руки уже не отбивались, а притягивали и сжимали. Они погрузились в океан страсти, волны которого еще крепче соединяли их тела. У обоих одновременно перехватило дыхание: словно с высокого пенистого гребня они стремительно понеслись вниз и в следующую секунду, ослепленные тысячей молний, оказались наверху бушующей волны.
Тяжело дыша, обессиленные, они лежали рядом. Медленно возвращалась реальность, и, когда Билли открыла глаза, в них было радостное удивление. Приподнявшись на локте, она посмотрела на Дункана.
– О, док, док! – прошептала она, с трудом сдерживая слезы. – Ты сделал это! Ты сделал меня свободной! Ты вернул меня к жизни!
– Если это чья-то заслуга, то только твоя.
– Нет, наша, – снова прошептала она. Он улыбнулся, видя ее как в тумане.
– Док?
– М-м-м? – Затем, сев, нежно провел пальцами по ее лицу.
– А мы можем все повторить? Сейчас?
– Как, уже? – выдохнул он, изображая отчаяние и притворяясь, что у него нет сил.
Она потрясла его за плечи.
– Ну ладно, док, – так же шутливо уговаривала она, накрывая горячей рукой его член. – У нас потеряно столько времени!..
Он притянул ее к себе и тихо сказал:
– В таком случае, давай повторим.
53
– Мам! Ну я не могу пойти одна ! – ныла Аллилуйя, уставясь на мать огромными, умоляющими карими глазами.
Они говорили о вечеринке у подруги, и Аллилуйя стояла в дверях, готовая к решительным действиям.
Эдвина только что сбросила туфли от „Беннис-Эдвардс" за четыреста долларов из желтой ткани с огромными пурпурными тюльпанами (глядя на них, даже сама Имельда Маркос позеленела бы от зависти), небрежно швырнула затянутый в талии жакет из желтой шотландки и наполовину расстегнула желтую же шелковую блузку. Затем, вздохнув с облегчением, растянулась на софе, словно надувная кукла, из которой выпустили воздух. Наконец-то закончился ее одиннадцати– или двенадцати-? часовой рабочий день, и она уже находилась в полной прострации.
– Ал, – простонала Эдвина, – дорогая моя, наидражайшая, пожалуйста. Не сейчас. Я при последнем издыхании, можно сказать – на предсмертном одре.
– Ну и что? У всех будут сопровождающие, а у меня – нет! – продолжала Аллилуйя, ходя взад и вперед перед софой. Остановившись, она воздела руки. – Ты поставишь меня в совершенно маразматическое положение!
– Тебя?! – Эдвина не в силах была подавить улыбку. – Это невозможно.
– Я серьезно, ма! И ты должна сказать „да"! Некогда спорить! Вечеринка… завтра!
– Да что за вечеринка-то, в конце концов? Просто собираются отпрыски Одиноких Родителей?
– Будет ин-те-рес-но. – И Аллилуйя закатила глаза.
– Ал, радость моя, дай время сообразить! Я только ввалилась, а ты знаешь, что в это время я могу воспринимать все только по очереди. Завтра, говоришь. Так, дай подумать… завтра… завтра… Наверняка у меня уже что-то запланировано. Черт, не помню что! Надо посмотреть в книжке. – Эдвина глубоко вздохнула: все ее тело – от кончиков волос до пяток – разваливалось на куски, оно болело, оно растекалось. – Вот что. А почему бы тебе не подать своей измученной, обессиленной матери холодненького марти-и-ни, ну, как я люблю? А потом, пока я пью, ты бы сделала мне свой неповторимый ножной массаж, а? – И Эдвина, пошевелив пальцами, с надеждой посмотрела на нее. – Другими словами, верни меня к жизни, моя сладкая. Оживи меня.
– В последнее время ты всегда усталая, – буркнула та обиженно.
– Правильно, моя хорошая. Потому что твоя мать работает как проклятая, или ты не заметила?
– Да? – Склонив голову набок, Аллилуйя пристально взглянула на мать. – Именно поэтому ты не ведешь себя, как мать, когда я должна прийти с кем-то из родителей?
Эдвина устало и виновато смотрела на нее. Беда в том, что надо столько успеть, а времени на все было так мало! Когда ведешь свое собственное дело, то невозможно срываться с работы ровно в пять да еще разыгрывать из себя Супермаму.
Она зевнула и почувствовала, что глаза у нее закрываются.
Аллилуйя стояла рядом, переминаясь с ноги на ногу. Сам Господь Бог не смог бы столько ждать, сколько она, если ей это нужно. Обычно они с матерью хорошо понимали друг друга и у них не было проблем. Почти всегда они действовали как партнеры и у них это получалось лучше, чем у ее друзей и их родителей, но на этот раз все что-то вышло из-под контроля.
– Ну что? – снова спросила она. – Так ты будешь мамой, или мне тебя списывать со счетов?
– Придумала! С тобой пойдет Руби!
– Ма-а-ам! Руби же не мать!
– Ну тогда папа? – тут же предложила Эдвина. – Это замечательно – папа и дочка вместе.
– Я очень люблю папу, но в последнее время я везде была только с ним. И потом, завтра он занят.
– А что, если… если ты пойдешь одна? Я договорюсь, чтобы тебя отвезли на моей машине, подождали, пока не кончится вечеринка, а потом привезли домой!
– Ба-а-льшое спасибо, ма, – и она с мрачным видом принялась разглядывать свои черные кружевные перчатки без пальцев.
– Ну, сладкая моя! Я же не говорю, что ты не можешь пойти!
– Послушай, давай просто забудем это, ладно? О'кей? Будем считать, что у меня больше нет мамы, и все. Знаешь, она просто испарилась, как только появился этот Лео Флад. – Опустив голову, Аллилуйя с расстроенным видом медленно зашлепала по ковру, но ее лукавые глаза все время косили на мать.
– Ал! Подожди! Аллилуйя подавила улыбку.
– Да? – Она медленно повернулась – слишком уж она хитра, чтобы сразу показать свое торжество.
– Подойди сядь, – и Эдвина похлопала по софе рядом с собой. – Сядь со своей мамой, которую и так мучает совесть, и давай все обсудим по-свойски.
Аллилуйя бросила на нее подозрительный взгляд.
– А чего обсуждать?
– Для начала расскажи мне об этой вечеринке. Ну, например, кто из друзей устраивает ее?
Аллилуйя чуть не лопнула от ярости.
– Что значит „кто" из друзей? Ma! Да теперь ты даже не знаешь моих друзей!
Заморгав, Эдвина тут же все поняла. Да, это правда! Она больше не знала друзей собственной дочери. Сколько времени прошло, когда она кого-нибудь видела? Два месяца? Три? А сейчас у нее переломный возраст, и вообще кругом СПИД, подростковая беременность!.. Что с ней происходит? Если вдруг станут выдавать лицензии на материнство, то ей наверняка откажут.
– Сладкая моя, конечно, ты расстроена. И у тебя на это полное право.
Аллилуйя недоверчиво покосилась.
– Да?
– Так где будет вечеринка?
– В „Рэйнбоу Рум".
Эдвина даже закашлялась от смеха, и Аллилуйя встревожилась.
– Ma, с тобой все в порядке? Ты поперхнулась?
– Поправь, если я ошибаюсь, – выдавила она, с трудом переводя дыхание. – Ты действительно сказала „Рэйнбоу Рум"? Тот самый ресторан и ночной клуб, что на последнем этаже Рокфеллеровского центра?
– А что, есть какой-нибудь еще?
– Но… но, Ал! Ты не можешь пойти туда! Аллилуйя прищурилась, что не предвещало ничего хорошего.
– Почему?
– Потому что… ну, как тебе сказать… – вздохнула Эдвина. Здесь начиналась, так сказать, „опасная зона", но деликатно объяснить это просто не получится. А сказать надо, и она начала торжественно и печально: – Заинька моя, тебя туда просто не пустят, и это факт.
– Но почему? – рассерженно воскликнула Аллилуйя.
– Посмотри на себя в зеркало! Допустим, что в определенном кругу молодежи, живущей в центре, то, как ты одеваешься, считается модным, твой наряд подойдет, чтобы даже пойти на концерт Мадонны в „Мэдисон сквер гарден", но боюсь, что для „Рэйнбоу Рум" он не годится.
Аллилуйя гордо вскинула голову.
– Ну и что? Значит, надену платье.
– Платье? Ты сказала „платье"? Я не ослышалась? Сон словно рукой сняло, и она села на софе. Уставясь в пол, Аллилуйя перебирала ногами.
– Да, надену платье.
– Э-э-э… подходящее? – Она смотрела на дочь с неподдельным удивлением.
– А что ты думаешь? Зачем тогда идти? Чтобы получить от ворот поворот? И вообще погоди, о'кей?
– Ну ладно, ладно. Мне тоже надо это переварить. Я уже почти оправилась от шока. Да, теперь относительно твоих волос.
– Моих воло-о-ос?
– Согласись, они выглядят так, как будто ты сунула палец в розетку.
– Не испытывай судьбу, ма. К твоему сведению, торчащие волосы сейчас в моде . Уж тебе-то, как никому другому, следовало бы это знать. Ты же вращаешься в мире моды.
– Да, но светлые, фиолетовые и красные пряди? Несмотря на свое название, „Рэйнбоу Рум" все-таки немного консервативен для такой радуги.
– Уф… ну, тогда придется быть серой мышью и завтра не пользоваться разноцветными спреями, вот и все.
Эдвина не могла поверить своим ушам. Неужели чудеса все еще продолжаются? Вскочив на ноги, она бросилась к дочери и обняла ее. Аллилуйя скорчила гримасу и стала отбиваться.
– Ма-а! Да ну тебя! Отпусти! А я-то думала, что ты действительно устала ! – И она вынырнула у нее из под руки.
– Да, малышка, была усталой! Но как я могу оставаться усталой, если ты опять возвращаешься к человеческому облику? – И, отступив на шаг и держа дочь за руки, она с любовью посмотрела на нее. – И я говорю тебе „да"! Завтра я отправлюсь с тобой на вечеринку, пойду с огромным удовольствием!
– Правда?
– Больше того: завтра мы даже пойдем покупать тебе новое платье. И не одно, два. Нет – три.
– Э-э, погоди! Тебя заносит.
– Нет, честное слово. Клянусь чем угодно, вот увидишь.
– А-атлично! – И теперь уже она радостно набросилась на мать, причем это получилось так неожиданно и стремительно, что Эдвина едва справилась с навернувшимися слезами.
– Пап?.. – Лесли Шеклбери громко откашлялся. – Можно, сэр?
Он стоял в дверях кабинета Р.Л. в Нью-Йорке, в то время как тот сидел за письменным столом, погрузившись в деловые отчеты.
Комнату освещала только настольная лампа под зеленым абажуром, отбрасывая желтоватый свет на глянцевые листы и нетронутый бокал с бренди. Остальное пространство, стены, сплоить закрытые книжными стеллажами, и худое лицо отца тонули в глубокой тени.
– Да, сын? – Р.Л. посмотрел на него поверх очков.
– Мы завтра еще не уезжаем, нет?
– Не-а, в Бостон поедем только в пятницу, как запланировано.
– А-а… – Он был разочарован, и тут же удушливой волной накатила паника. Черт! Теперь уже не выпутаться. – Я хочу сказать, хорошо. И еще… – Он снова откашлялся. Очки сползали на нос, но он не поправлял их и даже спрятал руки за спину, чтобы те не выдали его.
Он не понимал, откуда появилось это ощущение вины, но ничего не мог с этим поделать, так же, как не мог справиться с бешено колотящимся сердцем и перестать потеть. В отличие от Ал, для которой замыслить и разработать какой-то план было естественным состоянием ее изворотливого ума, любая „интрига" для него оборачивалась проблемой. Ему трудно было даже произнести невинную ложь, чтобы тут же не покраснеть, а это сразу же выдавало его с головой, поэтому очки в любом затруднительном положении служили просто спасением.
– Сын? – В голосе Р.Л. прозвучала озабоченность – Что-то не так?
– Нет, сэр, – и Лесли, изобразив небрежную улыбку, попятился к двери, – если… если это неудобно…
Р.Л. нахмурился и снял очки.
– Иди сюда и садись.
Лесли неохотно подошел к столу и из предосторожности сел на обе руки: а то наверняка начнет хрустеть пальцами.
– А теперь выкладывай, что у тебя на уме. – Р.Л. отодвинул бумаги и, сплетя пальцы и чуть наклонившись, ободряюще улыбнулся.
Не отрывая глаз от книжных корешков позади отца, Лесли сглотнул и произнес:
– Это насчет завтра, папа. Мой приятель… устраивает небольшую вечеринку. – Уши у него начали пылать, и он возблагодарил полумрак, царивший в комнате.
– Понимаю, – серьезно ответил Р.Л. – И ты нервничаешь, потому что это девушка? Поэтому? – Он понимающе прикрыл глаза.
Лесли энергично замотал головой.
– Нет! Нет, просто… я знаю, что ты занят, но… – И он замолк.
– Но что?
– У меня должен быть сопровождающий! – выпалив это, мальчик быстро отвернулся.
Ну вот. Сказал.
Он затаил дыхание, но отец просто рассмеялся.
– Ну и прекрасно, можешь на меня рассчитывать. Скажи мне, когда и где, и я с удовольствием пойду.
– Правда?
– Конечно!
– Здорово, спасибо, папа! – И, быстро вскочив со стула, вылетел из кабинета, пока за ним было последнее слово, не рассчитывая, что смог бы ответить на возможные вопросы.
Ура! Перескакивая через две ступеньки, он взлетел на второй этаж. Аллилуйя была права: это оказалось легко!
Вбежав к себе в комнату, он закрыл дверь и направился к телефону.
– Да? – лениво и протяжно раздалось на другом конце.
– Это… это Лесли.
– Лес! Ну что? Ты все завалил, или что?
– Нет. – Он был слишком доволен собой, чтобы обидеться. – Все прошло как по маслу.
– Класс! Что я тебе говорила? А?
– А твоя мама? Она придет?
– Конечно, – ответила она быстро, не распространяясь о компромиссах и уговорах тому предшествовавших. – Тогда увидимся завтра!
– Э-э-э… да…
Лесли медленно положил трубку и задумчиво пожевал губу. Теперь оставалось одно маленькое препятствие: как его папа и мама Аллилуйи отнесутся к тому, что их подставили.
54
– Мы называем это „Продавать Отношение", – произнес директор фирмы „Карлайл-Петроун ассошиэйтс" Джек Петроун. Он говорил ровно и спокойно, но в нем чувствовалась ковбойская готовность отреагировать в любой момент.
– А это значит, что вы продаете не только одежду. Ну да, конечно, вы производите одежду, ладно, ладно. Но на самом деле вы создаете и продаете Отношение. Отношение с большой буквы.
– Мне приятно слышать, что мы что-то продаем, – сухо вставила Эдвина.
Он улыбнулся ей, показав удивительно крепкие белые зубы.
– Подождите, позвольте мне продемонстрировать. – И, стремительно встав со стула, он подошел к вращающейся стойке с образцами у дальней стены.
Эдвина следила за его упругими движениями с каменным выражением лица. Этот смуглый, красивый совладелец рекламного агентства пришел к ней преподать устный урок своего профессионального искусства.
Молодому человеку с кудрявыми волосами было 34 года, и он считался ветераном своего дела, проработав до этого в трех ведущих рекламных агентствах; через два года они с Питером Карлайлом открыли собственное и получили четыре премии „Клио" за рекламу, что в этом деле – случай беспрецедентный.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67