– Как прекрасно, Лео! Боже мой, у вас целый музей! А какой вид! О Боже!
И вдруг она со всей силой схватила его за руку.
– Что случилось?
Они стояли около края крыши, и только сейчас она заметила, что нет ни стенки, ни перил. Не было ничего! Крыша просто обрывалась вниз.
– Лео… – Она чувствовала слабость.
– Если вы приглядитесь, то заметите, что есть ограда.
Она посмотрела. Да, действительно, ограда. Доходящая до пояса стенка прозрачного стекла создавала впечатление полного отсутствия какого-либо ограждения.
– Не волнуйтесь. Это надежно. Здесь специально укрепленное стекло, видите? – Он потряс его, и стекло почти не дрогнуло.
Эдвина наклонилась вперед, но тотчас же закружилась голова, и она резко отпрянула назад. Он поддержал ее.
– Вам плохо? – в голосе послышалось неподдельное беспокойство.
Обхватив его за шею, она прошептала:
– Меня тошнит! Не переношу высоту!
Но он словно не слышал. Не отрываясь, он смотрел на город.
– Эдс, взгляните на огни! – Он указал рукой на дома, сиявшие вокруг драгоценной россыпью. – Вы знаете, что это такое?
– Да. – И она спрятала лицо у него на груди. Она не хотела смотреть, не могла.
– Это Манхэттен, Эдс! Центр Вселенной!
Она кивнула.
– Будьте со мной, Эдс, и все это станет вашим. Несмотря на головокружение, она открыла глаза и посмотрела на него.
– Вы соблазняете меня, как дьявол!
Он запрокинул голову и захохотал.
– Мы… теперь мы можем спуститься? Здесь ужасно холодно.
– Конечно. Я сразу не понял, что вы боитесь высоты. – Лео обнял и нежно поцеловал ее.
Она перестала ощущать холод, ледяной ветер вдруг стал восхитительно теплым.
– Лео, сейчас время для любви! – сказала она хрипло. – Давайте вернемся и насладимся жизнью!
Он медленно отстранился и покачал головой.
– Нет, не сейчас. Я убежден, что секс должен быть после брака.
60
– Вот сучки! – взвизгнула Анук де Рискаль и в ярости швырнула „Вименс веар дейли" через всю столовую. – Неблагодарные, ничтожные, мерзкие сучки! Самый подлый удар в спину! И я узнаю об этом из газеты! Ничего мне не сказали! Какое оскорбление, Антонио! Знают, что я председатель комитета демонстрационного дома, и проголосовали за моей спиной!
– Успокойся, дорогая, что сделано, то сделано, – утешал ее Антонио, отхлебывая кофе и одновременно просматривая биржевые колонки в „Уолл-стрит джорнэл". – Если бы ты не поехала в Швейцарию на эти гормональные инъекции, то могла бы сказать свое слово. И вообще, не стоит так распаляться из-за этого…
– Не стоит?.. – Анук чуть не задохнулась и, наклонившись, посмотрела на него огромными, потемневшими от гнева глазами. – Да они просто унизили нас! Они унизили ТЕБЯ! Мы не только потеряли сотни тысяч на этой бесплатной рекламе… – тут она с такой силой ударила по столу, что даже подпрыгнули приборы, – но подумай о престиже! Я даже не представляю, как после этого смогу смотреть людям в лицо, просто не представляю!
– Сможешь, Анук, и прекрасно это знаешь. Тебя не так-то легко сломить.
– Позволь напомнить, душа моя, что демонстрационный дом в Саутгемптоне это не какой-нибудь пустячок. – Анук буквально дымилась. – Подумать только! Эти тупицы из комитета предпочли не тебя для показа моделей на вечернем открытии. И кого? Эту размалеванную обезьяну Эдвину! Нет, это последняя, самая последняя капля! – Она откинулась на спинку стула, лицо ее пылало. – Я серьезно думаю о том, чтобы отказаться от председательства, но сначала я сверну этим дохлякам шеи!
– А потом будешь изнывать в какой-нибудь захудалой тюрьме вместе с лесбиянками? – И Антонио рассмеялся. – Да уж, неземное наслаждение!
– Сейчас не до шуток! – Анук забарабанила по столу красными ногтями. – Вот что, Антонио, я не пойду на открытие, и ты тоже. Мы откажемся. Да! Да я просто прикажу всем бойкотировать его!
– Боюсь, дорогая, они тебя не послушают. Ты прекрасно знаешь, что открытие демонстрационного дома – это всегда событие в начале саутгемптонского сезона. И потом, даже мы не можем отказаться. Каждая женщина, которая там будет, каждый год покупает у меня туалетов на десятки тысяч долларов, и, так же как и я, ты понимаешь, что мы не можем позволить себе сделать их своими врагами.
– Можно подумать, что они – наши друзья! – огрызнулась Анук.
– Повторяю, Антонио, мы никогда не сможем пережить это. И будь уверен: эти ведьмы из комитета поступили так намеренно, чтобы опозорить и оскорбить нас.
– Намеренно или нет, но дело сделано, – произнес он примирительно, – и теперь это прошлое. В любом случае я не обладаю монополией на проведение демонстрации моделей на благотворительных мероприятиях. И потом, как знать? Может быть, у Эдвины действительно есть талант?
– Эдвина! Ха! – И Анук язвительно усмехнулась. Антонио пожал плечами.
– Ты должна признать, что, видимо, она что-то делает правильно. Может быть, мы ошиблись, когда дали должность Рубио не ей, а Класу?
Глаза Анук превратились в щелки.
– А кто, спрашивается, виноват? – прошипела она.
– Разве меня Дорис Баклин застукала с голой жопой?
Густо покраснев, Антонио тут же снова уткнулся в газету.
Анук взяла серебряный кофейник и налила себе кофе. Рука у нее дрожала.
– Может, мисс Э. Дж. Робинсон на этот раз и сравняла счет, – выдавила она, грохнув кофейником по столу, – но очень скоро ей придется понять, что какой бы талантливой, по ее мнению, она ни была, но в этом городе было, есть и всегда будет место только для одного Антонио де Рискаля.
Положив газету, Антонио улыбнулся.
– Ты всегда была моим самым верным сторонником, Анук, – нежно сказал он.
Но, словно не слыша его, она продолжала:
– Если бы они выбрали, скажем, Адольфо, или Полин Трижер, или Оскара де ла Ренту, еще куда ни шло, но Эдвину! Антонио, мне так плохо. Мне просто ужасно. Да к тому же она, вероятно, всему научилась у тебя. Это задевает меня больше всего. Нет, Антонио, я непреклонна. Мы не пойдем на открытие, – и с этими словами она отхлебнула кофе.
Появившийся в дверях Банстед деликатно откашлялся.
– Извините, мадам, – мрачно начал он, сосредоточенно глядя в пространство.
Метнув на него сердитый взгляд, она нервно схватила чашку.
– В чем дело, Банстед?
– Звонит мистер Лео Флад, мадам.
Не донеся чашку до рта, Анук так и застыла, не веря своим ушам. Лео Флад? Тот самый Лео Флад, который оказывает поддержку Эдвине? Какое беспардонное нахальство! А она – просто шлюха отъявленная!
Быстро оправившись от внезапного ступора, она вскочила на ноги и рванула трубку. И вдруг ее перекошенное от ярости лицо чудесным образом разгладилось.
– Лео! Ch?ri ! – заворковала она. – Как прелестно, что вы звоните. Чем обязана такой чести?.. Я – руковожу открытием?! Но я думала, что, конечно, вы или Эдвина… Ну что вы, никакого конфликта интересов! Модели Антонио и Эдвины предназначены для совершенно разных групп людей!.. Понимаю… О, что вы, с огромным удовольствием, дорогой! Сочту за честь!.. Конечно! Антонио представляет ее коллекцию? Он будет в восторге! Послушайте, дорогой мой! Обещаю надеть свое самое простое… Ч-ч-что? Должна надеть одно из ее?.. Д-д-да… да, понимаю. Ну, конечно, вы правы, руководитель открытия должен… задавать тон показу, – последние слова она произнесла каким-то дрогнувшим голосом. – Нет, дорогой, совсем не расстроена… да, да, Лео… Чао. – Грохнув трубкой, она так и стояла рядом с телефоном, потрясая кулаками.
Антонио встревожился. Казалось, ее вот-вот хватит апоплексический удар, с губ ее срывалось нечто, похожее на „Р-р-р…"
– Насколько я понимаю, мы все-таки идем на открытие, – отметил он как можно спокойнее.
– О, дорогой ! – простонала Анук, колотя себя по лбу кулаками. – Ну что мне делать?
– Дорогая, ну сейчас-то в чем дело?
– Мало всего, так на рану еще посыпали солью! Антонио, Антонио! – взвыла Анук. – Я должна надеть одну из моделей этой сучки! Нет, Антонио, я умру!
– Тогда откажись.
– Отказаться?! Антонио, ты с ума сошел? Ты же знаешь, что я не могу. Каждый год Лео Флад дает на благотворительные акции миллионы долларов. И я сижу в этих комитетах. И я должна просить его о передаче денег. Ох, Антонио! Я умру! Я просто умру!
61
Закон подлости гласит: если что-то может случиться, то это случится. Так и вышло. Да еще в пиковую масть.
В ночь на 14 апреля лопнули трубы на втором этаже саутгемптонского демонстрационного дома, и потолок в комнате, которую отделывала Лидия Клоссен-Зем, покоробился, не говоря о том, какой вред вода нанесла стенам. Синяя краска, положенная за три дня до этого, вспучилась пузырями и облезала клочьями.
Краску клали не в два слоя. На стены было нанесено восемь различных слоев специально смешанных оттенков, причем каждый нанесенный слой потом тщательно отшкуривался перед нанесением последующего.
Эта работа заняла три недели.
И вот все пошло прахом.
– Теперь придется заставить рабочих все содрать и переделать заново, с самого начала! – жаловалась Лидия. – Это конец! Последняя капля!
– Успокойся, дорогая, – утешала ее Анук, заехавшая посмотреть и оценить убытки; в руке у нее был радиотелефон. – Воду уже отключили, и завтра придут слесари и примутся за работу.
– Но от этого же краска на стенах не удержится! – выла Лидия.
Тут Анук повернула голову и нахмурилась. Из холла послышались раздраженные, переходящие на крик, голоса.
– Ваши люди сделали черт знает что из дверного проема! – надрывался голос. – Посмотрите на эти занозы! Хоть в обморок падай!
– Прекратите! – отвечал другой.
– Да вас убить мало! Я задушу вас собственными руками!
Анук вздохнула и похлопала Лидию по плечу.
– Ох, дорогая, атмосфера накаляется, извини, я отойду на минутку. Если я сейчас не вмешаюсь, наши милые дизайнеры перебьют друг друга карнизами.
Не успела Анук выйти, как вошла Бу Бу Липпинкотт. Она скорчила гримасу, поскольку именно в этот момент заработала пила и начали распиливать мрамор. Действительно можно было с ума сойти. Внутри и снаружи дом, подобно муравейнику, был буквально наводнен рабочими, и они, как трудолюбивые муравьи, находились в непрестанном движении. Пронзительное жужжание шлифовальных машинок, от которого лопались барабанные перепонки, визг пил и тяжелое уханье молотков действовали на нервы. Это было даже хуже, чем удушливые, вызывающие тошноту запахи растворителей и масляных красок.
– Никогда в жизни! – сквозь зубы процедила Лидия. – Терпение мое кончилось! Бу Бу, если кто-нибудь когда-нибудь скажет „демонстрационный дом дизайнеров", я побегу, как от чумы! – и вне себя плюхнулась на закрытый пленкой стул в стиле Регентства. – К чертям собачьим!
– И я за тобой! С меня тоже хватит. Кому нужна эта пытка? Только не мне. – Бу Бу придвинула стул и села рядом.
– Сейчас же поставь стул туда, где взяла! – завопила Лидия и трясущимся пальцем показала на другую сторону камина.
– Я поставлю, – спокойно ответила Бу Бу, – но сначала мне надо встать. Нет, положительно, меня хотят добить!
– Черт подери! – вскочила Лидия. – Ты что, не слышишь?
– Уймись, что ты на меня набросилась? Не я же устроила потоп.
– Сейчас же поставь стул на место! Это моя комната. Иди в свою и двигай там, что хочешь!
Бу Бу выразительно посмотрела на нее. Затем, не говоря ни слова встала и пихнула стул на прежнее место.
– На пять сантиметров правее! – крикнула Лидия, уперев руки в бока.
Сдержавшись, Бу Бу пододвинула стул и, не поворачиваясь, с достоинством вышла.
Через минуту с наружной стороны окна в спустившейся сверху люльке появился маляр. Он просунул голову и, увидев Лидию, помахал ей.
– Эй, красотка! Давай встретимся? – и, послав смачный воздушный поцелуй, неприлично заработал языком.
Вне себя от ярости, Лидия подошла к окну и со стуком захлопнула его.
Быстро убрав голову, маляр ловко нарисовал на пыльной стороне стекла большой член с мошонкой и поехал вниз.
Вдруг за другим окном раздался пронзительный крик.
– Я ухожу! – орал рабочий. – Вы, леди, просто ненормальная! Если не нравится, делайте сами!
– Мерзавец! – вторил ему женский голос. – Вор! Лидия скрипнула зубами. Напряженная атмосфера – а в доме работало тридцать пять дизайнеров и каждый со своей бригадой – заставляла выплескиваться наружу все, что люди в себе обычно сдерживают.
Никогда.
Никогда в жизни.
Если кто-то хоть шепотом произнесет слова „демонстрационный дом", она скажет, куда ему надо идти.
Закон подлости гласит: если что-то может случиться, то это случится.
Так и вышло.
Да еще в пиковую масть.
Эдвина жила под давлением, как в скороварке.
За все в фирме в конечном итоге отвечала она: от эскизов для каждой модели, которая, в свою очередь, должна соответствовать общей концепции комбинаторности – таков „образ" фирмы „Эдвина Джи", – до выполненного образца модели, передаваемой по контракту изготовителям. Контроль качества, маркетинг, цены, рекламирование и гарантия магазинам на своевременное поступление продукции – со всем этим должна была справляться только она.
Выработка стратегии продажи, организация рекламных кампаний, финансовое планирование, бюджет – тоже лежали на ней.
Часто, когда Эдвина совершала поездки в разные концы страны для продвижения будущей коллекции и организации показа моделей, ей приходилось садиться на утренний рейс, затем проводить встречу и возвращаться ночным.
Она разрывалась между завтраками с издателями журналов мод и переговорами с управляющими универмагов, чтобы добиться необходимых заказов, но самым трудным было пробить контракты на установку в универмагах бутиков „Эдвина Джи", такие встречи превращались в настоящие схватки. Конкуренция и битва в мире моды за пространство на прилавках магазинов шли не на жизнь, а на смерть.
И как это ни удивительно, но самым ударным козырем в этой игре оказался новый, неординарный подход „Эдвины Джи" к делу. Ее хитроумная идея „быстрой моды" с доступной всем компьютеризированной регистрацией продажи каждой вещи и постоянно меняющимися цифрами, как правило, являлась решающим фактором для заключения сделки.
Все началось с крупнейшей компании „Маси", которая всегда была лидером в новых маркетинговых концепциях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67