку у кресла, то мальчика, стоящего рядом с волшебником, то снова волшебника и озадаченную девушку.
– Я не знаю, что это за заклинание, – говорила ведьма, назидательно помахивая пальчиком перед лицом в конец истомившегося волшебника. – Не знаю, как оно подействует, поэтому будет всего лучше, если ты при малейшем подозрении на опасность позовёшь меня. Для этого просто представь себе руну Чи'ен. Я буду рядом и услышу твой посыл и тогда прочитаю отворотное заклятье, которое снимает любые чары. Во всяком случае, моя бабка говорила, что снимает.
Торой послушно кивал, но внутренне весь подобрался – так не терпелось уже перейти от разговоров к делу, однако перед тем, как начать колдовство, волшебник поманил к себе настороженного Илана. Мальчишка бочком подошёл и опустился на подлокотник кресла.
– Илан, запомни, если что-нибудь случится, ты здесь единственный мужчина, и должен во всём помогать Люции, понятно?
Внучок зеркальщика серьёзно кивнул и шёпотом спросил:
– А как же Элукс? Он ведь старше…
Волшебник отрицательно покачал головой:
– Элукс художник, он живёт в вымышленном мире и сильно рассеян, так что ты должен быть взрослым за вас обоих.
Похоже, это объяснение вполне устроило мальчика, однако он всё же осторожно уточнил:
– Но с тобой ведь ничего не случится?
– Нет. А теперь тихо, нужна тишина.
Люция дождалась, пока Илан отлепится от Тороева кресла и, наконец, дала отмашку:
– Начинаем. И помни, чуть что – зови меня.
– Да понял я, понял. – Отмахнулся Торой и развернул перед глазами лист с рунами – можно подумать, без многомудрой Люции он, ну никак не справится.
Ведьма же торжественно откашлялась и начала нараспев произносить слова непонятного заклинания, точнее даже не слова, а звуки, из которых оно состояло. Странно, но в устах колдуньи они приобрели совсем иное звучание – некоторое удивительное своеобразие напева – завораживающего и отрывистого.
Маг впился глазами в начертанные Рогоном руны. В этот раз прояснение наступило быстрее – волшебнику даже не понадобилось должным образом всматриваться, чтобы увидеть-таки загадочную Чи'ен – она сама выплыла навстречу из мелкого рунического узора, будто отделилась от листа бумаги, становясь с каждой секундой всё осязаемее, плотнее и объёмней. И снова у Тороя закружилась голова, точнее нет! Только сейчас он понял – кружилась вовсе не голова, кружилась комната. Но вот стены покоев, словно от удара, прянули в стороны, унеслись куда-то вдаль. Краем глаза волшебник увидел, что люди, находившиеся рядом с ним – Люция, Илан, даже Элукс становятся каким-то полупрозрачными и… плоскими, словно это они, а не диковинная руна были нарисованы. Ведьма всё ещё читала заклинание, но маг уже не слышал отрывистых гортанных словоречий – мир, до этого момента бывший реальным – изменялся и таял вместе с теми, кто его населял.
Лишь теперь Торой понял, что уже не сидит в кресле, а стоит на полу покоя, окружённый призрачными тенями своих спутников. Голос колдуньи таял где-то в необозримой пустоте, потрескивание дров в камине и вовсе растворилось в безмолвии, а стены комнаты, как собственно и потолок, навсегда исчезли. Теперь волшебник стоял как будто бы на вершине башни, вот только вершина эта по-прежнему сохраняла меблировку комнаты – также лежал на полу красивый чёрный ковёр, так же стояли кресла и возвышался камин… Но теперь по комнате проносился ничем не сдерживаемый ветер, а там, где заканчивался каменный пол…
Волшебник сделал несколько шагов к самой кромке покоя и судорожно выдохнул – далеко-далеко внизу простирался Гелинвир – мрачный и пустынный. Только сейчас магу стало понятно – он больше не в крепости, он над ней и на очень, очень большой высоте. А потом Торой понял ещё одно – пол под его ногами, ровно как и призрачная обстановка комнаты исчез. Волшебник стоял в пустоте, судорожно сжимая в руках лист с начертанной на нём руной Чи'ен.
«Эх, сейчас я ка-а-ак хлопнусь…» – подумалось Торою. Однако он не хлопнулся – мир, простершийся под ногами, затянуло то ли облако, то ли туман, а потом от резкого рывка вправо и вверх, волшебника отчаянно замутило. Когда он открыл глаза незримая высь исчезла, а ноги твёрдо упирались в дощатый пол. Интересно, интересно… Торой поднял голову и… только комок в горле помешал ему отчаянно и громко выругаться – маг оказался в чёрном ночном лесу и теперь со всех четырёх сторон на него неслось что-то чёрное и стремительное – в бессознательной попытке защититься, волшебник раскинул в стороны пустые руки.
Непонятное нечто, несущееся со всех сторон, резко остановилось, словно повстречав на своём пути неведомую преграду. Торой с удивлением понял, что это, оказывается, примчались из ниоткуда бревенчатые стены простой деревенской избы. Маг ещё кружил по пустой комнате, когда сверху, с чернильно-синего неба на стены стремительно, но мягко опустилась крыша.
Теперь чародей находился уже не в лесу, а в просторной комнате, ещё миг и из воздуха стали появляться лавки вдоль стен, длинный стол, пёстрые половички на полу, очаг… А потом пришло и узнавание – Торой уже бывал здесь раньше! Хлопнула низкая дверь, и в комнату вошёл, пригнувшись, чтобы не удариться головой о притолоку, дюжий богатырь.
– Приветствую тебя, Рогон. – Негромко сказал маг.
Великий волшебник улыбнулся и отвесил столь изящный и непринуждённый поклон, что весь налёт мнимой деревенской простоты с него как будто ветром сдуло, и благородство происхождения и воспитания не смогли скрыть ни простая рубаха, ни холщовые штаны, ни густая борода.
– Ну, здравствуй, Торой. Вижу, ты разобрался с моим посланием.
– Нет. – Честно признался гость. – Мне помогли.
Рогон широко улыбнулся и ответил:
– Да, теперь я вижу.
Стало быть, заметил след стороннего колдовства с той же лёгкостью с которой заметил раньше приворот Люции.
Торой опустился на скамью. Странное дело – сейчас волшебство казалось гораздо более реальным, нежели в момент первой встречи – за окнами шумел лес, в очаге трещал самый настоящий огонь, даже стол и скамьи были как настоящие. Тем временем Рогон опустился на лавку напротив Тороя и пояснил:
– Наша первая встреча стала возможной благодаря обряду Зара, а сейчас – мы просто спим. И видим сны.
Волшебник улыбнулся своим словам. Торой же совершенно не к месту подумал, что, если Рогона побрить, постричь и приодеть, то получится… Хм. Получится, пожалуй, вовсе не деревенский простак-увалень, а кто-то вроде молодого аристократа. Странно…
– А почему нельзя было точно также поступить и в первый раз? – Спросил чародей, вспоминая предыдущую встречу.
И Рогон снова пояснил:
– Ну, до этого мы ведь ни разу не встречались, и никакое волшебство не смогло бы соединить наши разрозненные сознания. Впрочем, не об этом сейчас речь. Итак, времени у нас ещё меньше, чем в прошлый раз – колдовской сон хрупок и мы должны удерживать его совместными усилиями.
Торой кивнул и сосредоточился. Под внутренним взором он увидел тонкие нити Силы, соединяющие, словно паутина, его и Рогона. Некоторые из этих нитей уже заметно истончились, и Великий Чародей незаметно протягивал к своему собеседнику всё новые и новые потоки Могущества, продолжая удерживать сознание Тороя рядом. В свою очередь Торой мягко направил поток Силы к Рогону – тонкие нити надёжно переплелись, даруя на некоторое время прочную связь двух сознаний, одно из которых давно уже кануло в Мире Скорби.
– Итак, ты спрашивал, про зеркало. И сейчас я могу ответить – это зеркало – дело рук Искусника Гиа. Был в старину такой мастер зеркал. Когда и зачем он создал это зеркало – никто не знает, говорят, будто это и не зеркало вовсе, а отполированная чешуя дракона. Но, – Тут Рогон скептически поморщился, – чего не наврут для красоты легенды. В общем, насколько я знаю, когда разразилась Великая война, зеркало уже было утеряно.
– Подожди, – перебил его Торой, – подожди, я ничего не понимаю, какая война? Это, когда ты пытался захватить Гелинвир?
Рогон белозубо улыбнулся.
– Да уж, вижу, летописцы после моей смерти времени даром не теряли – насочиняли такого, что пропотеешь. Но, к сожалению, друг мой, у нас слишком мало времени, чтобы я мог поведать тебе, как всё было на самом деле. Скажу коротко – Великую войну развязал вовсе не я, а Аранхольд, именно он поднял людей и колдунов против Совета, именно он повёл войско на смерть и проиграл. Я бы никогда такого не сделал. Ах, как же жаль, что я не могу тебе всё объяснить!
Волшебник досадливо хлопнул ладонью по скамье. И это «Ах!», этот удар и неожиданная горячность совершенно обезоружили Тороя. Только теперь он, наконец, понял, что рядом с ним находится не легендарный маг, не дюжий богатырь в странной деревенской одежде, не властитель дум и не кумир детства. Перед ним обычный человек, которому очень, очень хочется, нет, даже не оправдаться, а попросту поделиться рассказом о случившейся много десятков лет назад несправедливости.
И ученик Золдана смертельно пожалел о том, что не может вызнать у волшебника все подробности давешней магической сшибки, узнать, наконец-то, правду.
– В общем, слушай. Зеркало это, как гласят легенды, было создано для волшебников, оно, якобы, могло показывать то, что волшебники видят только внутренним взором. Скажем, подходишь ты к зеркалу, а оно отражает твою волшебную сущность и сразу видно по сполохам силы, кто ты – маг, человек или колдун какой. Это зеркало хотели рассечь на десятки сотен маленьких осколков и передать их гвардейцам, чтобы те ловчее изобличали чернокнижников. Но потом что-то не срослось, то ли мастер совершил ошибку, то ли само зеркало, как и все зеркала, оказалось непокорным. Говорят, будто, работу над своим творением искусник начал, когда его жена была в ожидании, а закончил, когда она умерла в родах, оставив мужу новорожденного первенца. Может быть, сам искусник от горя вложил в своё творение не то, что следовало. Короче говоря, зеркало не оправдало себя. Его бы, наверное, разбили, но оно, к сожалению, не попало в руки волшебников – Гиа, совсем тронувшись рассудком от горя, исчез в неизвестном направлении, прихватив с собой и проклятое зеркало и младенца. Так их и не нашли.
Торой жадно слушал старинную легенду, но по-прежнему ничего не понимал. Наконец, устав вникать, спросил напрямик:
– Рогон, так что же это за зеркало? Какое в нём проклятье?
Великий маг грустно улыбнулся и ответил:
– Вместо того чтобы только отражать чужую Силу, зеркало жадно её поглощает, а при проведении должных обрядов и вовсе может вытянуть Могущество вместе с жизнью. Ну, во всяком случае, так про него говорили.
Торой откинулся к стене – округлые брёвна избы больно впились в спину, но чародей этого не заметил. Он вспоминал «Перевёрнутую подкову», уродливое зеркало на стене и барную стойку, за которой день ото дня принимала посетителей жизнерадостная Клотильда.
– Стало быть, зеркало может низложить многих магов? – Уточнил волшебник.
Рогон кивнул. И вдруг, в эту самую секунду, Тороя совершенно некстати словно потянуло прочь из тела – убогая комната поплыла перед глазами, утрачивая точность очертаний, откуда-то издалека донеслись неразборчивые гневные призывы и, как будто, пощёчины. Люция пыталась разорвать чары! Перепугалась небось крепкому сну волшебника и теперь пытается его «вызволить» из лап коварного Рогона.
– НЕТ! – Торой буквально впился взором в соединяющие его и Великого Мага нити Силы. Вот одна из них лопнула, не выдержав напряжения, за ней другая, потом третья. Волшебник сделал попытку удержать рвущиеся чары, и неимоверным усилием воли ему это удалось. Вцепившись в широкие плечи Рогона и едва ли не намертво прирастая к магу, Торой пеленал и опутывал себя и своего собеседника новыми и новыми нитями Могущества.
Так дико волшебник не чувствовал себя никогда в жизни. Ему померещилось, будто при одном сознании его тело словно раздвоилось – Торою одновременно казалось, что он куда-то бежит и струи дождя хлещут его по лицу, и в то же самое время, он чувствовал (хотя и чуть менее явственно) тепло очага, плечи Рогона под своими ладонями и дощатый пол под неподвижными ногами.
В свою очередь Великий Маг тоже вцепился в собеседника, не позволяя заклинанию развеяться.
– Торой, – кричал он из какой-то смутной дали сквозь вой ветра, шелест дождя и звонкое хлюпанье луж, – зеркало может уничтожить только последний из рода Создателей! Я думаю это тот самый мальчик, за которым охотится ведьма. Зеркало нужно, понимаешь, нужно уничтожить, иначе случится беда, могут…
Голос стал ещё глуше и продолжил стремительно удаляться, так что последние слова поглотило невнятное эхо. Руки Рогона также постепенно утрачивали плотность, становясь полупрозрачными руками призрака. А кто-то (да чего там гадать, ясно кто – Люция) тем временем неумолимо тянул сознание Тороя прочь из сна. Но волшебник всё ещё цеплялся за смутные обрывки сновидения, всё ещё тянул к ускользающему магу тонкие нити своей Силы. Ещё одной встречи у них не будет. Никогда. Значит надо успеть, надо успеть спросить едва ли не самое главное.
– Рогон! – Яростно проорал волшебник вслед исчезающему призраку, – Рогон, кем был Алех? Кем был эльф Алех?!
Великий Маг тремительно таял в воздухе, словно бы уносимый порывом ветра.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73