Он крался по лесу совершенно бесшумно, и, несмотря на темноту, уже спустившуюся на заросли, ни одна ветка не хрустнула под его ногой. Он прекрасно видел во тьме и без труда находил следы спутника, впечатанные во влажные прошлогодние листья. Лесная речушка, или даже ручеек, струилась невдалеке, ее журчание становилось все отчетливее, и он пошел еще осторожнее. Но когда между деревьями показался небольшой просвет, он замер, вцепившись руками в ствол стоявшего рядом дерева.
Его спутник сидел на берегу, ладони замыкались в подобие чаши, наполненной речной водой, которая капала вниз, протекая меж неплотно сомкнутых пальцев. Она светилась! А над чашей стояло туманное облако, полное такого же света, густого внизу, над ладонями, и совсем призрачного вверху, уходящего в темноту так плавно, что не видно было границы между светом и ночной темнотой. Облако пульсировало, но так медленно, что, только не отрывая глаз от него, можно было уследить за… этим зрелищем. Наконец он опустил ладони в воду, и свет вытек в ручей, заструился, померк и почти сразу же исчез.
– Клянусь Идэлиниори, – произнес он, – я никогда не стал бы лгать тебе. Теперь мой Дар снова со мной.
– Давно? – раздалось из-за деревьев, и страж вышел на открытое место.
– В конце осени. Во время Последнего Листопадного Цикла. Я очень хорошо помню тот день. Но выпустил я его только к концу зимы… когда он окреп.
– Если бы я не последовал за тобой…
– Нет, – вздохнул маг, – я не стал бы скрывать от тебя, Иль. Мне нужно было лишь… немного времени.
– Тебе лучше ничего с ним не делать, отказаться от этой силы, – уверенно произнес его спутник.
Ответа не последовало, но напряжение, которого столько лет уже не было между ними, повисло в воздухе снова.
– Ты слишком слаб для него. Признай это… Однажды он уже разрушил тебя. Так будет снова. – Страж покачал головой. – Так будет снова! Но на этот раз ты не сможешь остановиться.
– Чего ты хочешь от меня? Чтобы я носил в себе этот огонь до конца жизни и не мог к нему прикоснуться? – Маг криво усмехнулся, но был еще спокоен. – Ты не знаешь, что это такое… А я не смогу рассказать тебе, как бы ни пытался. Нет таких слов! Я знаю, Иль, что тебе тоже нелегко, да, я знаю: многие с радостью отказались бы от твоей жизни, если бы только была возможность выбирать. Но все желания, все рассужденья – ничто в сравнении с тем огнем, что меня пожирает! Ты видел этот свет? Разве не прекрасно?
– Напрасно ты думаешь, что я не в силах тебя понять. – Страж помедлил. – Но я не доверяю тебе.
– Что же, – маг поднялся, – я и не ожидал иного. Поэтому и не было смелости… рассказать.
Он махнул рукой, зачерпнул полный кварт воды и направился мимо стража, обратно к поляне, балансируя на скользкой тропе. Иллири пошел за ним. Только теперь он заметил, как уверенно его спутник продвигается в темноте. К этому времени хромота его стала почти незаметна, но не это удивило стража. Он знал, что Бритт в темноте видит не лучше обычного человека, но сейчас он шел так уверенно, словно в лесу не стояла кромешная тьма. И так было уже не первый раз, но он, словно слепой, не замечал этого раньше. Свое особое виденье маг использовал вместо глаз. Теперь-то почему? Теперь можно, не скрываясь, просто осветить себе дорогу, не тратя понапрасну столько сил. Или ему в удовольствие?
Костерок уже еле теплился, его пришлось оживить. Мясо тоже успело остыть, его подогрели на угольях. Можно было и не греть, все равно никому кусок в горло не лез. Маг украдкой бросал взгляды по ту сторону костра, но страж думал о своем и только раз поднял глаза на своего спутника. Он нарушил молчание первым:
– Послушай, Бритт… Клянусь, я ни разу не пожалел, что взял тогда тебя с собой. Но мы оба знаем, что пути наши здесь разойдутся.
– Напрасно ты ищешь слова, – откликнулся тот. Он недавно подбросил сухих веток в костер, и жар, поднимаясь вверх, искажал сейчас его лицо до неузнаваемости, да и по голосу тоже нельзя было догадаться, о чем он думает на самом деле. – Да, мы оба это знаем. И я это понял уже тогда, когда снова стал магом. Но магический Дар требует практики – я медлил, я не был готов.
– А теперь?
– Теперь… готов. Уеду завтра утром.
– Куда?
– Пока на юг, подальше отсюда. Да и какая разница? – И неожиданно прибавил: – Устал я, Иль, не могу больше. Спать хочу.
Завернувшись в плащ, он привычно пристроился на ветках спиной к костру и замер. А страж еще долго сидел, не двигаясь, глядя на догорающее пламя.
До полудня оставалось не так много времени, когда они выехали на Большой Равнинный Путь. Он протянулся с севера на юг, объединяя множество земель, и среди них самые богатые торговые земли: далекую страну немереков, Кромай, вечно воюющий с ним Игалор. В землях алтшей, устройства которых не могли понять ни кромы, ни их северные и южные соседи, он давал начало множеству других дорог к кочевым племенам: шехимам, шезахамам, йущунэ, и в обход их земель, на юг. В этот час дорога, всегда такая людная, непривычно пустовала. Влажный липкий туман охватывал все вокруг плотным покрывалом, только небольшой участок был виден отчетливо.
Двое всадников, подъехавших к развилке, остановились и некоторое время придерживали коней. Если бы кто-нибудь наблюдал за ними под покровом туманной дымки, он мог бы увидать, как один из них, выехав на большак, повернул коня на юго-восток, и тот затанцевал нетерпеливо, предвкушая дальнюю дорогу. Прежде чем тронуться с места, всадник повернулся в седле и обратился к своему спутнику. Он говорил недолго и слегка наклонял голову вслед своим словам, словно подтверждая сказанное всем своим существом. Его спутник ограничился несколькими словами в ответ и одним кивком.
Конь наконец сорвался с места, и первый всадник очень быстро скрылся в тумане, словно его и не было. Другой же, оставшись один, не спешил трогаться в путь, но когда его конь, медленно, словно нехотя, перебирая копытами, повернул в противоположную сторону, он не стал ему противиться и тоже постепенно исчез в тумане. Словно никого и не было.
ГЛАВА 3
Этой ночью Леки снова приснилась Белая Птица. И снова, как много лет назад, она села на старое дерево тави, выгнула шею, словно силилась разглядеть Леки за серыми маленькими окнами, снова вскрикнула несколько раз резко и тревожно, как будто звала его или о чем-то просила. И снова Леки дрожащими руками хватал одежду, выбегал из дому, впопыхах ударяясь о выступ перед дверью, – и все это лишь для того, чтобы увидеть, как Птица взмахивает своими большими белыми крыльями и улетает. И снова Леки бежал за нею и кричал, но она летела все дальше и дальше и наконец скрывалась в лесу.
В тот самый миг он всегда просыпался, и на душе было так тревожно, словно что-то важное должно случиться… и он ждал. День за днем. Но ничего не происходило. Его размеренная жизнь в Кобе текла по-прежнему, своим чередом, странный сон постепенно забывался. Но не навсегда, до следующего раза. Проходили дни, месяцы, потом и годы – и Птица появлялась вновь, правда, все реже и реже. Она оставляла после себя беспокойство и зыбкую, непонятную надежду.
Айсинский лес был исхожен Леки весьма основательно, всех его обитателей он с детства знал наперечет, и такую птицу, уж будьте уверены, он бы никогда не пропустил: огромную, с причудливо изогнутым клювом, маленькой головкой на непомерно длинной, выгнутой шее, с высоким хохолком. Да и голоса-то такого птичьего он никогда не слыхал. Он справлялся у Арви, лучшего охотника в округе, но и тот никогда такой птицы не видывал. Принялся расспрашивать, где это Леки чудо такое углядел. Пришлось соврать, что рисунок этот он высмотрел на повозке бродячих артистов, когда те проезжали через Кобу. Арви тогда ему посоветовал голову свою не забивать всякой дуростью, мазней какого-то убогого маляра. Больше Леки никому об этом не рассказывал.
Впрочем, нет, рассказывал. Он рассказывал старой Виверре, с которой часто говорил о том, что не доверил бы никому. Она хранила его тайны. И даже если порой не могла дать мудрого совета, ее молчаливое участие не раз придавало Леки сил. Но давно уже нет на этом свете старой Виверры… И никто не смог бы теперь понять то щемящее чувство, пронзившее грудь, как только Птица вновь явилась ему.
Он долго смотрел, как занимался за окном хмурый рассвет, вновь не предвещавший солнечного дня, и слушал храп Орта. Обычно эти звуки его раздражали до ужаса, но сегодня мирный сон младшего брата успокоил тревогу Леки, не дав вскочить с постели и, как в былые времена, рвануться вон из дому (а вдруг она там, во дворе, на дереве тави). «Сколько ж лет прошло? – тяжело заворочались жернова памяти. – Да, наверное, почти целый цикл, без году или двух… Тогда и Виверра еще в своей избушке жила, и Кийт совсем еще крохой был». Сна уже не было, он просто лежал, вспоминая, как в первый раз увидел Белую Птицу.
Леки родился и прожил всю свою жизнь в Кобе, большом поселении у края Айсинского леса. Через Кобу пролегала Айсинская дорога в Тигрит и дальше, в Эгрос, и самый разношерстный народ сновал по ней туда-сюда круглый год. Жители Кобы в большинстве своем были фермерами, селились хуторами, и селение растянулось далеко вдоль дороги и по обе ее стороны. Люди говорили, что когда-то и мать Леки тоже пришла по большой дороге с чужеземцами, но осталась в Кобе, увидав Орта – отца Леки. Она умерла, когда Леки не было еще и года. Говорили, она так и не оправилась от родов. Отец взял тогда в дом Ювит, помогать по хозяйству, потом родился Орт-младший, потом Кесс, а уж потом, через много лет, и Кийт.
И все-таки Леки помнил свою мать. Такой она осталась в его памяти, такой приходила ему во сне: темноволосая женщина, что покачивалась в такт колыбельке, счастливо улыбалась, шептала что-то тихо – и звуки сливались для него в непонятную песню. Он не помнил, как засыпал, но помнил, как просыпался и вновь видел ее лицо.
Если бы не эти воспоминания, Ювит могла бы заменить ему мать. Добрая и работящая, веселая, покорно сносившая неудовольствие Орта и всегда защищавшая Леки от родительского гнева, она заслужила его любовь и уважение… но ей никогда не суждено было услышать от него заветное слово. Он знал, как это огорчает Ювит, но ничего не мог с собой поделать. И все равно, ладили они так хорошо, как иные мать и сын не смогут поладить.
А вот с отцом не сложилось, не срослось. Может, когда-то и он радовался своему первенцу, но потом отец и сын разошлись. Сначала Орт не делал различий между Леки, Ортом-младшим и Кессом. С малолетства приучал он их к работе на ферме, хотел научить всему, чтобы и после его смерти дедовское хозяйство процветало. Втроем, считал Орт, дети смогут управиться с землей.
Орт владел крайним, теперь уже самым большим хутором в Кобе, на его обширных полях росли пеллит и аскин, огороды и грибные подвалы приносили хороший доход. Но замечательнее всего было то, что на берегу речки Айсин, пробегавшей через земли Орта, еще при деде его нашли красную глину, которая мало где встречается, а ведь из нее получаются самые прочные горшки да кувшины, что ценятся необычайно высоко. Дед и начал разрабатывать эту глину, построил мастерскую, нанял двух мастеров – за одним даже в Эгрос не поленился съездить – и получил огромную по тем временам прибыль. Да и вообще, был он человек оборотистый да смекалистый, не чета своему сыну, отцу Орта.
Орт не любил вспоминать о своем отце. Не уважал, говорят, отец ферму и, когда дед умер, захотел продать ее и уехать в город. Вот тогда-то засуха и случилась. Такой беды в тех краях не видали давно. Ферма совсем потеряла в цене, тогда за нее не давали даже и четверти от того, что раньше сулили. Отец Орта пытался поправить хозяйство, только дело-то было ему не по силам, и если б не жена да не двое уже почти взрослых сыновей, пустил бы он семью по миру. В трудное время только гончарня их и выручала. Когда же дела немного поправились, в Кромай с юга снова нагрянули шекимы, и все мужчины, способные держать оружие, спешно отбыли с Айсинской дружиной. Орт и его старший брат ушли вместе с ними, и осенью в Кобу отец Леки вернулся один. Отец с матерью не смогли пережить старшего сына, и к зиме Орт похоронил их.
После смерти отца он остался полновластным хозяином всего, серьезно взялся за дело, много и тяжко работал и преуспел. И не было в Кобе, да что в Кобе – во всем Айсине, верно, не было хозяина более рачительного и расчетливого. Каждый год он приумножал свой достаток и прикупал владения, разоряя соседей. Орта никогда не любили в Кобе, хоть он мало кому слова худые бросал, но особенно косо начали поглядывать, когда пустил он по миру Сати со всей его семьей.
Знал Орт, что у Сати дела плохи, и мечтал прикупить за бесценок его грибные подвалы. Той осенью урожай был хорош, и Сати наверняка поправил бы дела, да только Орт повадился каждый базарный день возить свои грибы туда же, куда и Сати, продавая их за полцены себе в убыток. Сати уж и просил его, и умолял, и проклинал, и прилюдно поносил, а у Орта на все один ответ: я-де против тебя ничего не имею, только каждый должен о своих детях думать. Если мне о них не позаботиться, то кто ж тогда это сделает, уж не Сати ли? Подался неудачник тогда в Тигрит заработать денег и сгинул там: где он, теперь никто не знает. И хоть Сати особой любовью у сельчан не пользовался, но был он человеком незлым, тихим даже, да и трое детей у него осталось, один другого меньше, жалели их все. Вот Орта и невзлюбили пуще прежнего.
Таков был Орт, зажиточный хозяин, и чего хотел он, о чем мечтал, никто не знал. Быть может, хотел стать знатным землевладельцем, старейшиной Кобы, а потом… Кто знает? Кто знает, о каком будущем для своих сыновей мечталось ему? Но им он тоже спуску не давал, с малых лет приучая к хозяйству. И сыновья не подводили, с каждым днем Орт-младший, и Кесс, и даже маленький Кийт все больше радовали его, а вот Леки, первенец, стал для него главной бедой, главным разочарованьем.
Орт с малых лет заставлял сыновей работать вместе с наемными работниками, чтобы смолоду к работе привыкали, чтоб узнали все о том, как овощи выращивать, пеллит да аскин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71