Ну, будет у вас в деревне неземной огонёк, станете пользоваться себе на радость и другим на зависть. А?
Ульна растерянно зашевелила морщинистыми губами:
– То есть, как это подаришь? Иль навсегда?
У волшебника отлегло от сердца:
– А то! – Несколько хвастливо заявил он.
– Ой… Ой… Ты эта, милок, погоди, – засуетилась старушка, – я под его мисочку принесу, новую, Кайве о прошлом годе из городу привёз. Я мигом! Только ты его не гаси, а то, мало ли, вдруг в следующий раз не разгорится…
Волшебник согласно кивнул:
– Тащи свою миску, бабуль.
Ульна резво подскочила, забыв и по больные ноги и про костную немочь, да припустила за миской, что твоя молодуха. Торой улыбнулся. Не прошло пяти минут, как за дверью снова поспешно зашаркали.
Бабка вошла в комнату, прижимая к груди расписную фарфоровую пиалу. От происходящего у старушки захватывало дух – это ж надо, неземной огонь на всю деревню! «Жирейные» теперь от зависти удавятся! Ульна на всякий случай протёрла миску уголком безукоризненно чистого передника и с благоговением протянула волшебнику. Маг ловко зачерпнул висящий в воздухе лепесток пламени и передал его в руки хранительнице.
– Сынок, а сколько он гореть-то будет?
Торой почесал лоб, размышляя, и, наконец, сказал:
– На твой век хватит, бабуль, так что ты уж подольше живи, чтобы всю деревню порадовать.
Мысленно волшебник завязал бесплотный узелок, соединив старую могучую яблоню, растущую во дворе, и свой дар невидимой нитью. Мощное и ещё вполне сильное дерево запросто поделится своей Силой с маленьким светляком, да и само не зачахнет. Метод, конечно, был запретный – из чернокнижия, волшебникам-то не разрешалось пользоваться иной Силой, кроме своей, и уж тем более тянуть Могущество из земли… Ну да ладно, пёс с ними, с запретами, пускай добрая старушка, а с ней и вся деревня, порадуются.
– Но учти, бабусь, из селенья дальше, чем на версту огонь уносить нельзя – погаснет. – Предупредил Торой.
Это было правдой – порвётся тонкая нить Силы и развеется волшебство, но это тоже только на пользу – не украдут диковину завистливые люди.
– Что ты, что ты! – Замахала Ульна руками. – Да, чтоб мы его кому отдали!
Она едва не с трепетом приняла пиалу из рук чародея и собралась, было уже идти, но на пороге обернулась и спросила нерешительно:
– Милок, а как его потише-то сделать, ну, когда спать ложимся?
Торой уже откинулся на кровать и даже задул бесполезную теперь в доме Ульны свечу, но всё же ответил сонным голосом:
– Ты ему скажи «тише» или «громче»…
Бабка поклонилась сначала засыпающему кудеснику, потом огоньку и прошептала: «Тише». Светляк послушно убавил яркость и слабо-слабо замерцал. Едва дверь за старушкой закрылась, до мага донеслось: «Громче!» и в щель из-под двери пролился луч ослепительного света.
«Ну, теперь до утра практиковаться будет», – успел подумать Торой, прежде чем провалиться в сладкий крепкий сон.
* * *
«Хлюп, хлюп», – чавкали лошадиные копыта.
«Шлёп, шлёп», – стучали нудные дождливые капли по капюшону кожаного плаща.
«Звяк, звяк», – уныло отзывались стремена.
Скукота. Только жирная грязь весело брызжет во все стороны. Подол нового ещё платья навсегда потерял презентабельный вид – промок и покрылся плюхами мокрой земли вперемешку с глиной. Бе!
Да, похоже, дождь в Фариджо зарядил так же надолго, как в своё время зима в соседнем Флуаронис. Ну, никак не везло путешественникам на погоду. Хоть плачь!
Люция уныло покачивалась в седле и смотрела в пелену нудного серого дождя. Дорога вилась через лес. С отяжелелых еловых лап стекала вода, низкое небо грозило задеть верхушки деревьев (а может, и задело – зацепилось, да так и осталось тут, изливать горькие слёзы). Лошади нет-нет, да оскальзывались в грязюке, вот и приходилось держать ухо востро, дабы не свалиться в мерзкую жижу, прямо под копыта собственному коню. Гадкая влажность забиралась под одежду. Холодно не было, но платье и кожаный плащ противно липли к телу. Ещё жутко хотелось спать, а нудная рысца прямо-таки убаюкивала.
Несколько раз ведьма даже принималась клевать носом, но была пристыжена бодрым Тороем, который незамедлительно поставил ей в пример Илана. Мальчишка и не думал спать, он сидел на спине смирного гнедого коня аккурат перед магом и выспрашивал волшебника о всевозможных магических закавыках. Вопросы сыпались из паренька один за другим. То он хотел знать, почему они едут в Гелминвир на лошадях, а не переносятся по воздуху («Потому что Гелинвир – магическая крепость и волшебством к ней не подберёшься – погибнешь – очень сильна защита», – терпеливо объяснял Торой), то просил рассказать подробнее об Искусниках, то спрашивал, почему плакала старая Ульна.
Бабка и впрямь прослезилась, отправляя странников в дорогу – обняла, расцеловала, поклонилась, вручила увесистый мешок с провизией и долго-долго смотрела вслед. Вообще, провожали волшебника и его спутников всей деревней, поскольку к моменту пробуждения чужестранцев маленькое поселение гудело, как улей. О чудесном неземном огоньке знали уже все – от младенцев до дворовых псов. Несмотря на дождь и раннее утро, жители выстроились вдоль улицы и прощально махали вслед удаляющимся всадникам. Выглядело это очень впечатляюще. Люция даже позволила себе на миг представить, что она – знатная особа, которую вышли провожать в дальнюю дорогу верные простолюдины.
Странников снабдили всем необходимым – добротными плащами, лошадьми, провиантом. А Илану даже вручили берестяной короб сливочных тянучек (любимое лакомство Тороева детства). Стоит ли говорить, что денег за лошадей и одежду с путников не взяли?
Когда деревня осталась позади, и кони перешли на резвую рысь – быстрее по этакой скользкой грязи ехать было опасно – полный страдания и отчаяния вопль долетел до слуха чуткой колдунки. Остановив свою кобылку, ведьма оглянулась. Сквозь пелену дождя ей посчастливилось разглядеть некий комок грязи, пронзительно орущий и скачущий по глинистой жиже, словно невиданных размеров кузнечик. Люция уже решила на всякий случай испугаться, но не пришлось – комком грязи оказалась кошка-трёхцветка со двора Ульны (стало быть, прикипела к внучку зеркальщика). Собственно, теперь она была одноцветка – эдакая бурая ошмётина мокрой глины.
– Кошенька! – Радостно завопил Илан.
А Торой застонал от ужаса. Чего-чего, а только грязной кошки не хватало в их пёстрой компании. В результате сливочные тянучки были высыпаны в мешок с едой, а грязная и мокрая «кошенька» уложена в квадратный берестяной короб. На руках у мальчишки заморенная животина успокоилась и уснула. Так и ехали вчетвером навстречу неизвестности.
* * *
– Всё, дальше я не поеду! – Возмутилась Люция. – Если хочешь показать лучший результат в конной рыси по глине – дело твоё, а с меня хватит! Я устала, проголодалась и вообще, вы там всё время чешете языками, а я тут тащусь рядом в молчании, как круглая дура!
Она ещё плаксиво подбавила в голос слезы, чтобы Торой почувствовал себя окончательно виноватым. Удалось пробудить в этом чёрством сухаре совесть или нет, ведьма так и не поняла, но, во всяком случае, маг покладисто согласился:
– Ты права. Давайте сделаем привал, да и лошади отдохнут.
Но всё же пришлось проехать ещё немного вперёд, в поисках относительно сухой поляны. Тут уж выросшая в чаще колдунка не сплоховала. Она ловко заприметила старый раскидистый ельник и уверенно углубилась в самую его чащу, отыскав к всеобщему удивлению совершенно сухую, усыпанную мелкой коричневой хвоей полянку. Точнее даже не полянку, а местечко среди трёх близко выросших и свившихся ветвями исполинов.
Костёр, разумеется, разводить не стали, да и не было в том нужды. Расстелив белоснежный рушник, девушка проворно разложила на нём припасы. Трапеза прошла в полном молчании – путники слишком проголодались, чтобы без толку чесать языком. «Кошенька», слопав кусок варёной курицы, принялась тщательно вылизываться. Это, конечно, мало что исправило.
Наконец, даже Люция, обладавшая, как подметил Торой, отменным аппетитом, благодушно откинулась к толстому стволу могучей ели и сыто зевнула.
– Эх, сейчас бы вздремнуть… – мечтательно протянула она.
Торой забросил в рот сливочную тянучку и ответил:
– Я бы не вздремнуть хотел, а посмотреть, что там с Ихвелью…
Ведьма дернулась, и вся её блаженная истома ушла в никуда:
– С Ихвелью? – Окрысилась она неизвестно на что, – Соскучился уже? Ну, на, посмотри…
Волшебник проигнорировал последнее замечание и, лениво жуя излюбленное лакомство, почесывал за ухом грязную «кошеньку»:
– Ну, да, с Ихвелью. Мне любопытно, как отреагирует наша неизвестная ведьма на её провал. Близнецы-то поумнее были, а вот Ихвель исключительно по собственной дурости ушла несолоно хлебавши. Да чего ты там ищешь? – Наконец, соизволил он полюбопытствовать.
Ответом было молчание и резво дрыгающиеся локти колдунки – она сосредоточенно шарила в своём тощем узелке.
– Так… это что? – бормотала девчонка себе под нос, – А, это сон-трава, это златолист… Это чего такое? Ага, мешок с наговоренной полынью… Что-то мало её, ах, ну да, я же часть Ульне отсыпала, суставы подлечить… Да где же?..
Маг с любопытством наблюдал за поисками. Наконец, Люция издала победный вопль и извлекла на свет плоское блюдо с примитивнейшей росписью по краю.
– На! – Девушка, ничего не объясняя, бросила тарелку на колени чародею.
Он взял её и бесцельно покрутил в руках.
– И что?
– Сейчас увидишь, дай мне тянучку!
Илан, заинтригованный происходящим, быстро раскошелился аж на две вязкие, словно оконная замазка, конфеты. Вопреки ожиданиям, колдунья их есть не стала, а принялась мять и что-то нашёптывать с самым таинственным видом.
Торой тем временем с любопытством разглядывал уродливое блюдо. В руках мага оказалась самая заурядная старая тарелка, размером с две растопыренных мужских ладони – бортики невысокие, рисунок выцветший, незатейливый – какие-то убогие завитушки. Видать, блюдо было металлическое, просто покрытое сверху особой глазурью. Такая посуда стоила сущие медяки и потому являлась крайне недолговечной. Вот и эта тарелка возраст имела самый неопределённый, то ли сто лет, то ли год. Эмаль по краешкам обколота, кое-где отбитые за время верной службы кусочки были и вовсе непростительно велики. Места сколов приобрели ржавый темно-коричневый цвет, собственно и вся тарелка была покрыта тонкой коричневой сеточкой трещин – словом, ужас, что такое.
– На! – Ведьма швырнула скатанный из тянучки шарик на тарелку, ловко покачала блюдо в руках, чтобы комок покатился вдоль низкого бортика, и отдала всю эту странность Торою.
– Скажи, кого хочешь видеть, и мысленно представь. – Зло приказала она.
– А что это? – По-прежнему недоумевая, спросил волшебник, брезгливо отбрасывая на хвою шарик из тянучки.
– Это? Не видишь что ли? Тарелка.
Чародей нахмурился и ехидно произнёс, почтительно склонившись к блюду:
– Что ж, хочу увидеть Ихвель. – И сразу же насмешливо перевёл взгляд на ведьму.
– Хочешь, так смотри. – Буркнула она и отвернулась.
Не понимая внезапной обиды спутницы, маг перевёл взгляд на блюдо.
И тут же очень близко увидел перед собой лицо Ихвели – испуганное и виноватое. На левой скуле колдуньи расцветало багровое пятно пощёчины.
Илан взвизгнул от восторга и навалился на локоть мага, чтобы получше разглядеть то, что показывало блюдо. Взрослый этому не воспрепятствовал, поскольку буквально окаменел от потрясения. Меж тем, действие в блюде разворачивалось – получившая оплеуху ведьма развернулась и бросилась бежать, выскочила из какого-то шатра, понеслась по лужайке. Вот промелькнули два одинаковых лица – близнецы-чернокнижники. И снова на переднем плане спина Ихвели, несущейся, Сила знает куда – видимо в близлежащий лесок, выплеснуть злость.
– Что это… – Прохрипел Торой, жадно вглядываясь в изображение.
Надо сказать, картинка была нечёткая, по краям (видимо из-за сколов на блюде) размытая, да ещё и вся покрытая никуда не исчезнувшей паутиной трещин.
– А звук где? – Невпопад спросил маг и порывисто ослабил ворот сорочки.
– Нету звука. – Сварливо и зло ответила Люция. – Блюдо это, а не хрустальный шар. Звук ему ещё подавай…
И она пренебрежительно фыркнула.
Торой вцепился в тарелку и жадно следил за разворачивающимся действом. Впрочем, действо было наискучнейшим – Ихвель прибежала на опушку леса и принялась орать от злости (точнее, беззвучно открывать рот), распугивая птицу и дичь вёрст на сто вокруг. Не без приятности в сердце волшебник подумал, что чаще всего в этих воплях наверняка слышится именно его имя. Закончив пугать своим ором окрестных белок, ведьма взялась яростно топать ногами. Дивное зрелище…
Наконец, Торою прискучило наблюдать за однообразным представлением. Волшебник уже хотел попросить тарелку показать что-нибудь ещё, как изображение само собой погасло – эмаль снова стала непрозрачной и грязно-белой, а вместо Ихвели проявились дурацкие завитушки.
– Люция, – выдохнул волшебник, – и всё это время ты молчала??? У тебя была такая… такая… штука и ты молчала?!
В ответ на его возмущение колдунка только насупилась и буркнула:
– А когда было сказать-то? То от чернокнижников убегаем, то от смерти тебя спасаю, то от ведьмы прячемся, то бурю останавливаем, то вы с Иланом языками чешете – слова не вставишь. Когда говорить?
Он ударил кулаком по пружинистой хвое, на которой сидел:
– Уж, ради этого могла бы найти секунду! Я тебе рассказал всё без утайки, а ты…
Маг даже побледнел от злости, и Илан, испугавшись за няньку, вцепился в его руку.
– Хватит на меня орать. – Сухо отчеканила ведьма. – Ишь, разошёлся. Думаешь, рассказал мне о своих видениях и я тебе всё выложу на блюдечке с голубой каёмочкой?
Лишнее упоминание о блюдечке прозвучало в высшей степени цинично. Чародей, словно разгневанный аспид, зашипел сквозь зубы:
– Я надеялся – откровенность в обмен на откровенность, уважение – в ответ на уважение, но видимо и вправду – волшебник да ведьма взаимоисключающие понятия!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73