Определённо, ей не нравилось чувствовать себя невежественной дурёхой. Волшебник поправился и с натугой закончил:
– Я имел в виду, что тебе надо попробовать разбудить кого-нибудь из спящих.
Озадаченная Люция побрела рядом с Тороем, силясь оценить масштаб предложения и свои скромные (если не сказать – посредственные) возможности. Наконец, колдунья не выдержала:
– Кого это ты решил разбудить?
Нотки подозрения в её голосе рассмешили мага. Эх, и прохвостка, прежде чем согласиться, пытается вызнать, уж не собрался ли коварный чародей облапошить её каким-то хитро вывернутым способом. Поэтому волшебник, вместо ответа, только дёрнул плечом и поудобнее перехватил Илана. Мальчишка лежал у него на руках, закутанный в одеяло, неподвижный и безучастный ко всему – морозу, непогоде, разговорам двух посторонних людей. Позавидуешь, пожалуй, такой безмятежности… Если бы не здоровый румянец на щеках, да не сладкое посапывание, запросто можно было бы подумать, что это и не ребёнок вовсе, а искусно сделанная восковая кукла. Только вот, восковые куклы весят не в пример меньше. Маг снова подивился тяжести паренька и прохрипел, наконец, на вопрос своей спутницы:
– Видишь ли, мы не можем долго идти пешком, слишком тяжело пробираться по сугробам. Нужно найти лошадь, вот только сейчас в городе спят все, от людей, до мышей. И добрые скакуны – не исключение. Но, поскольку ты ведьма, может быть, ты используешь свои волшебные способности и сможешь разбудить какого-нибудь коня? Всё-таки, у ведьм для этого больше уловок, да и волшебство своей товарки тебе проще развеять, чем мне. Я в подобных женских штуках мало что понимаю…
Маг замолчал, утомлённый слишком длинной речью, а ведьма снова озадачилась. Что ж, предложение Тороя было вполне объяснимым. Девушке и самой не очень-то нравилось тащиться по колено в сугробах, спотыкаясь и оскальзываясь. Лошадка была бы очень кстати. Вот только – разрушить такое могучее колдунство? Вряд ли у неё получится… Хотя, почему бы и не попробовать? Вреда-то не будет. Тем более, рядом есть волшебник, который в случае чего подскажет, что и как делать. Девушка согласно кивнула и бесстрашно шмыгнула носом, мол, по рукам.
Люция хотела было спросить у Тороя, отчего он так бледен, но метель взвыла с утроенной яростью, и вновь погнала навстречу путникам клубы позёмки. Ведьма едва успела заслониться рукавом от очередного порыва ветра, что швырнул ей в лицо пригоршню колючих снежинок.
К счастью, путь по занесённым тёмным улицам продолжался недолго. Очень скоро Люция заметила, что её спутник (который, как она наивно полагала, будет ей помогать в колдовстве) еле-еле переставляет ноги. Потому-то колдунья первой заприметила маленький трактир (Торой уже ничего, кроме пара, вырывающегося из собственного рта, примечать не мог) с неброской, но красивой вывеской: «Сытая кошка». Трактир этот оказался как нельзя кстати. Городские ворота находились всего в паре кварталов – рукой подать – да и уставшие ноги настойчиво требовали отдыха. У ведьмы уже набились полные башмаки снега. Мало того, полы одежды совершенно оледенели – случайно задевая ногой загрубевший от мороза подол, девушка слышала, как хрустит смёрзшаяся ткань. Что уж говорить о незащищённых руках – кожа на пальцах была готова вот-вот лопнуть от нестерпимой стужи.
Только Тороя, похоже, ничуть не волновали подобные мелочи. Маг дышал тяжело и прерывисто. Он уже больше не разговаривал с ведьмой, только болезненно и упрямо сжимал ставшие совершенно бескровными губы, отчаянно злился на собственную слабость и, похоже, был на грани потери сознания. Видя состояние спутника, девушка решила взять власть в свои руки.
– Идём, – Голосом, не терпящим возражений, сказала Люция и повернула к «Сытой кошке».
Маг покорно поплёлся следом – в глазах у него двоилось, к горлу подкатывала тошнота, а силы таяли с каждым шагом… Он уже почти не видел решительно шагающую впереди хрупкую девушку, которая с остервенением вытаскивала ноги из сугробов и еле волочила тяжёлый узел. Кое-как поднявшись за своей неказистой спутницей по ступенькам, волшебник ввалился в трактир и сразу же рухнул у входа на широкую скамью. Он с трудом положил Илана рядом и закрыл глаза, перед которыми сразу же замельтешили цветные пятна. А в следующее мгновенье к пылающим вискам прикоснулись ледяные пальцы ведьмы. Девушка осторожно ощупала лоб волшебника и тихо произнесла:
– Давай-ка, выкладывай, что с тобой такое? Не скажешь правду, брошу здесь и дальше пойду одна, а ты валяйся тут, пока какие-нибудь новые колдуны не отыщут. Говори. – Потребовала она непреклонно.
Торою было плохо. Настолько плохо, что он готов был выложить ей всё, любые тайны самой невероятной секретности, даже те, которых не знал. Но, несмотря на это, волшебник какой-то частью рассудка, не до конца затравленной болью, понимал – Люция ведьма – ей нельзя доверять. Однако врать он уже попросту не мог. Даже самое слабое умственное усилие приносило вполне осязаемую физическую боль. Поэтому Торой поступил как всякий хитрец – сказал лишь половину правды. И тем удовлетворился.
– Я обессилен. Слишком много потратил на тех колдунов. А могущество, которое я отобрал у них, не может восполнить потерю. Понимаешь теперь, почему нам нужны лошади?
Ведьма кивнула и сосредоточенно принялась кусать бледные губы. Да уж, она знала, что такое – надорвать магические силы. Однажды, ещё в далёком детстве, она тоже вот так «переколдовала» и валялась после этого в горячке едва ли не седмицу, попивала заговоренные травяные чаи и мучалась от непереносимой слабости. Люция исподлобья смотрела на своего спутника, который всего некоторое время назад был так силён, а теперь казался беспомощнее младенца. Он сидел, закрыв глаза, – бледный и совершенно безучастный ко всему. Девушка осторожно прикоснулась к его запястью – живчик под её пальцами трепетал едва заметно, почти неслышно. Ах, если бы она могла хоть чем-то помочь своему волшебнику, хоть как-то поставить на ноги! Имелось, конечно, у ведьм несколько зелий, которые вполне могли бы справиться с этой задачей, но, чтобы приготовить их, требовалось время и немалое, а путникам нужно было как можно скорее уносить ноги… Потому-то Люция оставила Тороя отдыхать на лавке, а сама поспешила в конюшню. Пока маг ещё не совсем сморился, нужно было поторапливаться, иначе уснёт – не добудишься.
Конюшни, как и следовало ожидать, находились на заднем дворе. Люция не без труда открыла дверь в стойло – снега намело так много, что ведьме пришлось, ругаясь сквозь зубы, долго утаптывать сугроб. Ах, как же ей хотелось выпить чашку горячего травяного отвара, лечь в тёплую постель и забыться уютным ласковым, словно материнские объятия, сном! Однако пришлось лишь шмыгнуть красным носом, постучать ногой об ногу, чтобы стряхнуть с башмаков налипший снег, и войти в полумрак конюшни.
Внутри в лицо ведьме ударил знакомый каждой деревенской девчонке запах конского пота, навоза и опилок. В стойле безмятежно дрыхли три лошадки. Они стояли неподвижно, а из красивых, едва заметно трепетавших ноздрей, вырывались облачка пара. Собственно, только по этим облачкам и можно было понять, что несчастные создания, с заиндевевшими от инея гривами, всё-таки живы. Девушка некоторое время смотрела на распряжённых лошадок, соображая, что же, собственно, ей теперь с ними делать, а потом отбросила излишние сомнения, открыла самое первое стойло и, погладила спящего пегого конька по красивой умной морде. Животное фыркнуло, но глаз не открыло, хотя и силилось разлепить сомкнутые колдовским сном веки.
Ведьма наклонилась к уху жеребца и зашептала единственное, памятное ей с детства заклинание, которое можно было применить к лошади. Вообще-то незатейливый заговор (или, как его называли ведьмы – «словоречие») существовал для того, чтобы придать сил загнанному коню, заставить его пробежать чуть больше, чем это возможно, но… Вдруг повезёт? Люция прижалась губами к конскому уху, вдохнула исходящее от лошади тепло – такое родное, успокаивающее – и нараспев заговорила:
На семи холмах по семи мостов,
На семи мостах только вороны,
Говорю, твержу семь старинных слов,
Надо их разнесть во все стороны.
У семи дорог по семи колей,
У семи колей упряжных не счесть –
Семь небес, семь солнц, семь лихих коней,
По семи ветрам мою пустят весть.
Семь старинных чар, семь старинных сил
Заберу у них, чтоб тебе вернуть.
Семью семь колей, что ногами взрыл
Колдовством моим твой облегчат путь.
Юная колдунья замерла. Она не верила, что её заклинание хоть как-то подействует на коня, всё ж таки чародейство, сковавшее Мирар, было слишком сильным, навряд ли его мог развеять старый, известный каждой ведьме заговор… Но… Внезапно конь дёрнул ухом и прянул в сторону, испугавшись неведомо чего. А самое главное, самое главное – пегий жеребец открыл глаза, оказавшиеся на удивление выразительными и умными.
Люция ловко ухватила пегого за гриву и осторожно погладила, чтобы успокоить. Конь немного нервно погарцевал, но вскоре угомонился. Девушка же не стала терять время и направилась к следующему стойлу. Там крепко спала рыжая мохноногая кобылица с длинной чёрной гривой. Люция снова принялась шептать над ухом у животного слова старинного заклятья. И снова лошадь испуганно прянула, а потом успокоилась, но задрожала всем телом. Животные чувствовали колдовство, чувствовали, что оно витает повсюду, исходит из каждой доски конюшни, из каждого студёного дуновения ветра. Они чувствовали и нервничали, как могут нервничать перед магией только бессловесные уязвимые твари. Ведьма поцокала языком, потрепала лошадей по мордам и обругала себя за то, что не догадалась взять на конюшню даже половинки лепёшки. Было бы, чем угостить коняшек, угостить, успокоить и подольститься. Ладно, не время убиваться, она всенепременно одарит лошадей угощением, но просто чуть попозже…
Некоторое время Люция ещё провозилась, седлая и взнуздывая лошадей, поправляя попоны, затягивая подпругу. Она всё время косилась на жеребца и кобылку, которые уже мирно здоровались и заинтересованно обнюхивали друг друга. Колдунья боялась, как бы кони снова не погрузились в колдовской сон, но те, похоже, делать этого не собирались. Они с удовольствием и нетерпением топтались на месте и, кажется, были только рады пуститься в путь и согреться. Закончив седлать лошадок, юная ведьма, весьма довольная собой, поспешила обратно в таверну расталкивать Тороя.
Девушка ворвалась в «Сытую кошку», дрожа от холода. Внутри заведения было ненамного теплее, но всё же здесь, по крайней мере, не дул этот пронизывающий студёный ветер. Ведьма подышала на застывшие ладони и лишь после этого обратила внимание на своего спутника. Он был бледен, едва ли не сер, черты лица болезненно заострились, а под глазами залегли фиолетовые тени. Колдунья испуганно принялась тормошить мага, поскуливая от отчаяния. Однако тот очнулся на удивление быстро. Открыл подёрнутые мукой глаза и спросил хрипло:
– Ну, как?
– Получилось, – отряхивая с себя снег, ответила Люция, – разбудила. А ты сможешь ехать верхом?
Она с сомнением посмотрела на волшебника, он с трудом разлепил губы и ответил едва слышно, но всё-таки уверенно:
– Смогу. Ты бы носки поменяла. Промокла, небось, в своих башмачках…
Люция с удивлением посмотрела на едва дышащего мужчину. Странно… Вот ведь странно… Она никак не предполагала в Торое такой трепетной заботы.
Колдунья ещё некоторое время провозилась, меняя носки, потом наскоро перекусила (волшебник на её предложение поесть только вяло отмахнулся) и, наконец, бодро поднялась на ноги. Торой услышал шевеление ведьмы и понял, что настала пора двигаться в дальнейший путь. Беспамятство мешало сосредоточиться, валило с ног, путало мысли, волшебник мало что соображал. Но, когда две настойчивых руки подхватили его под мышки, он разлепил смыкающиеся веки и потащился туда, куда его настоятельно увлекали. Маг был кроток, как ягнёнок, и исполнен всяческого смирения. Кажется, совершенно того не осознавая, он привычным движением сгрёб со скамьи спящего Илана, вышел с ним на улицу и, пошатываясь, побрёл туда, куда его, словно покорного вола, направляла ведьма. Настоящее в бурной свистопляске пёстрых пятен виделось Торою каким-то размытым, словно он на самом деле не бодрствовал, а спал и видел утомительный, совершенно пустой и суматошный сон. Маг пытался потрясти головой, прогнать наваждение и вернуть себе ощущение реальности, но ничего не получалось, а тело, скованное странной хворью, совершенно не слушалось…
Люция смотрела, как волшебник, шатаясь, будто пьяный, несёт ребёнка и упрямо молчит. Она видела, как он пытается придти в себя, как упрямо борется со слабостью. Видела ведьма и то, что в этой борьбе Торой явно проигрывает. Девушка осторожно подвела чародея к лошадям, что, засыпанные снегом, дожидались путников во дворе. Волшебник, по-прежнему шатаясь, остановился возле пегого жеребца и замер. Люция осторожно тронула его за плечо, мол, забирайся в седло… Тут маг повернулся к ней и, глядя перед собой невидящими глазами, сказал помертвелым, лишённым интонаций голосом:
– Садись ты первая. Я подам мальчишку.
Колдунья уже собралась следовать его приказу, как волшебник удержал её – с неожиданной силой схватил за запястье и едва слышно произнёс:
– Погоди…
Люция с удивлением наблюдала за тем, как Торой бухнулся на колени в сугроб, уложил рядом Илана и принялся рыться в её узелке. Судя по всему, маг уже ничего не соображал. Девушка хотела, было, отобрать у него узелок и со всей строгостью потребовать, чтобы он забирался на лошадь, но волшебник неожиданно извлёк из узелка просторную шерстяную тунику. Шатаясь, он подошёл к рыжей кобылке, набросил тунику на холодное кожаное седло и сказал, повернувшись к Люции:
– Теперь садись.
Ведьма залилась краской. И впрямь, как бы она сейчас села в ледяное седло? Юбка, это тебе не штаны – под себя подоткнёшь, ноги будут голые, по конскому крупу расправишь… ещё хуже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73