Вздернув голову, Лиз подозрительно уставилась на нее непонимающим взглядом. Эдвина просто сияла.
– Видите ли, Лиз… На ловца и зверь бежит! Вы случайно не верите в высшую предопределенность?
– Пре– что?
– Не важно. Если я говорю, что это наша удача, просто верьте мне. Послушайте. Почему бы нам не посидеть внизу за чашечкой кофе? Дайте мне пять минут, и у вас будет все. Ну, может быть, не совсем все, но я сделаю вам такое предложение, от которого вы не сможете отказаться.
Олимпия бушевала.
– Что, черт возьми, ты делаешь? – кричала она. – Совершаешь профессиональное самоубийство и лишаешь меня дела? – Дымя новой сигаретой, она разгневанно мерила шагами свой суперсовременный кабинет. Затем, с отвращением ткнув окурок в гигантскую пепельницу, она опалила Билли Дон негодующим взглядом. – Не считая всего остального, именно мне придется отмываться от грязи, милочка. Мне, не тебе. Именно мне!
Билли Дон спокойно сидела в кресле дизайна самого ван дер Роэ, скрестив свои бесподобные ноги.
– Против использования мехов! – Олимпия произнесла это, как самое мерзкое ругательство. Ее глаза горели яростью. – Меха! Если сегодня ты откалываешь такие номера, что же будет завтра? Марш протеста к штаб-квартире „Ревлон"? Будешь брызгать краской на норковые шубы прохожих? Посылать в конвертах пластиковые бомбы в химические лаборатории меховых фабрик? – Обессиленно плюхнувшись на стул, она уронила голову на руки. – Ну почему? – застонала она. – Почему ты хотя бы не предупредила меня заранее? Или просто не отказалась от этой чертовой съемки. Какой черт в тебя вселился, что ты по телевидению выступаешь против клиента?
– Олимпия, я не хотела проблем. Честно. Я понимаю, что вы расстроены…
Олимпия медленно подняла голову.
– Ты по…ни…ма…ешь? – прошептала она, медленно беря пачку, вынимая и зажигая сигарету трясущимися пальцами. – Да что ты понимаешь? Ты лишаешь меня одного из лучших и самых давнишних клиентов! Ты хоть имеешь представление , чему равняется сумма ежегодных счетов, которые де Рискаль оплачивает этому агентству?
– Нет, не представляю, – спокойно ответила Билли. – Но я понимаю вот что. Вот. Почему бы вам не взглянуть самой? – И она положила перед ней листовку Лиги защиты животных. – Говорят, лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать.
– Сдаюсь, – вскинула руки Олимпия, посмотрев на стол. То, как сразу застыло ее лицо, сказало обо всем. Она была потрясена.
– Теперь вы понимаете?
Олимпия вздохнула.
– Ну хорошо, на этот раз, но только один-единственный раз, я повторяю – один-единственный, тебе это сойдет. Но в будущем я больше не хочу никаких неприятных сюрпризов. – Если тебе что-то не нравится, или у тебя какое-то особое мнение, сначала скажи мне. Прежде чем говорить с прессой. Это понятно? – Билли кивнула. – А теперь уходи. – И забери свою листовку. Мне еще предстоит все уладить и дать кучу объяснений.
Встав, Билли тихо вымолвила:
– Я благодарна вам за то, что вы все понимаете.
– Поэтому мы и вместе, – буркнула Олимпия, одной рукой надевая очки, а другой потянувшись к телефону. Она вопросительно взглянула на Билли.
– Ты что, так и будешь здесь стоять весь день?
– Насчет вашего норкового манто…
– Нет. – Голос Олимпии принял угрожающие интонации. – И не смей испытывать удачу. – Она указала пальцем на дверь. – Вон! Вон и еще раз вон. Пока ты здесь работаешь, мне не нужна лишняя головная боль!
Билли тихо закрыв за собой дверь, слегка улыбнулась. Для начала неплохо, подумала она, все еще впереди. Постепенно, медленно, потом пойдет лучше. Она готова была заключить пари, что к концу года норковое манто Олимпии будет лежать в нафталине.
44
– Хорошо, дорогой, – спокойно сказала Анук. – Еще рано паниковать, давай пока разберемся с этим. И в порядке важности.
Антонио, сидя против нее за столиком в ресторане „Кот Баск", тихо выругался.
– Все важно, и ты это знаешь.
– Антонио, – продолжала успокаивать его Анук, – позволь мне самой судить. В конце концов, – и тут она улыбнулась, – ведь я специалист по улаживанию, n'est-ce pas?
Одним глотком выпив полбокала „Шато Лафит", он откинулся на спинку и задумался. Давно у него не было такого злосчастного утра. Сначала нарвался на эту демонстрацию, потом со скандалом ушла Лиз, потом уволил Класа. И вдобавок ко всему Билли Дон не явилась на съемку, а затем позвонила Олимпия и сообщила самую потрясающую новость: телеинтервью Билли Дон. О да, все вместе – сильно для одного дня, а еще не прошло и половины.
– Дорогой, – Анук накрыла ладонью его руку, – доверься мне. Не нужно так волноваться. Ты же знаешь, я могу уладить почти все. – И она ободряюще улыбнулась.
– Да, но здесь не улаживать надо. Здесь нужно чудо, волшебник.
– А я и есть волшебник! – бодро отозвалась она, убирая превосходно наманикюренную руку. Затем легонько сжала ладоши и сложила пальцы пирамидкой. – Я уверена, что смогу заняться всем, кроме этого дела с мехами. Боюсь, это придется сделать тебе. Как только вернешься в офис, устрой пресс-конференцию.
Антонио застонал.
– Ты же знаешь, я терпеть не могу говорить с прессой.
– Пусть так, но ты должен, дорогой. Просто нет выбора.
– А что я им скажу?
Лицо Анук тут же стало задумчивым.
– Скажи им… скажи им, что ты все проверил и обнаружил, что „Меховой салон" действительно твой партнер и ты намерен порвать с ним все отношения. И не только это. Объяви, что ты больше не будешь делать модели для мехов… какое-то время.
Он ошарашенно посмотрел на нее.
– Ты представляешь, какой доход приносит работа с мехами?
Анук сделала жест рукой.
– Не настолько баснословный, чтобы оправдать дальнейшую причастность к такой опасной проблеме, вот какой. Времена меняются, Антонио. Движение в защиту животных растет, и мы должны с этим считаться. Рано или поздно – нам все равно пришлось бы.
Антонио вздохнул.
– Ты же знаешь, „Салон" не оставит это просто так. – Он допил вино. – Да они скорее душу из меня вынут за нарушение контракта.
– Ну и что? По-твоему, лучше потерять наших богатых покупателей? И потом, подумай о бесплатной рекламе, которую это вызовет! – Ее глаза вспыхнули. – Если ты правильно поведешь дело, то каждая телестанция, любая газета сделают из тебя героя.
Он пристально посмотрел на нее и медленно произнес:
– А знаешь, в этом что-то есть.
– Ну конечно! – Она замолчала, пока официант ставил на стол телячье филе со свежей зеленью. Как только он наполнил бокалы и удалился, они тут же принялись за еду.
– И потом, – продолжала Анук, жестикулируя ножом, – Клас не проблема, по крайней мере, уже не проблема. Ты правильно сделал, что уволил его. От мусора надо избавляться, а это то, чем он и стал. Ты, конечно, понимаешь, что Дэвид, который меня повсюду сопровождает, – его любовник, это немного осложняет дело, но, думаю, он поймет. – Она хмыкнула. – Он-то, как никто другой, знает, каким невыносимым может быть Клас. А что касается его замены, то уверена, что Эдвина до сих пор без работы, ну, по крайней мере, в нашей области. Я просто предложу ей должность Класа и – voil?! Мы даже не заметим его отсутствия.
Антонио нахмурился.
– Ты действительно думаешь, что она согласится?
– Эдвина? Дорогой, да она будет дурой, если не пойдет на это! Она руку отдаст на отсечение, чтобы стать у тебя вторым человеком. Любой готов. Значит, остается одна небольшая проблема: Лиз Шрек. Я лично не выношу эту женщину, но к делу это не относится. Такую, как она, все равно не найти. Она действительно незаменима. Просто я должна буду сделать так, чтобы она передумала.
– Тогда желаю удачи, – мрачно произнес Антонио. Ты не видела, в каком она была состоянии.
– Может быть, но сделаю все возможное. Значит, и с этим тоже улажено. Как только вернешься в офис, устраивай пресс-конференцию. А я тем временем поеду домой, сяду на телефон и немножко поколдую. Вот видишь, дорогой, все устраивается.
Анук отодвинула телятину, к которой даже не притронулась; от любого блюда она всегда отщипывала лишь несколько кусочков.
– Между нами говоря, и вправду нет ничего такого, что мы не могли бы сделать.
– Остается надеяться, что ты права, – пробормотал Антонио.
– Ну конечно, дорогой! Ведь я твоя жена. Ты помнишь об этом?
Часом позже Анук, переодевшись в темно-синюю шелковую пижаму, уютно устроилась на кушетке в своей спальне; рядом стояла чашка чая, а телефонная трубка была уже прижата к уху.
– Эдвина? – проворковала она, играя шнуром. – Дорогая, это Анук!
Долгая пауза.
– Здравствуй, Анук.
– Мы так давно не разговаривали. Дорогая, ну как ты?
– Хорошо.
Постепенно Анук стала прощупывать ситуацию.
– Ты, наверное, удивлена, что я звоню… как бы из небытия? Ну, я хочу сказать, что мы сто лет с тобой не болтали, я понимаю, у нас были… свои разногласия . Но я всегда говорю: что прошло, то быльем поросло! Этот город так тесен, что в нем просто нельзя злиться и враждовать. Право же. А чем ты сейчас занимаешься?
– Да так, разное, – ответила Эдвина неопределенно.
– Ты нашла другую работу?
– Работу? Нет, не могу сказать, что нашла. По крайней мере, не в обычном понимании…
– Но ведь ты что-то делаешь?
– О, это точно.
Анук с трудом удавалось сохранять веселую, беспечную интонацию. Это было, как выдирание зубов. Черт бы побрал эту Эдвину! Она тихо выругалась. Эта женщина может прямо из себя вывести! Так цедит информацию, что можно подумать, она охраняет копи царя Соломона. А что она вообще скрывает?
– Но в любом случае, ch?rie поскольку у тебя ведь нет работы, – продолжала она как ни в чем не бывало, – и поскольку должность номер два у Антонио только что освободилась…
– Клас отказался от должности? – перебила ее Эдвина, не веря своим ушам.
В голосе Анук появились звенящие нотки ее фирменной модуляции.
– Ну, не совсем так, дорогая. Скажем так…он больше не работает у Антонио де Рискаля.
– Понимаю. Другими словами – его уволили.
– М-м-м… да, полагаю, можно сказать и так.
– И ты позвонила, чтобы узнать, свободна ли я и не соглашусь ли занять его место? Ведь верно?
– Дорогая! Да ты просто психолог!
– Я бы с радостью согласилась, Анук. Правда.
– Изуми-и-ительно!
– Но, к сожалению, я не могу.
– Но, дорогая, ты обязана сказать „да"!
– Увы, Анук, не могу.
– Но почему?
– Ты хочешь сказать, что ничего не знаешь?
– Не понимаю, дорогая. Чего именно я не знаю?
– Что на 7-й авеню, 550 появился новый съемщик.
– Да? И кто же?
– Я! – Эдвина чуть не поперхнулась от смеха. – Ты знаешь, что я теперь модельер? И у меня собственная фирма?
– Нет, – процедила Анук сквозь зубы, – не знаю!
– И бросила трубку.
Прежде чем снова снять трубку, Анук пришлось выждать пять минут, чтобы прийти в себя. Сделав несколько глубоких вдохов, она золотой авторучкой набрала номер. Услышав голос Лиз Шрек, бодро сказала:
– Лиз? Дорогая, это Анук!
На другом конце провода было мертвое молчание.
– Лиз? Вы меня слышите?
– Да, миссис де Рискаль, – ядовито выговорила Лиз прокуренным голосом, – слышу.
– Прекрасно. Послушайте, дорогая, я только что завтракала с Антонио, и он рассказал мне… о том злосчастном инциденте, который произошел сегодня утром. Я ушам своим не поверила!
– Так поверьте им. Они вас не обманули.
– Лиз, нам надо встретиться и обо всем поговорить. Вы же знаете, для нас вы – как член семьи…
– Зато вы не члены моей семьи, – отрезала та. Анук с трудом подавила желание огрызнуться. Вместо этого она пропела обиженным голосом:
– Ли-и-из! На вас это не похоже!
– Послушайте, миссис де Рискаль, если вы позвонили, чтобы опять заманить меня в этот сумасшедший дом, то забудьте об этом. Вы только потратите свое и мое время.
– Лиз! Уверена, что вы это не серь…
– Другими словами, можете сами взять эту работу и отвалить. N'est-ce pas?
Это была последняя капля. Пусть эта баба катится к черту и прямо сейчас. Она больше не намерена ее терпеть. И в сторону вежливость.
– Теперь вам конец! – прошипела Анук, отбросив приличия. – Еще посмотрим, получите ли вы рекомендации!
– К вашему сведению, миссис де Рискаль, я в них не нуждаюсь, – фыркнула Лиз. – Я уже нашла другую работу.
Анук лишилась дара речи.
Почувствовав, что попала в самое больное место, Лиз решила, что невредно будет и повернуть нож в ране разок-другой… пусть Анук позлится.
– Дело в том, – продолжала Лиз обычным голосом, – что мы наверняка еще встретимся, я буду работать на 7-й авеню, 550. Ну не нелепость ли? Представить, что получу работу у Эдвины Робинсон, ну кто бы мог по…
Анук так резко бросила трубку, словно по ней прошел ток.
45
– Лес, – монотонно и угрюмо повторила Аллилуйя, – ну как мы можем соединить их, если она даже и говорить о нем не хочет?
Они сидели на огромном сером валуне в Центральном парке, глядя на две отливающие маслянистым блеском башни Сан-Ремо одновременно с отвращением и надеждой.
Лесли Шеклбери тоже вздохнул и пожал плечами.
– Я в отключке. Она твоя мать. Ты лучше знаешь.
Взглянув на него, Аллилуйя в очередной раз прикрыла глаза: с ума сойти можно, как он одет. Жестко накрахмаленная рубашка в клетку с торчащей из кармана линейкой, длинные гавайские шорты, белые носки вразнобой: один с синей полоской, другой – с красной; наряд довершала полосатая бейсбольная кепка с дурацким пропеллером на макушке. Ну полный финиш. Чудней не оденешься.
Принимаясь за хот-дог и забыв о его наряде, Аллилуйя сообщила:
– А знаешь, что сегодня утром он прислал еще один здоровенный букет? – И глаза ее округлились.
– Правда?
– Ага. Действительно огромный. Нью-Йорк засыпать можно!
– Такой большой? – На Лесли это произвело впечатление.
– Розовые и красные цветы. В основном розы. Слушай дальше, Лес. И как ты думаешь, что ма с ним сделала? – она продолжала усердно жевать хот-дог.
– Заставила Руби выкинуть его, а потом еще распространялась о том, как цветы жутко поглощают кислород! – Она закатила глаза. – Я тащусь.
– Значит, у папы нет шансов? – Он был явно расстроен.
– Кто знает? Может, у нее сейчас какой-нибудь период. – Она откусила еще кусок, не замечая, что брызнувшая струя жирного сока попала ему прямо на толстые стекла очков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67