В итоге день не наступал, и зябкие сиреневые сумерки не рассеивались, словно навсегда застыв над городом.
– Не знаю, – бросил он через плечо. – Бежим.
И маг кинулся в глухой переулок.
Люция увидела, как мелькнул в пурге его плащ, и устремилась следом. Оскальзываясь и спотыкаясь в сугробах, ведьма искренне завидовала Илану, который крепко спал на руках у Тороя, скованный колдовскими чарами, и тем самым был избавлен от сумасшедшего бегства сквозь метель. Студёный ветер завывал, взметая к небесам тучи снежной пыли – уже через несколько мгновений лицо и обнажённая шея Люции пылали от холода, а незащищённые от мороза руки сразу же онемели. Увязая в сугробах, девушка спешила вперёд, перебрасывая узелок с пожитками из руки в руку и дыша на ледяные ладони, чтобы хоть как-то отогреть пальцы.
Внезапно ведьме почему-то, совершенно не к месту, вспомнилась бабка и тот день, когда деревенские жители тащили её прочь из избушки. Кажется, кто-то выкрикивал проклятия, и один раз Люция даже увидела в толпе лицо этого человека – женщины, которая приходила всего месяц назад за лекарством от падучей. Этой странной болезнью страдала её единственная лошадь – кормилица, на которой селянка возила на продажу в город овощи. Бабка тогда отдала сбор травок со словами:
– Ладного здравия вам, милая, и скотинке вашей…
Из воспоминаний молодую колдунью вырвал новый обжигающий порыв ветра и очередная пригоршня колючих льдинок, вонзившихся в щёки. Странно? К чему она вспомнила сейчас бабку-то?
Что-то явно не давало девушке покоя, какое-то странное чувство, будто ей нужно вспомнить нечто очень, очень важное, но что именно, она никак не могла понять. И ещё ведьме показалось, будто за ней кто-то наблюдает. Колдунья растерянно огляделась, но в мешанине снежинок не увидела никого, кроме Тороя, да возвышавшихся по краям дороги домов с безжизненными тёмными окнами. А между тем, лицо бабки – окровавленное с разбитыми губами, в синяках и кровоподтёках, – так и стояло у Люции перед глазами. Старуха с всклокоченными волосами и безумным взглядом в окружении разъяренных крестьян никак не шла из головы.
Сразу же после этого в памяти неожиданно всплыл образ мальчишки, которого маленькая ученица ведьмы много лет назад встретила на опушке леса. Начинающей колдунье тогда было не больше восьми годков. Мальчишка сидел под старой сосной и с аппетитом трескал сочную землянику, нанизанную на стебель осота, словно бусины на нитку. Паренек этот был ровесником Люции – веснушчатым и загорелым. Увидев невзрачную девчонку с длинной растрёпанной косой, да ещё и в простеньком коричневом платье без передника, он разом смекнул, что перед ним подмастерье колдуньи. А потому, ухватив с земли увесистую шишку, селянин запустил ею в Люцию. Последняя никогда особой ловкостью не отличалась, а потому шишка попала ей прямо в щёку, до крови расцарапав кожу. Заревев во весь голос от такой вопиющей несправедливости, маленькая ведьма показала обидчику язык и убежала прочь, размазывая по щекам слёзы обиды. Она давно уяснила, что ведьма не имеет права на защиту и тем более выкрикивание угроз – крестьяне вмиг пожалуются сельскому старосте, и тогда беды не оберёшься, могут и суд учинить, со всеми вытекающими.
Но вот, это воспоминание исчезло также внезапно, как и появилось.
Ведьма остановилась посреди заснеженной улицы, силясь понять, что же с ней такое происходит. Она забыла о Торое, об Илане, обо всех. Сейчас перед её мысленным взором совершенно непроизвольно возник тот самый день, когда она пришла к Фриде наниматься на работу. Но внезапно и это воспоминание было ею отброшено, не успев до конца оформиться в чёткую картинку, вместо него в голове всплыло совсем другое – вечерний ужин, неразговорчивый Ацхей, белоснежная скатерть на столе… Девушка замерла, глядя пустыми глазами куда-то сквозь метель. В её мыслях царил полнейший кавардак… Только сейчас Люция начала понимать, что попытка вспомнить то или иное событие принадлежит вовсе не ей. Ещё бы! Ведьме совершенно не хотелось поминать сейчас ни гадкого конопатого мальчишку с веточкой земляники, ни кричащую в толпе крестьян бабку, ни ужин в доме Фриды. А между тем отдельные фрагменты жизни сами собой выныривали из глубин сознания.
Ощущение было ужасное. Ведьме казалось, будто какой-то чужак вторгся в её разум и принялся беззастенчиво изучать не принадлежащие ему воспоминания, словно ища что-то определённое, но, не зная межу тем, где это определённое спрятано. Девушке представилось неожиданно, что её память – это огромная толстая книга с цветными гравюрами и подписями к каждому изображению. И вот к этой книге получил доступ какой-то незнакомец.
Он берёт увесистый томик чужих впечатлений, взвешивает его на ладони, удовлетворёно кривит губы, а затем открывает на первой попавшейся странице, быстро прочитывает подпись к одному из рисунков, переворачивает несколько листов, бегло читает следующий комментарий, рассматривает недолго гравюру… А затем поспешно перелистывает книгу, уже не всматриваясь и не вчитываясь, просто разыскивая определённую тему.
Ошеломлённая присутствием чужака в собственных воспоминаниях, ведьма стиснула похолодевшими пальцами виски. Словно это могло как-то помочь делу! Безжалостный незнакомец по-прежнему ловко орудовал в её голове. Люция чувствовала его прикосновения к самым потаённым глубинам своего сознания, ведьме даже почудилось на мгновенье, будто её самой уже просто не существует. Лихорадочные, нервные поиски и присутствие неизвестного приносили не только вполне реальную телесную боль, но и нестерпимую душевную муку. Девушке казалось, будто её лишают самого главного – возможности самостоятельно думать, возможности подчинять себе своё же сознание. Подобных беспомощности и унижения колдунье не доводилось испытывать никогда в жизни.
«Колдунья, колдунья! На метле летунья!
Глупая, беззубая, страшная и грубая!!!»
Это пели, приплясывая и корча гримасы, деревенские дети. Мальчишки и девчонки заключили маленькую, беспомощно ревущую во весь голос Люцию в круг, и теперь дразнили с несказанным упоением. Подмастерье ведьмы никогда не могла за себя постоять, а тут ещё угораздило придти искупаться к пруду, когда на берегу играла сельская ребятня. Конечно, лишь только нескладная девчонка с тонкой косичкой увидела такое количество детворы, как сразу же бесславно пустилась наутёк. Но для загорелых сорванцов было делом чести нагнать тихоходную и неловкую колдунку. Вот и нагнали, окружили и принялись выкрикивать обзывалки. А маленькая затравленная Люция стояла в кругу кричащих сверстников и рыдала навзрыд.
Между тем, взрослая Люция, охваченная бурей самых разных воспоминаний, замерла среди метели, бессильно опустив руки и уронив в сугроб узелок с пожитками.
Торой не увидел и даже не услышал (очень уж сильно завывал ветер), а, скорее, почувствовал, что ведьма остановилась. Маг обернулся, но в снежной мешанине и полумраке не смог разглядеть бесформенный силуэт молодой ведьмы. Зло плюнув, волшебник развернулся и устремился туда, откуда пришёл. За углом, посреди заметённой снегом мостовой, словно пригвождённая к месту, застыла Люция. Мужчина раздражённо махнул ей рукой, мол, что замерла, пошли. Однако девушка даже не пошевелилась и продолжала совершенно безучастно стоять под порывами ветра. Торой перебросил спящего Илана с руки на руку и, вполголоса бормоча проклятия, поспешил к своей спутнице. Сделав несколько шагов, маг оказался рядом и, настороженно всматриваясь в безжизненное лицо колдуньи, прокричал, стараясь пересилить завывание ветра:
– Чего встала? Пойдём!
Ни один мускул не дрогнул на лице ведьмы, словно она не слышала обращённых к ней слов. Зелено-голубые глаза девушки были распахнуты и смотрели куда-то в пустоту, снег пригоршнями летел Люции в лицо, а она даже не делала попыток набросить на голову капюшон плаща. Разрумянившиеся щёки и полуоткрытые губы уже покрылись капельками талой воды.
– Люция! – Торой, проклиная всё на свете, встряхнул девушку. – Хватит считать ворон!
Неожиданное озарение пришло само собой… Чернокнижник! Да, Торой не раз видел такие пустые глаза, да что говорить, он и сам не раз приводил людей в подобное состояние. Он знал, что проникнуть в человеческий разум несложно, это делают даже маги, правда, только в крайних случаях и пользуясь определёнными табу. Чернокнижники же ковыряются в воспоминаниях своих жертв безо всякой щепетильности, вытряхивая и выворачивая наизнанку разум беспомощного перед их Силой человека.
Низложенный маг лихорадочно огляделся, ища, куда бы определить Илана. В двух шагах от мостовой, на счастье волшебника, оказалась засыпанная снегом скамья, на неё-то он и положил – почти швырнул – завёрнутого в одеяло и беспробудно спящего мальчишку.
Да, теперь чародею хоть что-то стало ясно. По их следу идут двое и один из них чернокнижник. Чернокнижник этот никак не мог взять след своей жертвы, но каким-то образом сумел ухватить её сознание. Вполне возможно, что вместе с чернокнижником шёл некромант, поскольку именно некромант мог бы отыскать пульсацию чужой Силы и направить усилия колдуна в нужном направлении. Тороя и Илена маги не почувствовали скорее всего потому, что мальчик спал, скованный колдовскими чарами, а низложенный волшебник уже давно не имел отношения к магии. Но ведьма… Да, она стала лёгкой добычей для преследователей, в особенности со своим неумением закрываться от чужого колдовства. Отыскать бодрствующую колдунью в спящем городе – дело не хитрое. Да и наследили они второпях в таверне – будь здоров. Уж, наверняка, несколько длинных волосков из каштановой косы остались лежать на подушке. Опять же полотенце со следами крови и отвара, которым Люция врачевала свою рану, впопыхах оставили валяться где-то в комнате… Торой был абсолютно уверен, что девушка спросонья швырнула свою повязку куда-нибудь рядом с кроватью, решив сперва одеться. А по крови искать – проще некуда. Да и в последний раз ведьма использовала свою Силу именно в «Перевёрнутой подкове». Там она готовила зелье, там воспользовалась колдовским огоньком…
Низложенный маг мысленно обругал себя за беспечность. Удружили они колдунам. Ещё как удружили. Ну, ладно, ведьма – глупенькая девчонка, которая и колдовать-то толком не умеет, не то, что следы заметать, но он-то! Он-то, куда смотрел, детина великовозрастный? Почему не спросил, забрала ли она повязку? Почему даже не вспомнил и беспечно положился на здравомыслие перепуганной девчонки? Добро бы, сам был магиком недоучкой… Вот, что делает с волшебником долгое отсутствие практики…
Торой досадовал исключительно на себя. Ведь именно из-за его неосторожности Люция теперь стояла посреди улицы, пока кто-то безжалостно переворачивал её воспоминания, пытаясь добраться до неведомой сути. Волшебник снова встряхнул девушку, надеясь, что незнакомый чернокнижник не успел ещё проникнуть глубоко в сознание своей жертвы. Однако колдунья не пошевелилась, она уже совсем не замечала своего спутника.
Маг глубоко вдохнул ледяной воздух вперемешку со снежинками. Паниковать нельзя. Бежать с Иленом прочь тоже – всё равно, раскрутив клубок воспоминаний Люции, преследователи нагонят беглецов в два счёта. Но и позволять безнаказанно копошиться в разуме своей спутницы не следовало – если чернокнижник докопается в воспоминаниях девушки до имени Тороя, тому можно прощаться с белым светом. Собственно, чужак, судя по всему, был не очень опытен в подобных делах – хороший чёрный маг не орудовал бы столь грубо, он мог вообще перевернуть память жертвы с ног на голову, но сделать это гораздо быстрее, и не так открыто. Здесь же, похоже, трудился новичок, трудился беспринципно и поспешно. А обмануть новичка – дело несложное и благодарное.
Мысли эти пронеслись в голове Тороя цветным хороводом. Итак, надо было действовать. С детства маг помнил наставления Золдана о том, что самый лучший способ вывести человека из ступора – совершить неожиданный поступок. Если чужак не проник в сознание своей жертвы достаточно глубоко, хватало простой пощёчины, но в данной ситуации требовалось нечто, гораздо более действенное.
– Люция, – Торой взял лицо девушки, искажённое мукой, в ладони, – Люция, ты меня слышишь?
Он очень надеялся, что ведьма слышит, поскольку, если она сейчас не среагирует на его спокойный, ровный голос, это будет означать только одно – что-либо предпринимать уже слишком поздно.
Безмятежный, лишённый интонаций голос вошёл в сознание молодой колдуньи только потому, что в нём начисто отсутствовали эмоции. Девушка судорожно кивнула, не чувствуя самой себя. Собственно, ей казалось, будто её самой уже нет. А как ещё прикажете себя чувствовать, когда самое естественное – собственные мысли – вам не подчиняются?
– Слушай внимательно, – прежним спокойным голосом продолжил маг, – Посмотри мне в глаза. Ты меня видишь?
Люция силилась отрешиться от мелькающих в голове образов, которые терзали её разум, силилась освободиться от чужого присутствия, но не могла. Ведьма собрала остатки воли в кулак, судорожно вздохнула и попыталась сосредоточиться на просьбе Тороя. Странно, но усилие подействовало – перед глазами у колдуньи прояснилось, и она смогла-таки увидеть устремлённый на неё взгляд спутника, даже рассмотреть иней на его ресницах и снег в чёрных волосах.
Девушка кивнула.
– Люция, что ты видишь? – Торою надо было доподлинно знать, что она действительно видит его, а не попросту кивает от безысходности.
– Иней. – Шёпотом выдохнула девушка. – У тебя на ресницах иней.
И тут, понимая, что нельзя больше терять ни мгновения – ещё пара секунд и колдунья снова растворится в безотчётных фрагментах собственной памяти – маг бережно, даже нежно, вытер холодными ладонями мокрые щёки ведьмы и коснулся замёрзших губ осторожным поцелуем. Волшебник почувствовал вкус талого снега, судорожное дыхание колдуньи, её растерянность и смятение:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73