Затем вспомнила, что на вечере из-за чего-то поцапалась с Маркусом и домой возвращалась одна. Ничего, не страшно. Журнал вышел, и теперь можно снова жить нормальной человеческой жизнью, хотя бы недолго.Кряхтя и охая, она дотащилась до дивана, закурила и включила телевизор. Шла какая-то бодрая утренняя программа. Мозги отказывались действовать, на работу она уже безнадежно опоздала, ну и бог с ней, с работой. По негласному соглашению сегодня все могли заявляться на службу когда душе угодно. В конце концов она заставила себя подняться с дивана, умыться и одеться и на улицу выползла уже в двенадцатом часу утра. По небу ползли низкие сентябрьские облака, было сумрачно, дневной свет казался зеленовато-серым. Неподалеку от подъезда на мокром тротуаре, скорчившись, сидел Бу. Волосы липли к его лбу, по щекам стекали струйки воды. Но, подойдя ближе, Эшлин с захолонувшим сердцем увидела, что лицо Бу мокро не от дождя. Он плакал.– Бу, что с тобой? Что случилось?Парень поднял голову. Его губы тряслись от беззвучных рыданий, подбородок прыгал.– Посмотри на меня.Прикрыв одной рукой глаза, он другой ткнул в себя, мокрого, грязного, и передернулся от отвращения.– Самому противно.Эшлин застыла. Бу, который никогда не унывает…– Я голоден, замерз, промок, весь грязный, мне плохо, одиноко и страшно! – с искаженным лицом сквозь слезы выкрикнул он. – Я устал бегать от полицейских, устал терпеть издевательства пьяных кретинов, устал, что со мной обращаются как с куском дерьма. Меня даже в кафе через дорогу не впускают, чашку чая купить. На вынос.Эшлин была потрясена. Ей-то казалось, что Бу свыкся со своей жизнью, она даже не предполагала, как сильно он страдает.– И все меня оскорбляют. Прохожие обзывают лентяем и тунеядцем. «Ищи работу», – говорят. Можно подумать, я работать не хочу. Терпеть не могу попрошайничать, это так унизительно…– Но что случилось? – спросила Эшлин. – Что тебя так разбередило?– Ладно, проехали, – сипло буркнул Бу. – День у меня неудачный.Пока она раздумывала, что делать, дождь барабанил по куполу ее зонтика и редкими холодными каплями падал на куртку. Вдруг отчего-то накатило раздражение. Она за Бу не отвечает. Она исправно платит налоги, чтобы правительство заботилось о таких, как он… Может, пустить его погреться в подъезд? Нет, нельзя: летом, в сильную грозу, она уже как-то раз это сделала, и соседи подняли крик. Так что же, к себе в квартиру его пригласить? Наверное, надо, вот только, как бы он ни был ей симпатичен, все-таки страшновато. Но жалко ведь человека…И Эшлин сдалась.– Вот что, поднимайся ко мне. Примешь душ, поешь, чего найдешь. Можешь одежду свою в стиральную машину кинуть.Она надеялась, что он откажется, и можно будет с чистой совестью идти своей дорогой, но Бу посмотрел на нее с исступленной благодарностью, выдавил «спасибо» и опять разрыдался.– Я тебя больше напрягать не буду, – пообещал он, поднимаясь по лестнице следом за Эшлин.Только увидев его в своей чистенькой квартирке, она поняла, как же он запаршивел. Драные джинсы болтались на худющих бедрах, едва не падая; бледное, испитое лицо было землисто-серым, а руки – прямо-таки черными от въевшейся грязи.– От меня воняет, – ежась от неловкости, заметил он. – Извини, пожалуйста.У Эшлин защемило сердце. И вдруг внутри вспыхнула ярость.– Полотенца. – Крепко сжав зубы, она сунула ему в руки пушистый сверток. – Шампунь, новая зубная щетка. В ванной стиральная машина, порошок там же. В кухне чайник, чай, кофе. Если что найдешь в холодильнике, пользуйся. – Сунула ему пятифунтовую бумажку. – Все, пока, мне пора на работу. До вечера.– Я никогда этого не забуду.Пока она закрывала дверь, он так и стоял в прихожей в своих мешковатых, как у Чарли Чаплина, штанах с пузырями на коленях, прижимая к груди неимоверно белую, облачно-мягкую стопку полотенец.
– Вас уже ждут, – сообщил Джек Дивайн, когда Эшлин вошла в редакцию, и кивнул на сидевшего у ее стола вдребезги пьяного мужчину.Едва увидев Дилана, она сразу поняла: случилось что-то ужасное. Произошла катастрофа. Дилан выглядел кошмарно, Эшлин даже не сразу его узнала – это Дилана-то, с которым знакома одиннадцать лет! Он как-то весь поблек; лицо, волосы и глаза казались безжизненно-серыми. Подняв на Эшлин покрасневшие глаза, Дилан во всеуслышание заявил:– Клода мне изменяет.Эшлин поверила сразу. «Господи, – подумала Эшлин, – что же люди делают с теми, кого любят?!»Однако ради подруги надо было сохранять лицо. Нельзя же взять и так вот, в лоб, сказать Дилану: «Вообще-то я догадывалась, что она погуливает». Нет, пришлось делать вид, будто есть вероятность ошибки. Поэтому Эшлин осторожно спросила:– С чего ты взял?– Я их застал.– Когда? Где?– Сегодня утром, в десять часов, приехал с работы домой. Я беспокоился, – угрюмо пояснил он.Скорее, что-то подозревал. Но Эшлин его понимала.– И застал их в постели. – Голос у Дилана вдруг сорвался до писка, и во второй раз за это утро на глазах Эшлин взрослый мужчина заплакал, как ребенок. – Между прочим, я его знаю, – добавил он. – И ты тоже.Эшли стало совсем нехорошо. Она понимала, чье имя сейчас назовет Дилан.– Этот говенный юморист, этот твой приятель. Она так и знала, так и знала! Говорила же она Теду!– Этот паскудник Маркус, – выдавил Дилан. – Как там его чертова фамилия? Валентайн, кажется… да, Маркус Валентайн.– Ты что такое говоришь? Ты, наверное, имеешь в виду другого моего приятеля – Теда?!– Я имею в виду этого хлыща, твоего приятеля Маркуса Валентайна.Пропасть разверзлась совсем не там, где Эшлин ждала.– Он мне не приятель, – раздался ее бесцветный голос. – Он мой парень.Те немногие, кто присутствовал при разговоре – Джек, миссис Морли, Бернард, – окаменели от изумления. В комнате раздавались только пьяные всхлипы Дилана.– По-моему, удивляться тут нечему, – сипло заметил он. – Не в первый раз она уводит у тебя парня.Посмотрел на Эшлин долгим, тяжелым взглядом и подытожил:– Надо было мне оставаться с тобой, Эшлин… Ладно, я пойду. – И взялся за чемодан.– Что тут? – проговорила Эшлин непослушными губами.– Одежда и всякое такое.– Так ты от нее ушел?– А ты как думала?!– А куда пойдешь?– Поживу пока у мамы.Она молча проводила Дилана взглядом.Ей на плечо легла рука. Рука Джека Дивайна.– Зайдите ко мне, Эшлин.Лиза проснулась в тоске и унынии, обычных после душевного подъема. Сверкающая звездная пыль вчерашнего вечера улетучилась, не оставив и следа. Да, журнал получился отличный, и презентация прошла на ура, но, если вдуматься, все это буря в стакане воды. Подумаешь, событие!Хандра усугублялась горьким разочарованием. Дело было в Джеке. Лиза была уверена, что домой поедет вдвоем с ним. Она заслужила это, положена же ей награда за тяжкий труд и претворение в жизнь несбыточных планов.Хотя после возвращения Джека из Нового Орлеана они не виделись вне работы, Лизе казалось, что между ними существует молчаливый уговор подождать до выхода журнала. Однако стоило ей вчера вечером протянуть руку к призу, как приз исчез…В полдень, в препаршивом настроении, она заявилась на работу и сразу прошла в кабинет Джека: отчасти разобрать по косточкам уже вышедший номер журнала, отчасти – проверить его реакцию на себя. Открыла дверь…То, что открылось ее глазам, было совершенно невообразимо. И понятно с полувзгляда.Дело было даже не в том, что в кабинете оказалась Эшлин, и не в том, что Джек прижимал ее к себе, как драгоценную и хрупкую фарфоровую куклу. Поразило Лизу выражение его лица. Такой нежности она не видела у него никогда.Лиза отпрянула назад, не веря своим глазам. Вокруг все заволокло туманом, точно во сне. Подбежала Трикс с листком бумаги.– Тут вам звонили…– Погоди.Через пару минут бледная Эшлин, ни на кого не глядя, прошла к выходу и была такова.Следом за нею с усталым видом появился Джек.– Лиза! – окликнул он. – У Эшлин беда, я отправил ее домой.– А что с ней? – сделав над собою некоторое усилие, спросила Лиза.– Она узнала, что ее парень изменяет ей с ее лучшей подругой.– Как?! Маркус Валентайн и эта Клода?– Точно.Лиза еле удержалась от нервного смешка.– Не зайдешь ко мне? – продолжал Джек. – Надо поговорить кое о чем.Неужели будет оправдываться? Объяснять, что просто утешал Эшлин, а неравнодушен только к ней одной, к Лизе Эдвардс? Нет, опять о работе…– Во-первых, хочу поздравить с великолепно проведенным вечером и с выходом первого номера. То, чего ты добилась, выше всяких похвал, на такое мы и надеяться не смели. От руководства тоже самые искренние поздравления.Лиза кивнула. На душе скребли кошки. Непринужденное общение с Джеком, похоже, закончилось, простота отношений ускользала. Джеку явно было неуютно.– Жалко огорчать тебя, когда ты радуешься успеху, – продолжал он, – но у меня плохие новости.Влюбился в Эшлин? И сейчас скажет ей об этом?!– Сегодня утром Мерседес подала заявление об увольнении.– Господи, с чего это она?– Она уезжает из Ирландии.«Вот дрянь», – злобно подумала Лиза. Недостало воспитания сказать вслух, что увольняется потому, что Лиза – очумевшая от власти истеричка, с которой дальше невозможно работать.– Нашла себе работу в Нью-Йорке, – выдавил Джек. – Кажется, туда перевели ее мужа.– В Нью-Йорке?! – Лиза тут же вспомнила, как в июне Мерседес летала в Нью-Йорк, и ее пронзила страшная мысль. – Ее новая работа случайно не в журнале «Манхэттен»?– В каком журнале, не знаю, она не говорила.– А где она сейчас? – процедила взбешенная Лиза.– Ушла. У нее неделя неиспользованного отпуска перед увольнением.Лиза спрятала лицо в ладонях.– Можно, я поеду домой?Она вызвала такси и через четверть часа, по-прежнему словно во сне, оказалась у собственной двери. Отперла дверь, с трудом попав ключом в скважину, вошла. Без нее принесли почту: на полу лежал большой коричневый конверт. Лиза рассеянно подняла его и вскрыла, на ходу сбросив туфли. Швырнула сумочку на кухонный стол, развернула плотный лист бумаги. И наконец начала читать текст.Довольно было и беглого взгляда. Она сползла по стенке на пол, сложившись пополам, как перочинный ножик. Это был иск о разводе.
Клода открыла дверь своего дома и вздрогнула от пронзительного крика:– Ах ты, тварь!– Эшлин!– Не ждала меня?Она и в самом деле не ждала. Все мысли были только о Дилане, о том, что теперь он все знает, что он бросил ее. Где-то в дальнем углу сознания свербило, что надо поговорить с Эшлин, но думать об этом сейчас Клода была не в состоянии.– Итак, подруга, – ворвалась Эшлин в кухню, – ты хоть вспоминала обо мне, когда трахала моего парня?Клоде хотелось умереть. Как объяснить словами эти муки, этот стыд?– Да, Эшлин, я думала о тебе, – робко пискнула она. – Мне было очень тяжко… Думаешь, только в мыльных операх случаются измены? В жизни тоже, просто получается так, и все.– Но как же? Как ты могла так поступить со мною?– Не знаю. Ты же с ним в то время совсем не виделась, и вы были неженаты, а мне было так плохо, тупик, и никакого выхода, думала, с ума сойду…– Не пытайся меня разжалобить. Ни в чем отказу не знаешь, только птичьего молока не хватает, – отрезала Эшлин. – Зачем он тебе понадобился? Ведь у тебя все есть.Клода не нашла ничего лучшего, как возразить:– Иногда этого мало.– И когда у вас с Маркусом началось?– Когда ты поехала в Корк, – с натугой выговорила Клода. – Он сунул мне бумажку с телефоном…– «Позвони муа!» – Удивление Клоды порадовало Эшлин. – Такие записочки от него в Дублине каждая вторая получила. Так он поэтому встретил меня на вокзале, когда я вернулась от родителей?– Может, виноватым себя чувствовал, – пожала плечами Клода.– А потом что?– Потом, в понедельник, зашел ко мне. Ничего не было. Просто пили чай, а когда уходил, вымыл за собой чашку. Вроде мелочь, а…– И сказал: «Мама меня хорошо воспитала», – нараспев протянула Эшлин. – Да, меня он тоже этим зацепил.– Он меня любит, – обиженно надулась Клода. «Наверное», – молча согласилась Эшлин, отмечая, как злоба пасует перед невыносимой болью.– А потом?– Потом он пригласил меня в кафе…– А дальше что?– А назавтра… опять зашел в гости.– И уже не только мыл за собой чашку?Этого не может быть. Я брежу. У меня галлюцинации. Пряча глаза, Клода послушно кивнула.– Вот не подумала бы, что он в твоем вкусе, – съязвила Эшлин.– Да и я бы не подумала, что в твоем, – ответила Клода. – Но мне он понравился с самого первого раза, когда мы увидели его на том вечере в клубе. Я не хотела, просто ничего не могла с собой поделать.– А Дилан как же? Клода повесила голову.– Не знаю, совсем не знаю… Послушай, я предала тебя, предала нашу дружбу, и это должно быть больней, чем конец твоего… романа.– На этот раз ты ошиблась, – недобро усмехнулась Эшлин. – Потерять парня мне гораздо тяжелее.Клода вгляделась в ее бледное злое лицо и испуганно сказала:– Я тебя такой никогда еще не видела.– Какой? Злой? Между прочим, давно бы мне так…– Ты о чем?– Ты ведь уже так не первый раз делаешь, – негромко заметила Эшлин. – Дилан сначала был со мной.– Да, но… он ведь в меня влюбился.– Ты его увела.– Допустим, а ты почему до сих пор молчала? – вдруг вскипела Клода. – Вечно жертву из себя строишь.– Так, значит, я виновата? – неприязненно хмыкнула Эшлин. – Знаешь, давай уточним сразу: за Дилана я тебя простила, а за это не прощу никогда! Никогда! 54 «Ах ты, черт, – осенило ее, – да у меня, кажется, нервный срыв!» Она окинула взглядом постель, на которой валялась. Давно готовое к приему ванны тело безвольно простерто на давно готовой к замене простыне. Одеяло усеяно мокрыми комочками бумажных носовых платков. На комоде покрывается пылью нетронутый стратегический запас шоколада. По полу раскиданы непрочитанные журналы, на которые ей так и не хватило внимания. Телевизор в углу, точно напротив кровати, бесстрастно бубнит дневные новости. Да уж, нервный срыв как он есть. Но все-таки что-то было не так. Что же? И вдруг она поняла. Она думала, что это будет не так больно… 55 Клоде казалось, что она разваливается на части, рассыпается, как карточный домик. Однако пришлось встать, одеться и забрать Молли из прогулочной группы. Вернувшись домой, она снова забралась в постель и сделала попытку досмотреть прерванный сон, но Молли приспичило, чтобы ей подогрели лапшу в микроволновке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56