Это не свидание, а неприятная встреча по поводу развода.Настроение мгновенно упало до нулевой отметки. Она тяжело опустилась на стул и сосредоточилась на материальной стороне их совместной жизни, чтобы разрезанные половинки превратились в две самостоятельные, способные к продолжению жизни; процесс не менее сложный и болезненный, чем разделение сиамских близнецов.Разбирая банковские счета за пять лет, они пытались составить список всех совместных платежей за квартиру, которые регулярно пропадали из виду между разного рода вкладами, процентами и расходами на нотариуса.Пару раз дошло до споров, как часто случается, если речь заходит о деньгах. Лиза утверждала, что платила за оформление бумаг из своего кармана, Оливер же уверял, что и он тоже вносил свою долю.– Смотри сюда, – потрясал он квитанцией, – вот счет от нотариуса на пятьсот двенадцать фунтов шестнадцать пенсов! А вот, – ткнул он в банковский счет, – чек на пятьсот двенадцать фунтов шестнадцать пенсов, датированный тремя неделями позже. Совпадение? Не похоже!– Покажи-ка!.. Извини, – пробормотала она, сличив оба документа.– Что мы покупали в «Аэро» за такие сумасшедшие деньги? – ужасалась Лиза.– Нашу кровать, – вздохнул Оливер. Повисла полная невысказанных чувств пауза.– Квитанция из «Дискавери трэвел»? – спросила Лиза через минуту.– Кипр.И снова вихрь эмоций и воспоминаний. Блаженное тепло, переплетенные руки и ноги, полосы оранжевого предзакатного солнца на простынях; сумасшедшая влюбленность, первый «семейный» отпуск, невозможность быть друг без друга.А теперь – извольте видеть: корпят вдвоем над бумажками, готовятся к разводу. Странная штука жизнь!Часа через два задребезжал звонок. За дверью стоял Бек.– Лиза, не хочешь выйти погулять? Мы тут мяч гоняем!– Бек, я занята, ты что, не видишь?!– Привет, – по-мужски солидно кивнул Бек Оливеру, но скрыть восхищения не мог. – А вы как?– Он тоже занят, – наливаясь яростью, отрезала Лиза. Смотрят на Оливера как на диковину, паршивцы.– Вообще-то, – Оливер снял очки, отложил ручку, – я бы сделал перерыв. Замучился уже. Полчасика, а?Он легко, пружинисто встал, и Лиза невольно залюбовалась его гибким, сильным телом.– Лиза, ты идешь?– Ладно уж, иду.– Сперва она иногда жульничала, – доверительно сообщил Бек Оливеру, – но теперь перестала.– Она играет с вами в футбол? – изумился Оливер.– А то как же, – изумился, в свою очередь, Бек. – И совсем даже неплохо. Для девчонки.У Оливера отвисла челюсть.– Ты изменилась, – почти с упреком заметил он.– Ничуть, – ровным голосом возразила Лиза.
Тридцать минут побегать за мячом в тихом тупичке, толкаясь и отпихивая друг друга, было очень неплохо. Взмыленные, обессилевшие, Оливер и Лиза вернулись к заваленному бумагами кухонному столу.– Ой-ой-ой, – скривился при виде их Оливер, – я и забыл.– Может, хватит на сегодня?– Нет, солнце, давай лучше сразу добьем. Еще очень много осталось.Пряча досаду, Лиза по телефону заказала две пиццы, и работа пошла своим чередом. Закончили они уже за полночь.– Сколько нам отпущено времени? – спросила Лиза.– Как только обговорим финансовые вопросы, передаем дело в суд, а предварительное решение будет вынесено еще месяца через два-три. И еще через шесть недель после того – окончательное.– Быстро, – только и нашлась что сказать Лиза.Этот день вымотал ее, разочаровал и обескуражил. Болела шея, болело сердце, настало время ложиться спать, а ей даже сексом заниматься не хотелось.И Оливеру, впрочем, тоже. Слишком взвинчены были они оба.Он машинально разделся, бросая вещи где придется, устало прошел к Лизиной кровати, бездумно, будто в тысячный уже раз, забрался под одеяло, протянул руки к Лизе, и она скользнула к нему, в тепло, спиною к его груди, устроив замерзшие ступни между его бедер. Эта близость была интимнее, нежнее, чем любой секс. В темноте Лиза расплакалась. Оливер слышал – и не мог найти в себе силы, чтобы ее утешить.Наутро они снова засели за столом на кухне и работали не разгибаясь до трех часов дня, пока Оливеру не пришло время уезжать. Лиза на такси довезла его до аэропорта и вернулась в слишком просторный, пустой дом, к смятой, не убранной с утра постели. Ей было отчаянно плохо, но она все-таки не позволила себе забраться под одеяло и снова предаться воспоминаниям. Жизнь должна идти вперед. 59 – Вот умница, вот молодец, – приговаривала Моника в понедельник утром, провожая Эшлин до редакции. «Как будто в первый раз в школу», – подумала Эшлин. Она открыла стеклянную внешнюю дверь, оглянулась назад, на маму, а та, стоя снаружи, одними губами скомандовала: «Иди!» И Эшлин побрела к лифту.Когда она наконец села за свой стол, все посмотрели на нее как-то странно, а потом вдруг стали унизительно, тошнотворно милы с нею.– Чаю хочешь? – робко предложила Трикс.– Трикс, ты меня пугаешь, – парировала Эшлин и попыталась разобраться с ералашем на своем столе, но, секундой позже подняв голову, увидела, как Трикс, обернувшись к миссис Морли, яростно мотает головой и едва слышно поясняет: «Она не хочет чаю».Влетел Джек с кипой бумаг под мышкой. Лицо у него было усталое и злое, но, заметив Эшлин, он остановился, просиял и ласково спросил:– Как вы?– Вот, собралась наконец, – ответила она, но ее неподвижное, застывшее, как гипсовая маска, лицо ясно говорило, что особой радости ей это не доставило. – Послушайте, в тот день, когда вы ко мне заходили… Спасибо за суши, просто я была… немного не в себе.– Да ладно. Как ваша Weltschmerz?– Живет и процветает.Джек сочувственно кивнул, поскольку сказать ему было нечего.– Пожалуй, начну работать, – вздохнула Эшлин.– Эта ваша грусть, – медленно произнес Джек, – она абстрактна или принимает какие-нибудь определенные формы?Эшлин задумалась.– Наверно, да, определенные формы… Например, тот бездомный парень, мой знакомый, помните? Бу, тот, что с фотографий в нашем журнале. Благодаря ему бездомность стала для меня реальной, и это разрывает мне сердце.Помолчав, Джек сказал:– А знаете, мы бы могли взять его на работу. Для начала что-нибудь простое – курьером, что ли, на нашу телестудию.– Но вы ведь не можете взять на работу совершенно незнакомого человека.– С Бу я знаком.– Как это?– Однажды увидел его на улице. Узнал по фотографиям. Мы поболтали немного. Я хотел его поблагодарить, те фотографии украсили наш журнал, подняли его на другую высоту. И он показался мне очень неглупым парнем.– О да, он такой, всем интересуется… Погодите, вы это серьезно?– Разумеется, отчего же нет? Бог свидетель, мы ему обязаны. Только посмотрите, каким потоком пошли к нам рекламодатели после этих фотографий.Эшлин на миг оживилась, но тут же погрузилась в прежнее отчаяние.– А как же остальные бездомные? Те, кого не фотографируют?Джек невесело рассмеялся:– Всех обеспечить работой не могу.Дверь с громким стуком распахнулась, и на пороге возник щеголеватый молодой человек.– Привет, ребята! – томно воскликнул он.– Это кто? – поинтересовалась Эшлин, окидывая взглядом его мелированные вихры, элегантные сиреневые брюки, прозрачную майку и узкую, в обтяжку, кожаную куртку, которую молодой человек пытался с себя стащить.– Робби, наш новый коллега. Вместо Мерседес, – пояснил Джек. – С четверга работает. Робби! Иди сюда, познакомься с Эшлин.Робби прижал руку к практически голой груди и изобразил удивление.– Сладенькая моя!– По-моему, он гомик, – прошипел Келвин.– Элементарно, Ватсон, – язвительно отозвалась Трикс.Робби торжественно пожал Эшлин руку и, ахнув, схватился за ее сумочку.– Просто Гуччи, да и только! Ах, как мне стильно, восторг!
К своему удивлению, Эшлин даже удалось заняться делами. Правда, ничего сложного ей не поручали. И единственным материалом, категорически не появлявшимся на ее столе для правки, дополнения или набора, была ежемесячная статья Маркуса Валентайна.В конце дня мама забрала ее с работы и благополучно препроводила домой.Утром во вторник после долгих уговоров, ухищрений и материнских увещаний Эшлин опять отправилась на работу. И в среду утром тоже. И в четверг.В пятницу Моника уехала в Корк.– Пора мне, – сказала она перед отъездом. – Пока я здесь, твой папа, наверно, спалил дом дотла. Смотри принимай таблетки – ничего, если голова будет кружиться или затошнит, – потом походишь к психотерапевту, и все будет хорошо.Эшлин во всем с нею согласилась, пошла на работу и до обеда держалась вполне молодцом, а потом в редакцию заявился Дилан. У Эшлин тоскливо засосало под ложечкой. Наверняка он с новостями. С новостями, которых она страстно ждет, точно зная, что от них неминуемо будет больно.– Пообедаем вместе? – спросил Дилан.Его появление произвело в редакции настоящий переполох. Те, кто не знал Маркуса Валентайна в лицо, возбужденно шептали тем, кто знал: «Это он?» Неужели они станут свидетелями романтического воссоединения? Поэтому все были очень разочарованы, когда те, кто знал больше, прошипели в ответ: «Нет, это муж подруги».Пока Эшлин ходила за сумкой, Дилан и Лиза посмотрели друг на друга с понятным для двух красивых людей взаимным интересом.Дилан изменился. Хорош собою он был всегда, разве что чуть вяловат. Но теперь вдруг в нем появилась некая определенность, даже магнетизм. Приобняв Эшлин за талию, он повел ее к выходу, и взгляды всей редакции были прикованы к спинам двух рогоносцев и товарищей по несчастью.В соседнем с редакцией пабе они нашли свободный столик в углу. Эшлин ограничилась бокалом кока-колы, а Дилан взял пива.– Блин горелый, – выдохнул он, – ну и вечерок у меня вчера был.– Ты все еще у мамы? – спросила Эшлин.– Ага, – невесело кивнул он.Значит, Маркус и Клода до сих пор вместе… Оказывается, это еще не до конца переболело и сейчас проявилось в коротком приступе безумия. Эшлин ощутила острый, почти неодолимый позыв к рвоте.– Что у вас нового?– В общем, ничего. Мы договорились, что я буду навещать детей по выходным и ночевать дома в субботу.Помолчав, Дилан виновато добавил:– Я сказал Клоде, что подожду, авось она опомнится. Хотя она до сих пор утверждает, что любит этого мерзавца. За что, понять не могу. – Охнул, спохватился: – Извини.– Ничего.– Ты-то как?Стоило Дилану переключить внимание на Эшлин, и он сразу стал прежним Диланом.Эшлин колебалась. Что тут скажешь? «Я ненавижу весь свет, ненавижу себя за то, что жива, я сижу на антидепрессантах, по утрам маме приходится самой выдавливать мне на щетку зубную пасту, а сегодня она уехала обратно в Корк, и я даже не знаю, как теперь чистить зубы».– Хорошо, – ответила она.Кажется, Дилан не очень поверил, и Эшлин заверила его:– Честно, все в порядке. Давай расскажи, что там у вас еще новенького.Дилан скорбно вздохнул:– Больше всего меня беспокоят дети. Они совсем растерялись, на них тяжко смотреть. Но для того чтобы знать всю правду, они еще малы. И настраивать их против матери в любом случае неправильно, даже если я ее ненавижу.– Ты ее не ненавидишь.– Уж поверь мне, Эшлин, ненавижу.Жалкие уловки! Клоду он ненавидит только потому, что очень сильно любит ее.– Может, все еще рассосется, – сказала она вслух, имея в виду не только Дилана, но и себя.– Ага. Поживем – увидим. Ты с кем-нибудь из них говорила?– Клоду видела недели две назад, в ту пятницу. Но так и не смогла связаться с… – она запнулась. Произносить вслух имя было больно. – …Маркусом. Пыталась звонить, но он не берет трубку.– Может, тебе зайти к нему домой?– Нет.– Правильно! Будь гордой.Эшлин неловко передернулась. Дело не в гордости. Просто у нее не хватало духу.Вернувшись в Лондон, Оливер не позвонил Лизе, и она ему тоже не звонила. Говорить было нечего. Теперь им оставалось только завизировать у своих адвокатов соответствующую форму и ждать вынесения предварительного решения суда.Лиза пережила неделю на ногах, но, хоть и осталась дееспособна, до душевного равновесия ей было очень далеко. Октябрьский номер журнала удалось собрать полностью, но сил это отняло массу. А тут еще Эшлин с пустым взглядом, в полной отключке.А вот Робби оказался отличным работником, кладезем безумных идей для следующих выпусков, по большей части слишком экстравагантных, но по крайней мере одна – фотосессия в стиле садо-мазо – была просто гениальной.Когда в пятницу вечером все материалы ушли в печать, сразу несколько человек пригласили Лизу выпить после работы. Трикс, Робби и даже Джек предложили отметить где-нибудь «великий октябрь». Но Лиза уже пресытилась общением и потому прямо с работы отправилась домой.Не успела она войти, как в дверь позвонила Кэти. Кэти в последнее время что-то часто попадалась ей на глаза. А не Кэти, так Франсина. Или еще кто-нибудь из соседей.– Приходи сегодня к нам ужинать, – пригласила она. При одной мысли об этом Лиза чуть не рассмеялась вслух, но Кэти с гордостью сообщила:– Будет жареная курица.И неожиданно для себя самой Лиза согласилась. А почему бы нет? – рассуждала она, пытаясь оправдаться перед собою. Под это дело можно начать гостевую диету, она уже сто лет на ней не сидела, и жареная курица отлично туда вписывается.Через десять минут она вошла в кухню Кэти, сразу задохнувшись от жара и оглохнув от шума работающего на полную катушку телевизора и галдящих детей. Кэти слегка смутилась.– Уже почти все готово. Эй ты, никчемное создание, помешай подливку!Это было адресовано Джону, благодушнейшему из супругов.– Лиза, выпьешь чего-нибудь?Лиза открыла рот, чтобы спросить бокал сухого белого вина, но Кэти уточнила:– Чаю, морсу, молока?– М-м-м… молока, наверное.– Принесите Лизе молока, – распорядилась Кэти, походя шлепнув Джессику, катавшуюся по полу в обнимку с Франсиной. – В нарядном стакане. И давайте все за стол.От Лизы не укрылось, что на тарелку ей накладывали вдвое больше, чем остальным. Кэти выдала ей аж четыре огромные жареные картофелины, прежде чем Лиза успела сказать, что она не ест картошку. Она пыталась игнорировать картошку, но картошка выглядела так аппетитно и так восхитительно пахла… Еще немного поборовшись с собою, Лиза наконец сдалась и отправила в рот первый за десять лет ломоть жареной картошки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56